Оседаю медленно перед ним. Наши лица на одном уровне, и я чувствую на своих щеках его тёплое дыхание. А нужны мне они, эти объяснения? Что он может мне рассказать такого, что я не знаю? И это вовсе не про ребёнка Демидовой, а про то, что теперь связывает нас. Я сама пришла к нему с не хилым багажом, так почему боюсь принять его прошлое, в котором он, возможно, тоже совершал ошибки? Вот сейчас он передо мной, открытый и уязвимый в своих чувствах. Сделавший первый шаг навстречу человеку, который отказался от него, не объяснив причину. С глупой белой бородой и в съехавшей на затылок шапке, он вломился на детский праздник, чтобы предложить мне своё сердце. Дыхание перехватывает. Сжимаю рукой горло, в котором комом встали слова. Я хочу ответить, но боюсь, что стоит открыть рот, и я просто разрыдаюсь у всех на виду. — Соглашайся! — Кричат из толпы. — Соглашайся, Насть. — Коробочка с кольцом упирается мне в грудь. Музыка резко переключается на что-то лиричное. Зависаю, глядя на переливающийся на гранях прозрачный камень. Хлоп! С потолка медленно валит фальшивый пушистый снег. — Антоша, ёперный театр! Рано! — Бросает Кир сердитый взгляд в сторону диджейского пульта. — Ничего нормально сделать не могут, правда? — Да. — Шепчу, касаясь пальцами его щетинистого подбородка. Снег останавливается. Народ, заинтригованный происходящим, наблюдает за нами с разинутыми ртами. От Кирилла так по-родному пахнет. И я готова принять его в свою жизнь любого. Не важно, что будет дальше. Прямо сейчас мы оба этого хотим, и оба имеем право на счастье. Мы со всем разберёмся. Я теперь знаю, что многое могу, а если вдруг что-то не получится — Кир подхватит. Мы хороший дуэт. Я идиотничаю, а он меня спасает. — Я такая дурочка. — Утыкаюсь лбом в его плечо. Чувствую, как тяжёлая ладонь скользит по моим волосам. — Я должна извиниться. — Исполни моё желание, фея. И я буду самым счастливым Джинном в мире. Киваю, не в силах ответить. Протягиваю дрожащую руку. На безымянном всё ещё сидит кольцо Марата. Кир снимает его и брезгливо отшвыривает. Надевает новое так торопливо, словно боится, что я передумаю. — Антоша! — Машет в сторону. Хлоп! Горячие губы Кирилла находят мои. Под аплодисменты и шокированные возгласы мы сливаемся в поцелуе, нарушая все каноны и сценарии детских праздников. С потолка валит фальшивый снег. Я тоже самая счастливая фея, когда рядом большой и сильный Джинн. Да, а Лика-то не соврала… Добро приехало! Эпилог Глажу феечку по почти лысой головке. Она лежит у меня на груди, такая маленькая, что я не могу поверить, что эта кроха вырастет в настоящего большого человека. Она хрупкая, словно сделана из тонкого стекла. А ещё она сладко пахнет молоком, и это запах самой жизни. Зарываюсь носом в тонкие волосики, втягиваю воздух. Для меня это всё чудо на максималках. Влада Кирилловна расфокусированно смотрит в окно. Там Демон тычется носом в стекло и машет лапой, пытаясь поймать птичек. Настя говорит, что новорождённые очень плохо видят, поэтому я комментирую для феи младшей: — Подпрыгнул. Ты видела? Вот, балбес! Охотник, тоже мне. Варежки свои бесполезные спрячь, не позорься. Демон презрительно зыркает на меня зеленым глазом. С этим чудищем у нас негласная конкуренция за внимание женщин. Настю Демон сразу полюбил, и таскается за ней по пятам целыми днями. А к Владе первые три дня он настороженно принюхивался. Я переживал, что начнёт ревновать — котище, всё-таки, с характером. Но Демон, как истинный джентельмен, маленькую фею не обижает. Лишь ложится на её ножки, когда она спит, и приходит потереться мокрой усатой щекой о маленькие пальчики. Настя говорит, он так метит человека, присваивая его себе, и вверяя себя ему. И мне, отчего-то, это чертовски приятно. Потому что мы все тут присвоенные и вверившие себя в чужие руки. Мы не идеальная семья с лабрадором, как на баннерах строительных кампаний. Мы чокнутая семейка, состоящая из двух самых волшебных фей, одного глупого Джинна и совершенно отбитого, но доброго Демона. Кот шагает по подоконнику назад, задевает лапой цветочный горшок, подскакивает. Газует на месте, опрокидывая цветок на пол. Вцепляется в тонкий тюль когтями и медленно съезжает вниз, разрывая ткань на тонкие полосы. Смотрит ошалело на меня и дыбит шкуру на холке. — Ой влетит тебе сейчас от мамы! — Ехидно потираю ладони. Влада при слове «мама» чмокает пухлыми губками. Слышу топот босых ног. — Демон, паразит! Последний цветок убил мне! Господи, недоразумение ты лохматое! — Ругается полушёпотом Настя, стоя в дверях. Она стала ещё красивей, чем была. Расцвела, разрумянилась. В глазах больше нет грусти, и вся она такая женщина-весна, что кажется, будто рядом с ней даже айсберг растает в секунду. — Может, продадим его? — Придётся доплатить, чтоб забрали. — Вздыхает Настя, присаживается рядом с нами на ковёр. — Как наша феечка? — Не спит. — Рисую пальцем завитки на крошечной макушке. — Потому, что хочет к мамочке. — Нет, ей и с папочкой хорошо. — Обнимаю осторожно дочь. Дочь… У меня до сих пор мурашки, когда думаю о том, что стал папой. Настя забуривается на диван, втираясь между мной и спинкой. Ложится ко мне на грудь, смотрит на феечку поплывшим взглядом. Её тоже до сих пор плавит от мысли, что мы стали родителями. Мы как два безумца целыми днями вздыхаем и восхищаемся нашим общим творением. Влада Кирилловна кряхтит и тянется, как червячок, к маме. Она ещё даже не умеет держать головку, и свои намерения обозначает неловкими взмахами пухлых ручек и неразборчивым агуканьем. У мамы в обалденной троечке целый запас вкусного молока, и Влада хорошо это знает. Всякий раз удивляюсь аппетиту этого маленького человечка. — Давайте, Влада Кирилловна, пора обедать. Настя забирает дочку. Лежим втроём в обнимку на диване, и я кайфую от того, как круто повернулась моя жизнь. — Кир…