– Русые волосы…худая… спортивная,– разобрала я сквозь шмыганье. – Кристина…,– весь воздух вышел из моих лёгких, как из сдувшегося шарика. Я не могла вздохнуть, в глазах потемнело. Я опустилась на скамейку рядом. Почувствовала руки Глеба, и сквозь шум в ушах откуда-то издалека слышала его голос. – Соня, малыш, держись за меня. Позовите врача, – прокричал он кому-то. Кто-то ударил по щекам, но я не чувствовала боли. В нос ударил резкий запах нашатыря. Мне стало легче, сознание вернулось, темнота отступила. Глеб сидел рядом, обнимал меня и качал, словно маленькую девочку. С ним было хорошо, но… это он был виноват в том, что случилось. Это из-за него мама умерла. Да, Кристина что-то сказала ей, но если бы Глеб принял какие-то меры, этого бы и не случилось. Я упёрлась руками ему в грудь. – Отпусти меня. – София, успокойся. – Это ты виноват. Глеб молчал. Его чёрные глаза смотрели пристально, буравили меня, заглядывали вглубь, но мне нечего было скрывать. Пусть видит, как там пусто и голо, всё выжжено. Не осталось внутри ни счастья, ни доверия, ни любви. – Я бы хотела никогда не знать тебя. Ты вместе со своими бывшими сломал всё, что было так дорого мне. Сломал. Надеюсь, теперь ты доволен. – Соня, не говори так. Я прошу, – прошептал он тихо. Его пальцы с силой сжали мои руки. – Отпусти. Я попыталась высвободиться. – Куда ты собралась? – Хочу уйти от тебя. Осталась неделя и нас разведут. Заявление на развод я не забирала. Глеб выпустил мои руки резко, просто разжал их. И по инерции отшатнулась назад и едва не упала. – Никакого развода я не дам, – его голос звучал холодно и отстранённо. – Не имеешь права. Спорить с ним, стоя посреди больницы, было не самое лучшее дело. Я бросила на Глеба презрительный взгляд, отвернулась и пошла по коридору. Не хочу никого видеть. Хочу побыть одна. Уехать подальше. Но сначала надо похоронить маму. Надо…но так страшно увидеть её мёртвую…в гробу. Мне хотелось, чтобы она осталась в памяти живой. Я спустилась и вышла на улицу. Вот бы уснуть сейчас и проснуться через несколько дней, когда всё пройдёт: и похороны, и все слова сожаления. Я сейчас была не в силах с кем-то вообще разговаривать. Я присела на лавочку, наблюдая, как мелкие пичуги скачут по веткам рябины. Беззаботная жизнь. В природе смерть воспринимается намного проще. И вроде бы знаешь, что это неизбежно, но так тяжело отпускать от себя человека. Слёз больше не было. Видимо, я выплакала их всё ещё ночью. Но щемящее чувство одиночество до сих пор давило грудь. Почему столько плохого произошло со мной за такой короткий период времени? Неужели я расплачиваюсь за исполнение мечты? Ведь все неудачи начались с появлением Глеба. Сначала ребёнок, теперь мама. Вспомнились слова старой соседки про то, что куда пришла смерть, уйдёт трое. На душе стало ещё пакостнее. Наверно, впервые можно было порадоваться, что больше у меня никого не осталось, значит, можно не бояться, что кто-нибудь ещё умрёт. А ещё я хотела бы увидеть Кристину и посмотреть в её наглые глаза. То, что она якобы беременна, не давало ей никакого права заявляться к моей матери. Что она ей сказала ей? Узнать бы её адрес. Ещё долго я сидела в одиночестве на скамейке перед больницей. Люди проходили мимо, солнце спряталось за домами, а я продолжала сидеть, не зная, куда идти и что делать. Возвращаться в дом к Глебу не хотела, уехать в деревню в мамин дом тоже не могла. И я наверно просидела бы так и всю ночь, если бы ко мне не подошёл Глеб. – Поехали домой. Я покачала головой. – Ты только себе делаешь хуже. Перестань вести себя как ребёнок. Я не хотел, чтобы так получилось. Но уже ничего не изменить. Он присел рядом и хотел обнять, но я отодвинулась. – Я не хочу, чтобы ты меня трогал. Мне действительно некуда было идти. И надо было с этим на сегодня смириться. Завтра я подумаю о том, как уйти от него. Завтра я подумаю о том, как похоронить маму. Всё будет завтра. А сегодня я позволю себе скорбеть о маме, о своей жизни и неудавшемся браке. Я медленно поплелась к машине Глеба и села на заднее сиденье. Мы ехали молча, каждый думал о своём. Отпуск и счастливые дни словно остались в другой жизни. – Где живёт Кристина? – я спросила Глеба. – Для чего тебе? – Хочу увидеть её, посмотреть в глаза и спросить, как можно быть такой сукой? – Я сам с ней разберусь. – Ты уже разобрался. – София, моё терпение не бесконечно. Я всё понимаю, но винить меня бессмысленно. Я отвернулась к окну. Когда зашли домой, я сразу закрылась в комнате. Пусть говорит что угодно, но я больше не пущу его в свою кровать. Один раз я уже простила его, второго шанса не будет. Глава 49. Сестра Последние три дня прошли как в тумане. Глеб помогал организовать похороны. Маму я решила похоронить на кладбище в нашем посёлке. Там на одном участке был похоронен дедушка и бабушка. Я думаю, она была рада моему решению, чтобы я не разделяла её с семьёй. Приехала старшая сестра, больше для приличия, чем для помощи. Поминать решили по-простому: длинный стол, накрытый незамысловатыми блюдами и салатами, которые готовили я и мама Глеба. Именно она согрела меня своим теплом хоть немного. Не расспрашивая и не высказывая кучу ненужных слов, она просто помогала готовить, принимать гостей. Глеб заказал надгробный памятник, за что я была ему благодарна. Люба – моя сестра, совсем не соответствовала своему имени. Она была высокомерна, с презрением относилась к слабым, а меня она всю жизнь такой и считала. Она была пробивной, болтушкой, всегда нравилась людям. Мы были противоположностями друг другу. Я нарезала овощи для салата, когда Люба проснулась и сонная заявилась на кухню. Я видела, как Тамара Дмитриевна недовольно посмотрела на неё, но промолчала. – Весь стол заставлен даже чаю не попить, – начала ворчать сразу, как зашла на кухню. – Попей в зале, – машинально ответила я. Её колкости и вечное недовольство я научилась не воспринимать. Пропускала мимо ушей. – Вообще, не понимаю, зачем готовить весь день. Надо было кафе снять, и всё. Как будто мы не в двадцать первом веке живём. – Надо было предложить раньше, мы бы скинулись и сняли кафе, – снова ответила я равнодушно. – У тебя муж богатый, что он оплатить не может? Сами в коттедже живёте, на мерсе разъезжаете, а маме на похороны зажали. Я подняла на сестру глаза, вся сдержанность и равнодушие испарились. Злость обожгла меня изнутри и рвалась наружу. – Вот это всё, – показала на продукты, – оплатил Глеб. Памятник тоже Глеб купил, какого хрена ты наезжаешь на меня и моего мужа? Если тебе что-то не нравится, можешь сама всё организовать. Тебе никто не запрещает. Краска бросилась мне в лицо, я чувствовала, как пульсирует в висках кровь. – Вы меня даже не спросили. А раз начали делать, вот и делай сама, я даже палец о палец не ударю, – понесло Любу. – Девочки, не ругайтесь. Всё-таки похороны вашей мамы, – попыталась нас успокоить Татьяна Дмитриевна. – Знаете, давайте мы сами с сестрой разберёмся, – огрызнулась Люба в ответ. В этот момент вошёл Глеб. Люба сразу присмирела, его вид действовал на неё магически, она сразу становилась покладистой и милой. – О, Глеб, доброе утро! Как спалось? – Я думаю глупый вопрос с учётом, что моя тёща умерла. Он подошёл ко мне и погладил спину. – Малыш, ты не устала? Может, тебя Люба сменит? – Она не сменит. Ей не нравится идея поминать маму дома. Глеб хмуро посмотрел на Любу. Та сделала вид, что ничего не услышала. – Люба, в следующий раз подходи ко мне и высказывай все претензии мне в лицо, а не за спиной. – Это моя сестра, и я это наши разговоры. А ты София опять, как нюня наябедничала на меня. Что ты за сестра такая? Вечно пытаешься меня выставить в дурном свете. – Соне и не нужно рассказывать. У меня есть и глаза, и уши. И судя по тому, что я вижу, ты Люба особо не разбежишься. Может, ты, прежде чем других людей обвинять, на себя посмотришь?