Куда там Данте засунул обманувших и доверившихся в своих адовых кругах? На нижнюю ступень?.. Больно-то как! Хоть вой. Тихонечко встала и на цыпочках прокралась в кухню. Где-то в холодильнике должна быть минералка. Холодная. С пузыриками. Я вышла на балкон и, открыв застеклённый проём окна, вдохнула ночной воздух. Левее, на многие километры вдаль темнел лес за гладью водохранилища, мрачно нависая над городом и храня свои секреты тёмным и тревожным строем. А передо мной расстилалась вечно неспящая Ленинградка, уходя в Химки лентой огней. Жизнь продиралась вперёд. Несмотря на препятствия. За демарш со свекровью было немного стыдно перед мальчишками. Надо будет объясниться. Нельзя поступать так с пожилыми людьми. С больными. Но в глубине души ворочалась мыслишка «давно мечтала!» и радость, что теперь проблемы Ларисы Васильевны меня не касаются. Так и не заснув до утра, я прикемарила немного с рассветом. Как начали пищать, чирикать и встречать майское солнце какие-то пичуги, так я и уплыла в сон. Разбудил меня телефонный звонок. Вот чёрт! – Настя! Что там у вас твориться? Что за ерунда с ковриками у двери, выталкиванием на ночь глядя и вышвыриванием с полицией? Что ты творишь! – возмущённо проговорила трубка голосом брата моего мужа. Девятая глава – Привет, Андрей, – усмехнулась я. Как много родственников у моего мужа стало в моей жизни с его уходом. – Прости, я накинулся на тебя утром с претензиями. Мне мама ночью позвонила. Я ничего не понял, – устало проговорил он. – Твой брат ушёл от меня и собирается разводиться. А ваша мама… Ну, что сказать? Она приехала, как обычно, без звонка, на премьеру. И если раньше ей спектакль обеспечивал Лёша, то нынче я выступила со своей программой. И, усадив в поезд, отправила Ларису Васильевну домой. С проводником договорилась о помощи, – тяжко вздохнув разжевала я. – Она больна! Она реагирует на всё как больной человек! У неё есть причины так себя вести! Ты должна быть снисходительна к её возрасту! – Андрей что, надеется на мою помощь в опеке над Ларисой Васильевной? – Не настолько она больна, чтобы не понимать, что не стоит третировать моих детей в моём доме, – отчеканила я, надеясь на его понимание. – Настя! Ты наверняка всё не так поняла! – Андрей добавил в голос душевность. – Андрей… Приезжай и следи за своей мамой или забирай к себе. На меня не рассчитывай. Не стоит мне объяснять, как нужно понимать откровенное хамство Ларисы Васильевны, – ответила я брату моего мужа предельно внятно. – Настя, Настенька, погоди. Не кипятись, – не успокаивался он. – Думаю, что твоей Марте будет проще жить со свекровью, чем мне. Она же не так хорошо знает русский, зато всё правильно понимает. Прощай, Андрей! – сказала я и положила трубку. Эти люди меня обложили! Всего-то мама и брат мужа, а такие липкие оба, что, кажется, их целый колхоз. На кухне звякнула посуда. Это мальчишки там хозяйничают. Надо вставать. Всё тело болело. С чугунной головой я выползла из комнаты и с тоской оглядела беспощадную в дневном свете картину разрухи. – Мам! Мы тут завтрак смастерили! Праздничный! – Женька выскочил из кухни и в открытую дверь кухни хлынул запах пережаренной яичницы. И кофе! – Вы молодцы. Меня пока нет. Может, после душа я немного оживу, – чмокнула я Женьку в щеку, шаркая ногами в сторону ванной и стараясь не дышать. Надо что-то делать с запахом кофе. Похоже, теперь навсегда этот запах будет ассоциироваться у меня с предательством и пошлостью. Стоя под льющейся водой, я пыталась собрать себя из ночных обломков. Сыновья, вон, старались. Юра, умница, отвлёк Женьку от вчерашних разборок. Хорошо, что на улице май! Я села у открытого кухонного окна и залюбовалась сыновьями. Мальчишки праздновали «День освобождения от барщины». Пусть. Прочитать лекцию об уважении к старости и её проявлениям в болезни я ещё успею. Как получилось, так и получилось, что уж теперь. – Раз у нас случился такой грандиозный бардак, то можем устроить перестановку. Подумайте. Может, стоит как-нибудь подвигать мебель? Есть повод провести генеральную чистку! Долой весь ненужный хлам на свалку истории! Полдня я собирала по всей квартире Лёшкины вещи в коробки, чтобы упаковать и отправить его маме в Самару почтой. Если ушёл, то нечего хранить у себя чужой хлам. У меня здесь не музей имени Алексея Лунского. Ни к чему мне здесь хранить его вещи. В целом я довольно бездумно освобождала шкафы от его вещей, заодно пересматривая и перетряхивая своё. Но иногда… Иногда я зависала с какой-нибудь забытой безделушкой в руках, проваливаясь в свою память, как в колодец без дна. Лёша зачем-то бережно хранил в отдельной коробочке все свои дипломы. Ну, как дипломы. Он ведь так и не получил вышку. Говорил, что университет не научит зарабатывать деньги, а только потратит его время. Но при этом Алексей скрупулёзно собирал все свои бумаги по оконченным им курсам. По менеджменту. По маркетингу. По стратегии развития чего-то там… Целая коробка икеевская. Если он её оставил, значит, на новом месте у него новая биография. Шпион, блин. Я пролистнула бумаги в коробке и наткнулась на свои письма, которые писала ему из роддома, когда лежала на сохранении с Юрочкой. Тогда ещё не было смартфонов и таких интернет-возможностей, как сейчас. Можно было смски кидать… Но что там напишешь? И я писала ему письма. Почти каждый день. Ничего особенного. Свой день, свои наблюдения, свои мысли. Мечты. Надежды. А он, как оказалось, бережно их хранил. И бросил. Коробка поедет почтой России! А в другом шкафу я откопала фотографии Алексея. Его личные и наши семейные. Зависла было над моментами нашей жизни, но увидев среди прочих фото с нашей свадьбы, где Ольга была моей свидетельницей, я быстро захлопнула альбом, чтобы не рвать сердце. Но и увиденного мне хватило. Руки занемели, и холодный камень в моём животе, кажется, немного вырос. Но существенно похолодел. Теперь так будет всегда? Стоит увидеть или вспомнить кусочек своей семейной жизни, и он трансформируется в воображении из счастливого момента в уродливое свидетельство глупости? Так можно отравить всю свою жизнь. Я не готова думать на эту тему сейчас! Но сломалась и заплакала я на коробке с орденами и кортиком. Не нужны оказались, брошены и забыты награды деда-фронтовика и отца-генерала. Именно с этими наградами в руках мне стало очевидно, что Алексей отрёкся от своего прошлого. От нас. От семьи. Он взял с собой, в свою новую жизнь, только то, что обеспечит его будущее. Старье выбросил за ненадобностью. Он бросил не только меня и своих детей, но и свою память о предках. Чужая подлость жгла моё сердце. Вскипала горячими слезами, воспаляя глаза. Выжигала всю мою любовь. Десятая глава Стоп!