Он исчез за углом, а я все стояла, раскрывши рот, перебирая в голове всех женщин, что появлялись на моем пороге и предъявляли мне детей и свои беременные животы. Под определение убийцы подходили трое: Натка, дамочка, что бросила мне детей и Марина. Марину можно было исключать, ее смерть случилась раньше, а вот Натка и дама с детьми живы, здоровы и гуляют на свободе. А что, если кто-то из них решил Стасу отомстить? А вдруг уберут меня, как свидетеля? ОТ этой мысли мне стало страшно. И словно услышав меня, Рашид говорит: Пока Богдан возится в Никосии с твоими деньгами и недвижимостью, пожалуй надо приставить к тебе другого охранника. — А разве он не отдыхает? – удивляюсь я. — Ох, Василиса, разве с тобой отдохнешь? – смеется Рашид. – Ты такой клиент, который только и подкидывает нам задачки. А я выдыхаю, так чтобы Рашид не заметил. Я-то считала, что Богдан улетел отдыхать с женщиной. Ой, и заполошная я. Навыдумывала всякого. — Представляю, какой вы мне выставите счет, — оборачиваюсь и смотрю на Рашида. — Да, Василиса, счет будет, но теперь только через полгода, — он улыбается. — Почему через полгода? — Так ты не разводишься, а вступаешь в наследство, за полгода может подсыпать тебе наследничков, — он смеется. – Затейник был твой муж, не известно, сколько он там ЭКО сделал, может по всей стране ездил и баб уговаривал. Меня от такой перспективы даже в пот бросило. — Да, муж был еще тот затейник, а мне говорил, что любит и детей ему не надо, — печально отвечаю. Вечер проносится незаметно, не принося мне никаких неприятных известий. Мне позвонил Богдан. — Привет, родная, как ты? Мне Рашид рассказал… Я слушаю его, и слезы катятся по моим щекам, как я рада услышать его голос. — Родная, ты что, плачешь? — Богдан, скажи мне, а кто эта женщина, что взяла вчера трубку? – на миг в трубке повисает тишина. — Ты из-за этого плачешь? – удивляется Богдан. – А я надумал всякого, ты вчера мне так сухо ответила и бросила трубку. Василиса, это кто-то из моих родственников взял трубку, или тетя или сестра. Я живу у родни в гостях. Скоро я познакомлю тебя с ними. Его голос бодр и весел, и меня отпускает. Господи, вот надумаю же я всякого. Но следующий день подкидывает мне такое, отчего мои глаза лезут на лоб. Глава двадцать третья Не принесли облегчения и все последующие дни. На работе был аврал. Каждый день звонили знакомые и спрашивали, когда будут хоронить Стаса. А его тело не отдавали, ссылаясь на следствие. Мне казалось, что за это время можно изучить его тело вдоль и поперек по миллиметру, но у следствия были свои мотивы. Наконец мне позвонили и сказали, что тело может быть похоронено. Я бы не справилась. Просто бы надломилась и сломалась, как та долбаная игрушка, которую сломали дети. Но прилетел Богдан. Плечо подставил Лев. А со мной всюду ходила Вера. И вот мы уже в храме, где отпевают моего мужа. Он лежит в лакированном гробу, страшный порез на шее прикрыт воротничком белой рубашки, лицо бледное, восковое, нос заострился. Волосы зачесали ему назад, он так никогда не носил. Через лоб тянется черная лента с церковной вязью. В ногах куча венков из живых цветов, обернутых траурной лентой. Поп ходит вокруг и поет, размахивая кадилом, которая источает удушливый аромат. В толпе какая-то баба завывает дурниной: Зачем ты покинул меня, Стасик. Кто-то пытается ее заткнуть, но только еще больше распаляет. Рассматриваю толпу. Мужчины и женщины в черном и траурном. Кто-то знаком мне, кто-то не очень, может, виделись пару раз на совместных мероприятиях, но я даже имен не помню. Справа, вместе со мной, стоят официальные лица. Здесь и мэр, и высшие чины из министерства, рядом с ними толкутся охранники. Рядом со мной Вера и Богдан. По другую сторону от нас стоят совсем уж незнакомые мне люди. Прямо возле гроба моя подруга Ната, как всегда красива, даже в траурном наряде. Черное ей идет, и эта черная сетчатая шляпа с огромными полями и черные перчатки на руках. Красивая и изысканная, она даже в черном притягивает к себе взгляды. То и дело замечаю, как из толпы кто-нибудь пялится на мою теперь уже бывшую подругу. Свеча в руке плавится, воск капает на защитный колпачок, что вставили мне в руку. Я настолько в прострации, что не могу даже мысли собрать в кучку. Из этого состояния меня вывел шёпот за моей спиной. — Не успела мужа похоронить, а уже с любовником… — Так они вроде разводились? – голос за моей спиной мне не знакомый. — Так он ее хотел бросить, потому что она пустышка! – это одна из жен чиновников. — Да вы что? А говорят он стрелял холостыми, ни одна баба евойная не забеременела, — первый голос принадлежал явно тетушке преклонных лет. — Врут, — раздался четвертый голос, — он сделал своей любовнице ЭКО, поэтому и на развод побежал. — Да ты что! Во дает! И что сейчас это баба делать будет? — Дык, наверное, судится с женой будет… — Конечно, судиться, я бы до нитки обобрала, — это опять жена чиновника, та точно до нитки бы обобрала. — Смотрю, вдова то не очень опечалена, — язвительно вновь подмечает голос жены чиновника. — Так утешителя нашла, — вновь язвит чей-то до боли знакомый голос. — А утешитель то хорош, — и я оглядываюсь. Позади меня выстроились шеренгой все кумушки и жены чиновников. Я слышала только часть разговоров, было ощущение, что мне перемывали кости. — Не обращай на них внимание, — тихо шепчет Вера. – На чужой роток не накинешь платок. Только я обернулась и посмотрела в злые завистливые глаза, как позади все смолкло. Дамочки быстро опустили глаза, сделали скорбные лица, а самые умные пустили слезу, осторожно вытирая ее платочком, чтобы не повредить макияж. Богдан осторожно обнимает меня за плечи и притягивает ближе к себе. От него исходит тепло, и я чувствую спокойствие и уверенность. Церковный служка ходит вокруг гроба вместе с попом, помогая тому раскуривать кадило. Дым ест глаза, от него першит в глотке, душно, и хочется выбежать на свежий воздух. Но вот отпевание окончилось, всех приглашают прощаться с умершим. Стройные ряды знакомых и мало знакомых людей проходят мимо гроба. Я скольжу по ним взглядом. Зачем они здесь? Никому нет дела до Стаса. Они просто явились из чувства долга, их обязали, заставили. И сейчас они с любопытством проходят мимо гроба. Отбыли повинность. Я подхожу последней. Замираю рядом и смотрю на своего мужа. Двадцать лет проносится перед глазами. Голодные и трудные студенческие годы, потом работа и еще раз работа, свой бизнес не так-то просто поднять с нуля. А дальше? Что было дальше? Остальные годы слились почти в один день сурка. Даже вспомнить не о чем. И эти обидные его слова… О чем это я? Я с ним прощаюсь, больше никогда не увижу. Я не смогла прикоснуться к нему, не смогла себя заставить. Там в деревянном ящике лежал не тот человек, которого я когда-то любила. Крышку гроба закрывают и заколачивают. Все. А дальше мы едем на кладбище. Я отказалась садиться в катафалк. Зато туда протиснулась Ната. Зачем это ей? Может она и была когда-то с ним близка, но это было давно. Я не спорю. Молча исполняю свою повинность, ведь сегодня я вдова, хоть мы чуть было не развелись. Поминки, заказанные в большом ресторане, для меня промелькнули, как один миг. Я ничего не пила и не ела. Только сидела молча во главе стола. Высказались все официальные лица, даже помощник мэра что-то там промямлил. А когда подошли ко мне, я просто покачала отрицательно головой. Пусть думают что хотят, могут перемыть мои кости, но мне нечего сказать. Вроде прожили двадцать лет, а сказать нечего. День заканчивается. Это один день так вымотал меня, что я ног под собой не чувствую. С трудом добираюсь до дома. Даже отказываюсь поехать к Богдану. Хочется побыть одной. У Веры закончился отпуск и ей надо на кафедру с утра, поэтому они остаются в своей городской квартире. А я приезжаю в свой большой, но абсолютно чужой дом. Сейчас, когда нет здесь моих друзей, я понимаю, насколько этот дом несуразен. Огромный, со стеклянными стенами, прозрачный, как аквариум, бестолковый, пустынный и холодный дом. Я вхожу в него и первым делом ставлю все выходы под охрану. Над дверью мигает лампочка, а потом загорается красным цветом. Включаю подсветку в саду и подсветку лестниц, а потом закрываю шторы. Мне в доме неуютно. Захожу в спальню и хочу переодеться, как взгляд натыкается на одежду Стаса. Правая сторона гардероба занята его одеждой. Тут, как и прежде висят его рубашки, костюмы, расставлены туфли, все разложено по цветам.