Глава пятая Вера, как тепловоз, тягает меня по всем этажам огромной больницы. Меня успевает осмотреть травматолог, мне делаю снимки головы, грудной клетки, потом меня ведут в массивной двери, на которой висит золотая табличка «Профессор оториноларинголог Венедиктов А.А», дальше меня смотрит седой, хмурый дядечка и выносит вердикт: Надо оперировать, тут явно смещение. И опять меня куда-то тащат, берут анализы, делают КТ, МРТ. А через несколько часов я оказываюсь в операционной. Утро наступает для меня неожиданно. Упс! Утро! Лежу с комфортом в отдельной палате, в носу у меня два тампона, во рту пустыня Сахара. Через минуту появляется медсестра, приносит мне поесть и бутылку вода. — Скоро к вам зайдет доктор, — говорит хорошенькая девчушка и исчезает. Завтрак оказался очень даже ничего, я думала, что в больнице еда отвратная. Вот только есть, когда у тебя заткнут нос, очень проблематично. Но не успела я посетовать на свою такую непростую жизнь, как в двери ворвалась Верка. — Привет, как ты? — глаза у Веры испуганные и на мокром месте, хотя вчера она меня с воинственным видом таскала по всем докторам, и ей никто не смел отказать. — Привет, уже лучше, — улыбаюсь я. — Выглядишь паршиво, — Вера начинает выкладывать из сумки кучу припасов и кило конфет. — Вер, ты меня решила собрать в дальнюю дорогу? – смеюсь я. — Типун тебе на язык, — ворчит Вера, украдкой вытирая слезу. – Может сладенького вдруг захочется. — Вер, тут нормально кормят, — пытаюсь отбрыкаться я. — Конечно, нормально, мне ли не знать, я в гинекологии здесь пятнадцать лет пахала, а сейчас на кафедре. Я встаю и иду умываться, представляю, как от меня сейчас пахнет. Вчера муж бил, полдня по больнице таскали, потом операция. — Аааааааааа, — ору я, увидев себя в зеркале. — Что, милая, что случилось? – беспокойно заглядывает ко мне Вера. — Ты это видела? — тыкаю пальцем в свое отражение. — Ещё вчера видела, — Вера утирает слезы. Да на меня смотреть страшно. Все лицо вздулось подушкой, глаза почти заплыли, окрас кожи фиолетовый с желтоватый отливом у висков. Можно фото сделать и поместить в книжки для наркологов. Да если я выйду на улицу, люди шарахаться от меня будут. Даже хорошая одежда не поможет. Я как опойка после недельного загула. Слезы брызжут из глаз. А Верунчик меня успокаивает. — Все пройдет через недельку, а эту недельку ты в больничке полежишь. У тебя еще сотрясение, — бормочет мне на ушко Вера. И тут скрипит дверь и в палату входит Богдан. Веркина рука застывает в воздухе. А я не знаю, куда деться, в таком виде на меня смотреть страшно, а на меня смотрит красивый мужчина. — Здравствуйте, Василиса, — кивнул он головой. – Как вы себя чувствуете? — Хорошо, — выдавливаю из себя. — Сейчас к вам подъедет Рашид со следователем, вы составите заявление на своего мужа. — Хорошо, — киваю я. И мой спаситель исчезает за дверями. — Уф, дышать забыла как! Какой мужчина! Блин блинский, Васька, это же золотой генофонд! – шёпотом говорит Верка. – Так! Значит! Не теряемся, юбку покороче, вырез побольше, охмуряем мужика. — Вера, ты в своем уме? Ему столько не выпить, ты на мое лицо посмотри? — Васька, с лица все быстро сойдет, я тебя вечерком к лучшему физиотерапевту стаскаю, она так процедуры делает, что все проходит на раз. Не успеешь оглянуться, опять красавица. Но не успели мы договорить, как в палате появляются следователь и Рашид. Верка, извинившись, ускользает. А Рашид со следователем внимательно осматривают меня. Что и говорить, Верка к физиотерапевту поведет, да тут никто не поможет. Лицо-подушка, все фиолетовое, на руках синяки от рук мужа, про ребра вспоминать не хочу, хорошо, что не сломал, только две трещинки. Следователь представляется и достает бумагу. Приходится вспомнить все дословно, что там происходило, очень тяжелые воспоминания. От таких воспоминаний можно легко уйти в депрессию, но возле меня все время люди. Меня дергают, со мной разговаривают, заставляют совершать какие-то действия. И у меня нет времени на переживание, некогда обдумывать события и поступки моего муженька, и нет и секунды на воспоминания. И вот сейчас следователь окунул меня в тот ужас, что я пережила. Я пишу на автомате. Рашид поправляет меня, иногда заставляет поменять формулировку. Ему виднее, он ведь адвокат. И наконец, опрос заканчивается. Рашид передает следователю копии заключений медицинского освидетельствования. И тот уходит. Мы остаемся вдвоем. — Вчера ты выглядела немного лучше, — выдает Рашид, — сегодня очень плохо, но все заживет. Главное, чтобы ты на финальной стадии не дала задний ход. — О чем вы? – поражаюсь я. — О том, что твоему мужу светит статья, его не спасет заступничество мэра, он постарается надавить на тебя, чтобы ты забрала заявление. — Я никогда не заберу! – резко произношу, немного пафосно. Мой адвокат вздыхает и внимательно смотрит на меня. — Василиса, помни, что пока над твои муженьком весит Дамоклов меч уголовной статьи, он любые документы на развод подпишет. Только стоит дать тебе задний ход, и твой развод затянется на годы. — Я не откажусь от развода. — Поверь мне, Василиса, девяносто процентов жен очень богатых мужчин перед разводом прощают все своему муженьку. Нередко у них налаживаются отношения на какое-то время, а потом все начинается по новой. Поэтому я предупреждаю загодя. — Я хочу развода! И тут в двери протискивается Натка. Сногсшибательна, как всегда, в длинном голубом платье с разрезами по бокам, так чтобы было видно ноги, на высоченных шпильках. Она даже не посмотрела на меня. Ее взгляд прикован к Рашиду. И в этом взгляде столько обещания, похоти, желания, что даже я опешила, а у Рашида челюсть сжалась до зубного скрежета. — Ой, Васька, а я не знала, что ты не одна, — томным голоском проворковала Ната. – Натали. Она протягивает руку моему адвокату, но тот только холодно пожимает ее пальцы и сухо бросает: Рашид. А потом, обернувшись ко мне, прощается. — Я прощаюсь с вами до завтра, Василиса, завтра продолжим разговор. Отдыхайте, — и удаляется быстрым, размашистым шагом. — Блин, сразу бы сказала, что тут к тебе такие экземпляры ходят, я бы макияж ярче сделала, — шипит на меня Ната. — Нат, ты и так, как новогодняя елка блистаешь, куда уж ярче, — смеюсь я, если это можно назвать смехом. — Ой, Вась, прости, засмотрелась на мужика, ты сама-то как? — и Натка смотрит на меня с жалостью в глазах. – Неужели тебя так Стас отделал? — А кто? Конь в пальто! Конечно Стас, — морщусь я. — Но я за ним не замечала садистки наклонностей, — удивляется Ната. — Знаешь, Наташа, я тоже двадцать лет с ним прожила, спала в одной постели, не было у него наклонностей к садизму, но вот случилась на старуху проруха, — развожу я руками, а Натка морщится от моих слов. Она не любит, когда ее называют Наташей, и ей не нравится мое упоминание мужа. Странность заключается в том, что она все время защищает моего мужа. Что в день нашего пьянства, что сейчас. Что это с ней? Или решила, что скоро мужик освободится от уз брака и весь твой? И тут зашёл Богдан. Натка опять встала в стойку: грудь вперед, платье с ног само сползло, открывая длинные, красивые ноги, губки бантиком, ресничками хлоп-хлоп. Не девушка – модель для глянца. Вот кому не дашь ее тридцать девять лет. Но Богдан лишь усмехнулся на все потуги моей подруги. — Василиса, я тут принес твой телефон, поколдовал немного, теперь я могу отслеживать твои перемещения, а твой муж – нет, — вещает Богдан. Натка ведет плечиком, строит глазки. — А вы ко всем клиенткам с таким рвением относитесь, — мурлычет мартовской кошкой Ната. – Тогда я хочу быть вашей клиенткой. — Ну, разводиться будете, велком, — бросает ей сухо Богдан. — Так я еще не замужем, — воркует Ната. — Тогда ничем помочь не могу, — бросает ей Богдан и уходит.