В носу начинает щипать, а глаза наполняются слезами. Он переломал меня всю, но вот это, самое ценное всегда было спрятано. Сейчас он будто испачкал мечту. Отобрал у меня единственное, за что я держалась. Теперь точно ничего не будет. - Чтобы когда вернусь, дома была, - плюет в меня этими словами и пока я задыхаюсь в черной вязкой мути, разворачивается и забивая на лифт, сбегает вниз по лестнице. Кое-как закрываю дверь, ухожу на кухню. Гора салфеток в луже компота растаяла, никак не справившись и розовая ароматная жидкость капает на пол. Не обращая внимания на слезы, начинаю тщательно вытирать липкое озеро. Где-то в глубине квартиры звонит телефон. Только этого мне сейчас не хватало. Наливаю стакан воды из-под крана, чтобы не пугать людей на том конце провода и выпиваю его залпом. - Да? - гнусаво отвечаю. - Ая, здравствуй. Сможешь завтра утром зайти ко мне? - голос руководителя студии, в которой я работаю, звучит очень отстраненно и холодно. - Татьяна Васильевна, у меня занятия вечером, вы до пяти будете? Может, успею? Не хочется два раза ездить. Не близко же. - Твои занятия на вечер отменены. К десяти жду. Она бросает трубку, оставляя меня в растерянности. Это вот что такое было? ****** В открытое окно врывается горячий ветер с густым терпким ароматом трав, скошенных сегодня утром, сладким - цветущих лип и горьким дымом сигарет, что тянется с балкона этажом ниже. Следом за ароматами в комнату заглядывают звуки разгона троллейбуса, автомобильные гудки, песни под гитару, детский звонкий визг, шум листвы... Обыкновенная суета. Обыкновенного вечера. Обыкновенной жизни. Нечеловеческая усталость накрыла меня чугунной плитой. Я так и сижу на кровати ссутулившись, смотрю в черное зеркало экрана. Он давно погас, но почему-то не нахожу сил пошевелиться. Внимательно рассматриваю свое отражение. Может, с возрастом во внешности что-то слишком сильно изменилось и меня совершенно невозможно любить? Мама суетливо и запыхавшись забегает в комнату. Внимательно осматривает, будто сканирует меня на предмет повреждений. Из видимых - только заплаканные, грустные глаза. Она заметно расслабляется. Так сильно спешит, что не дождавшись пока успокоится дыхание после пробежки по ступенькам, между глубокими тяжелыми вдохами и выдохами, спрашивает: - Я за творогом на завтрак бегала… А обратно шла, Олежку видела. Тут… Тут нормально все? Вы поговорили? Откровенные разговоры у нас с мамой никогда не складывались. Особенно, после того как умер папа, который помогал нам понять друг друга. Он будто радио с двух сторон настраивал, и мы могли спокойно общаться. Без переводчика в его лице оказалось совсем туго. Мы как-то приспособились, но куча неловкостей и недопониманий нам мешают. - Поговорили, - киваю я в подтверждение словам и берусь стаскивать одеяло с кровати. Обойдусь простынкой. - Если разговором можно назвать диалог из оскорблений, упреков и приказов. Мама кивает каким-то своим выводам и тихонечко прикрыв за собой дверь, выходит из комнаты. Вместо душа и смены постельного белья, переворачиваю подушку на другую, сухую сторону, и исчезаю из этого мира. Сон забирает меня моментально, не дав как следует подумать… Вернее, помучить себя разбором произошедшего за эти сумасшедшие сутки. Снится мне что-то приторно-сладкое. Слишком нереальное, для моего нынешнего положения почти разведенки. Что-то такое желанное, что я просыпаюсь только с третьей попытки будильника достучаться до меня и вся в слезах. Нервные сборы заканчиваются пролитым чаем, порезанным пальцем и, кажется, нервным срывом. Посреди всего этого дурдома я плюю на все и усаживаюсь рисовать себе новое лицо. Темные очки на половину лица меня спасут на улице, но не в кабинете с Татьяной Васильевной. В этот день, как ни крути, все против меня. Решаю вызвать такси, потому что безбожно опаздываю. Но первый таксист, приехавший на вызов, не открывая двери, сообщает, что по всем пробкам на другой конец города не поедет и срываясь с места попросту уезжает. Следующая машина находится быстро, но мне попадается удивительно общительный водитель. И вместо отстраненного разглядывания вида за окном мне приходится выслушивать историю развития его бизнеса и рассказ о том, почему же пришлось переехать в наш южный город. Но с другой стороны, большое ему спасибо. Не дал мне сожрать саму себя. Тихонечко шагая по коридорам нашего дома культуры, я все гадала зечем же Татьяна Васильевна дернула меня так рано. Вцепившись лапками в ручку двери, я и представить не могла, что именно она мне скажет. ****** Тяжелая деревянная дверь кабинета открывается с тихим скрипом. Я попадаю в место, где всегда по-домашнему уютно, пахнет ранним утром и крепким сладким чаем. Самое притягательное место — уголочек с горчичным креслом, обрамленным яркой зеленью каких-то необыкновенных цветов в горшках. Рядышком, создавая теплый круг света, стоит светильник на длинной ножке. Его ярко-желтый абажур украшен длинной бахромой . На конце каждой ниточки висит крошечная бусинка-капелька. Так и хочется, сдаться в объятиям кресла, устроиться поудобнее. Всего на минуточку. Провести пальцем по бахроме, чтобы послушать, как звонко друг о друга ударяются стеклянные бусинки. Несмотря на тридцатиградусную жару, погреться пот теплыми лучами светильника. И, возможно, даже уснуть под тихое урчание увлажнителя воздуха, который мягкими облачками обнимает листья удивительных цветов. Жаль, что я здесь не за этим. Сегодня даже стены царства уюта не в силах меня успокоить. Пытаюсь пристроить нервные пальцы, поправляю непослушные кудри, перебираю звенья цепочки на длинной ручке сумки, считаю бусинки на браслете. - Марина, ну вас же трое в отделе, как никто не заметил? - Татьяна Васильевна ругаясь с кем-то по телефону, устало снимает очки и, удерживая их на одном только мизинце за дужку, трет переносицу. Я подхожу поближе и хочу сесть на стул у ее стола, но она резко вскидывает голову и машет своими очками в мою сторону как назойливой мухе. Чтоб не располагалась тут. Становится еще интереснее. И страшнее. - Ты у меня спрашиваешь, что вам делать?! - Она вздыхает тяжело и обреченно, будто произнося фразу "ну что вы за идиоты, это же элементарно". Только в очень нецензурных выражениях. Но вслух она произносит совсем другое. - Идите в типографию, упрашивайте, чтобы напечатали новую партию. Откажут - ищите новую. Да хоть сами сидите рисуйте! Но чтоб к вечеру афиши с правильной датой были на местах! - со злостью нажимает кнопку отбоя, но откладывает телефон уже спокойно. Возвращает очки на нос и сквозь стекла осматривает меня как ту самую муху, которую только что пыталась отогнать от стула. - Ну что, Аверина, на долго я тебя не задержу, - ее голос непривычно холоден и строг. - Я приняла решение тебя уволить. Подпиши заявление, - достает распечатанный бланк из принтера и отправляет по полированной поверхности ко мне. В центре груди скручивается тугой комок из страха, отчаянья, растерянности и немного стыда. - Как уволить? За что? - шепчу онемевшими губами и цепляюсь за цепочку от сумки еще сильнее. - А то ты не знаешь? - говорит, будто это самая очевидная вещь на свете. Все же знали. Ну чего ты, Ая, опять все проспала? - Подписывай, пока по-хорошему прошу. Откажешься - мне проще твой детский сад вообще расформировать, он денег почти не приносит, а тебя сократить. Или ты по статье хочешь? - Я никак не хочу! - А я разговаривать с такой грязью как ты не хочу. Не то что работать. ****** 9. Близкие враги Вот тут уже никаких сомнений не остается откуда такое отношение. Неужели любимый крестник успел гадостей наговорить? И, судя по всему, так вывернул реальность, что обычно спокойная и рассудительная Татьяна Васильевна, разговаривая со мной, переходит все границы. - Что ты моргаешь стоишь? Подписывай и на выход. Трудовая и расчет тебя ждут в бухгалтерии. Барахло своё в зале и раздевалке не забудь. Свободна. - А как же сегодняшнее занятие? Мне нужно хотя бы попрощаться с детьми. - Да как тебя к малышам пускать можно? Ты какой пример можешь показать? Упражнение первое — измена мужу! Так, что ли? Как же хорошо, что у вас с Олегом так и не появились дети! Только бы не заплакать. Только не здесь, не при ней. Грудную клетку тугим корсетом сжимает спазм. Я не могу сделать вдох, да и не хочется. Мы никогда не откровенничали с ней на семейных сборищах, но она была единственной, кто при каждом удобном случае не спрашивал о детях и не желал каждым тостом скорейшего пополнения семейства. Она одна замечала, как Олег делает вид, что не слышит, а я смущаюсь и реву в туалете. А теперь бесцеремонно нагло решила потоптаться на самом больном. Это я уже не могу вынести и шиплю на нее бешеной кошкой: - Я понятия не имею кто и что вам про меня наговорили, но вы права никакого не имеете влазить в мою жизнь и комментировать бездетность. Я уже не говорю о том, что ваши личные предпочтения никак не должны влиять на работу! - Ты меня еще поучи! Умная нашлась. Я только качаю головой, абсолютно не могу поверить в то, что слышу. - Знаете, я всегда вас уважала за честность и справедливость. Мне очень горько видеть, как вы опускаетесь до самых примитивных оскорблений и манипуляций. Даже не пытаясь разобраться в ситуации, - выдаю на одном дыхании и, наконец, могу сделать болезненный вдох. Ее маска идет трещинами, осыпается мелкой крошкой, черты лица заостряются. В ней слишком много злости. - А мне не нужно разбираться. Такая же шалашовка, как ты у меня мужа увела. Надеюсь, Олег отучит тебя от этой пакости. Все. Вышла отсюда. Работу можешь не искать. Тут уж я постараюсь. Перебирая гладкие бусины на браслете, спотыкаюсь о крошечную подвеску в виде сердца. Она царапается и кажется лишней. Хваленая любовь никому не приносит счастья. Татьяна Васильевна делает вид, что я уже ушла и моментально переключается на рабочий режим. Перебирает стопки бумаг, запускает компьютер, гремит ящиками стола, что-то в них выискивая. Я подтаскиваю к себе лист с распечатанным заявлением на увольнение. Подхватываю тяжелую металлическую ручку из помпезной подставки и оставляю размашистый автограф. - Мне очень жаль, что ваш муж так с вами поступил. Поверьте, я знаю это как никто другой. Увидеть измену самого близкого человека своими глазами очень больно. И дело ведь совсем не в любовницах. А в том, как охотно “верные” мужья за ними бегут. Она поднимает на меня свои удивленные глаза, но больше разговаривать я не могу. Вылетаю из кабинета, будто она меня все еще гонит. Бегу по знакомым и любимым коридорам к раздевалкам. Здесь на стенах развешены фото наших учеников с выступлений. Разные года, разные дети и подростки. На одном из фото есть и я. Что-то очень увлеченно пою, стоя на сцене. В этом здании когда-то был дом культуры, в котором родилась моя любовь к танцам. Только благодаря своей учительнице я поступила в училище культуры, которое мы гордо звали кульком. Работая с детьми я также мечтала заражать их любовью к искусству танца, музыке и своему телу. И у меня получалось. Малыши спешили ко мне на занятия и даже самые маленькие быстро всему учились. Возле нашей раздевалки свеженькое фото моего младшего класса, с отчетного концерта. Восемь маленьких пчелок почти синхронно пальчиками показывают на свои носики. Главный разбойник Захар, как всегда отличился и с самой довольной в мире улыбкой ковыряется в носу. Ну вот как их не любить? Свои вещи в раздевалке я забрать успею, а вот зал останется пустым еще совсем недолго. Скоро придут старшенькие и попрощаться я не успею. Обычно заедающий замок сдается с первого раза впуская меня “домой”. Сквозь неплотно закрытые жалюзи пробиваются лучи солнца, отражаются в огромных зеркалах, создавая неповторимый рисунок на стенах. Очень душно, открываю окно, но лучше не становится. На улице стоит ужасная духота. Судя по черным тучам, что мчатся в нашу сторону - будет гроза. Провожу рукой по длинному, во всю стену, балетному станку. Это все тот же, что был в моем детстве. Мы с ним познакомились, когда мне было, одиннадцать. В тот год умер отец и вытащить меня из бездонной ямы удалось только учительнице по танцам и коллективу, который неожиданно тепло меня принял. Все самые теплые воспоминания я унесу в своем сердце, но это чертовски несправедливо, что у меня все это отбирают. В ящике стола, стоящего в дальнем уголочке, нахожу маленького медвежонка, игрушку из киндера. Захар недавно принес перед тренировкой и с стараясь казаться серьезным молча вручил мне его и смущаясь убежал. Только я собираюсь разреветься от отчаянья, в зал входит Марина. Она тренирует средненьких, и мы вроде неплохо общаемся. На ее лице нет злости и отвращения, скорее удивление. Интересно, что же она мне скажет. - Ай, я вообще ничего не понимаю. Там Татьяна наша обзванивает кого может, просит тебя не брать на работу. Меня на вечер к твоим поставила. Может, ты мне объяснишь, что происходит? - тараторит она так быстро, что я кое-как успеваю за ее мыслями. - Привет, Марин. - Привет, привет, ну-у-у? - она закатывает глаза, мол чего время на приветствия тратить, есть дела поважнее. - Что все это значит? - Это значит, что меня уволили. Прости, я пока не готова об этом. Давай в другой раз? Мы обе понимает, что другого раза никогда не случится, но она благосклонно соглашается. - Ты присмотри за ними, ладно? Захару в начале занятия нужно побегать хорошенько, иначе будет стоять на голове. Мию всегда в первый ряд, она плохо видит. В ящике стола больше нет ничего моего. Сжимаю мишку в ладони и иду к выходу. - Еще есть Олеся с Диной. Этих ставь всегда в пару. Они могут немного расхолаживать атмосферу, но когда держатся за ручку, не тратят время на грустные взгляды в другой конец класса и выдают результат чуть получше. Выдаю еще немного советов и тайн в общении с пятилетками, мы тепло обнимаемся, и я ухожу сначала в бухгалтерию, а потом собирать вещи в раздевалку, которых оказывается совсем мало. Уходя, снова замечаю фото моих пчелок на стене. Снимаю рамку со стены и забираю с собой. Выходя на улицу, не успеваю подумать, что же теперь делать, только чувствую, как первые прохладные капли дождя касаются лица, обещая долгую грозу. И в руке звонит телефон, обещая разговор с Олегом. Может не брать трубку? ******* В самом начале наших отношений было невыносимо сложно продержаться целый день без разговоров. В то лето нас обоих ждало поступление и времени катастрофически не хватало. Мы созванивались поздно вечером и болтали до самого утра, встречали рассвет каждый на своем балконе, но вместе. Я просыпалась, запутавшись в наушниках с горячим, разряженным телефоном. В сентябре стало еще хуже. Учеба, новые люди, дополнительные занятия у него и выступления у меня. В конце тяжелого дня я видела входящий вызов от Олега, по венам будто пускали розовое шампанское. Его искристые пузырьки приятно щекотали где-то в центре груди и кружили голову. Сейчас, когда я вижу его имя на экране, меня словно прибивает к земле. Жесткий обруч мигрени снова стягивает виски, чтоб не дергалась и начинает вкручивать свои сверла в правый висок. Сама не знаю зачем, но беру трубку и прикладываю смартфон к левому уху в надежде что-то услышать сквозь бой барабанов в голове. - Да? - Ай, скажи, мы столько лет вместе, ты всегда была тихой, милой девочкой, - начинает он обманчиво спокойным, уставшим голосом. - Почему от тебя за последние сутки столько сюрпризов? За шумом в голове я не слышу собственных мыслей. Какие еще сюрпризы? О чем он говорит вообще? Олег будто знает, что именно я хочу спросить и отвечает. Ох, как он отвечает. Его, кажется, слышно в квартирах всех ближайших домов. И даже на соседней улице. - Какого черта я узнаю, что моя жена подала на развод? Ая, сколько можно меня позорить? Тебе было мало моих унижений на работе? Решила перед родственниками устроить показательное выступление? - У тебя и в ЗАГсе кто-то нашелся? - подставляю лицо прохладным каплям дождя. Добавляю немного соли, потому что держаться нету больше сил. - Конечно, нашелся, дурочка. А что, Таня тебя уже осчастливила? - он даже не скрывает улыбку в голосе. - Олеж, а ты зачем это все делаешь? Ты же сам вырыл эту яму между нами. Зачем сейчас вот это все? Зачем ты отнимаешь у меня единственное, что приносит радость? И зачем пытаешься снова меня к себе привязать? Хотя какое привязать? Это уже больше похоже на “приковать”. - Ты. Моя. Жена. - он жестко чеканит каждое слово. - Тебе никак это не помешало залезть на другую бабу! - А тебе тереться о другого мужика! - Что ты несешь такое?! Я ни о кого не… - Я не хочу ничего знать. Буду дома в восемь. Чтобы ждала красивая с улыбкой на лице и горячим ужином. Если вдруг приду и тебя не увижу, найду и притащу за волосы. И вот тогда точно будет “приковать”. - Аверин, мы разво… - Никакого развода не будет, - он не дает договорить и практически выносит мне приговор. - Надеюсь, ты меня услышала и будешь хорошей девочкой. Второй раз повторять я не буду. Становится по-настоящему страшно. До чего он может дойти в своем сумасшествии? - И можешь не дергаться. Заявление твое я забрал. Коктейль из обиды страха и отчаянья разливается по венам, начисто стирая воспоминания об искрах шампанского. На запястье трещит силиконовая нить, разбегаются во все стороны тяжелые бусины из розового кварца. Отпрыгивают от меня подальше, прячутся в трещинах асфальта и высокой траве газона. В руках остается только крошечное сердце, которое я с облегчением оставляю в ближайшей урне. Я потеряла все, что мне было дорого. У меня остался только одно место, где можно спрятаться. Падающие с неба на экран смартфона капли не помогают, приходится его вытирать о рубашку и я всё-таки набираю нужный номер. - Привет, тигреночек. Соскучился? 10. С Новым... Домом! - У тебя полторы минуты. Слушаю. Только ему одному на всем белом свете я разрешаю так со мной общаться. Не будет ни обиды, ни злости. И он об этом прекрасно знает и не злоупотребляет. Скорее всего, сейчас свободно действительно полторы минуты. Поэтому стараюсь максимально кратко. - Олег мне изменил, сделал из меня виноватую и не хочет отпускать. Еще Татьяна уволила. И я, кажется, боюсь идти домой. - Э-э-это как-то слишком краткий пересказ, но все потом. Ты мне главное скажи — цела? - Физически - да. - Полторы минуты мне не хватит, - бурчит мрачно в трубку и я тут же представляю, как он ерошит волосы. - Макс, сядь за пульт! - добавляет уже громче, не мне. В ответ летит лихо закрученная матерная конструкция от загадочного Макса, но мой собеседник реагирует очень спокойно. - Курить вредно, не капризничай.