– Пройдёмте в машину для составления протокола о происшествии. Бумажная волокита выпила из меня последние силы. К концу я уже ничего не соображала, механически диктовала наши с Пашей данные и мечтала поскорее остаться один на один со своими переживаниями. Уйти с места я не могла. Казалось, что оставляю Пашку здесь одного. Понимала, что это бред и моё стояние на берегу ничего не решает, никак не поможет, но сердце рвалось к мужу. Где он сейчас? Жив ли? Всё говорило за то, что погиб. Но смириться с этой мыслью было невозможно. На мои слова, что побуду ещё на набережной, милиционеры переглянулись между собой, и Иващенко скомандовал водителю ехать на наш с Пашей адрес. Я ничего не смогла сделать, только смотрела в окошко машины, как удалялась чугунная ограда и глазели на нас рыбаки. Ещё за дверью услышала, как в прихожей разрывался от звонков телефон. Трясущимися руками открыла замок и, ворвавшись в квартиру, схватила телефонную трубку. – Юля... Родной голос на другом конце провода отнял последние силы и я опустилась на пол, глотая слёзы. – Мам... Мама... – задыхалась я в плаче. – Юля, мы с бабушкой ждём вас. Обещали приехать после обеда, а сами дома сидите. – с упрёком возмущалась мама. – Бабушка пирогов напекла, мы тут стол накрыли. Я громко всхлипнула. – Юля, дочка, ты плачешь? – мамины интонации моментально изменились на испуганные и встревоженные. – Что случилось? У тебя всё хорошо? Ты не заболела? – Паша... – страшное слово не желало произноситься, квадратным кубиком кувыркалась в горле, царапая углами. Буквы, как грани вертелись, смещались, перемешивались и никак не выстраивались в нужном порядке. Я только громко всхлипывала и глубоко дышала, пытаясь сдерживать рыдания. – Господи, Юля, да что случилось? Что-то с Павлом? – Он пропал, мам. Прыгнул в реку за мальчишкой, его спас, а сам... – сумбурно, икая на каждом слове, попыталась донести информацию. – Утонул? – испуганно прошептала мама, и я разрыдалась. – Мы сейчас приедем. – после небольшой паузы выдавила мама, переварив услышанное, и уже более решительно и успокаивающе добавила: – Юля, доченька, держись. Родная, не плачь, мы сейчас приедем с бабушкой. Мама положила трубку, а мне вдруг стало легче. Я не одна. И сразу захотелось действовать, что-то предпринять, двигаться. Я решительно вытерла слёзы и достала из тумбочки в прихожей телефонную книгу. Открыла её на странице "медицинские учреждения" и начала планомерно обзванивать все больницы города. За окном уже совсем стемнело. Где-то на кухне возилась мама. В бессмысленных попытках накормить меня, звенела посудой и разогревала остывшие пироги, которые они привезли с бабушкой. Я, поджав ноги и обняв подушку, сидела на диване и тоскливо смотрела в тёмное окно. Телефонные звонки в больницы и милицию не дали никаких результатов. Никто ничего не знал. Пациент, по описанию похожим на Пашу, не поступал. В милиции раздражённо посоветовали просто ждать. А бездействовать и тупо ждать было невыносимо. – Юля, а что в милиции сказали? – сидевшая в кресле напротив меня и скорбно поджавшая губы бабушка, словно очнулась от тяжёлых дум. – Сказали, что позвонят, когда что-то станет известно. – Не найдут. – удручённо покачала головой ба. – Такое течение сейчас. Бог его знает, где он через пять дней всплывёт. – Почему?! Почему вы все так уверены, что Паша утонул? – чтобы в отчаянии не сорваться с бранью на родного человека, я вскочила и метнулась в ванную. – Юля, – выглянула из кухни мама, – выпей хоть чаю. Я пирог разогрела. Покушай, силы тебе понадобятся. – А-а-а! –не выдержали мои, напряжённые до предела нервы, и я рванула на себя дверь ванной, чтобы спрятаться за ней. В этот самый момент ожил дверной звонок в прихожей. Секунду мы, замерев, смотрели с мамой друг на друга. Звонок коротко звякнул второй раз, и я, чуть не сбив, стоящую на пути маму, держащую кружку с горячим чаем, метнулась к входной двери. Вмиг ослабевшими руками только со второго раза смогла открыть замок и широко распахнула дверь. В грязной брезентовой куртке, в старых башмаках со стоптанными задниками, взъерошенный и слегка покачивающийся, в дверях стоял Пашка. Я взвыла и кинулась ему на шею. Глава 45 От колючей брезентовой куртки страшно воняло рыбой, бензином, сыростью, а от Пашки ощутимо несло дешёвым пойлом. Но муж был живым, тёплым и невыносимо родным. Я рыдала, повиснув у него на шее, а Пашка, намертво обхватив меня своими длинными ручищами, прижимал к жёсткой груди. – Всё, родная, всё, не плачь. – тиская меня, мычал и одновременно целовал куда придётся. – Всё хорошо. Люблю тебя. Как же я тебя люблю! А мне хотелось одновременно и лупить его кулаками и целовать, и смеяться от счастья, и плакать. Вся эта гамма чувств переполняла меня, грозясь разорвать на части и я выплёскивала её в некрасивом бабьем вое. Пашка приподнял меня, и шагнул, наконец в квартиру. – Давай зайдём, домой хочу. Здесь, в прихожей на нём с плачем повисли уже все. И мама, и даже, сдержанная на проявление чувств, бабушка. – Ну что вы, что вы, женщины мои. – пытался обнять всех разом Пашка. – Вот он я, живой и здоровый. – Думали, утонул. – всхлипывала мама. Бабушка только похлопывала Пашку по плечу, украдкой смахивая слёзы. – Мужики на лодке рыбачили, они увидели и подобрали. Всё хорошо. – пытался угомонить наш рёв Пашка, но, поняв, что это может длиться бесконечно, повёл плечами, аккуратно освобождаясь от объятий. – Мне бы в душ. Кажется, я насквозь пропах этой вашей воблой. – Да, да. – засуетились мама с бабушкой. – Я пока покушать разогрею. – Юля, у вас водочка есть? Может растереть Павла надо? Как бы не заболел. Вода-то ледяная ещё. Мама с бабушкой заметались по прихожей и кухне, а я никак не могла отлепиться от колючей, царапающейся брезентовой куртки. Страшно было даже на секунду выпустить мужа из рук. – Не надо водки! – крикнул Пашка, увлекая меня в ванную. – Меня уже растёрли и даже внутрь залили! И потом тише, заплетающимся языком, словно мысли вслух: – Каким-то вонючим самогоном. Но помогло. До сих пор не протрезвел ещё. Я закрыла за нами дверь и обогнув, стоящего столбом и покачивающегося мужа, выкрутила на полную кран, чтобы набрать воду в ванну. Пашка прикрыл глаза и блаженно улыбался, пока я стаскивала с него страшную куртку, грязные, ещё немного сырые джинсы и бельё. – Паш, да ты пьяный совсем? – я с удивлением смотрела, как мой муж окончательно поплыл. – Не знаю, Юль. Нормальный был, а как домой зашёл, развезло совсем. Самогон этот... бррр... – Пашка весь передёрнулся, с головы до пят покрылся мурашками и неуклюже полез в ванну. – Это откат. – я наладила нормальную температуру воды и стала поливать их душа сидевшего в ванне мужа. – Ты только не засни, а то мы тебя не дотащим. – Всё хорошо, Юль. – пьяно бормотал Пашка. – Я тебя так люблю! Я только ради тебя выжил. Ты меня спасла. Я каждый раз, когда отключался, в последнюю секунду тебя видел. Думал, как ты переживёшь? За что тебе такое? И всплывал. Пашка говорил всё тише и невнятнее, а я не смахивала слёз, они срывались и капали в воду, Пашке на плечи, на мокрые волосы. – Я верила, Паш, что ты жив. Все говорили – утонул, а я знала, что нет, чувствовала тебя. Пашка поймал мою руку и прижался губами к запястью. – Ты моя жизнь, Юла. Всю ночь Пашка метался в бреду, цепляясь за меня руками, и шептал горячечные признания, звал. Я с трудом впихнула с него две таблетки аспирина, в надежде сбить жар, обтирала влажным полотенцем и поминутно меняла холодный компресс на лбу. Под утро температура спала и муж затих, посапывая во сне. Я прижалась лбом к его прохладному предплечью и, неожиданно для себя, крепко уснула. Проснулась оттого, что кто-то на меня смотрел. Открыла глаза и столкнулась с синим, как апрельское небо, взглядом. – Я люблю тебя. – вырвавшееся, само собой, признание поразило меня до глубины души. Я высказала вслух то, что давно чувствовала, но отказывалась принимать. Я окончательно призналась себе, что люблю его. Своего невыносимо прекрасного, красивого, сильного, мужа. Нет, не того, балбеса из прошлой жизни, а нынешнего, повзрослевшего и определившегося мужчину. Два этих человека каким-то невероятным образом перепутались, переплелись, слились в моей голове в одного. И этот мужчина сейчас смотрел на меня потемневшими до глубокого индиго глазами. Смотрел так, что в груди было горячо и тесно сердцу. Я люблю его. Пора признать, что всегда любила. Этого невыносимого, постоянно пытающегося сбежать от меня, тем или иным способом, парня. И никуда мне не деться от этой любви. Ни годы, ни расстояния, ни обиды не изменили этого. Мне никто, кроме Пашки не нужен. Пускай он всегда будет рядом! Сомневающийся, неуверенный в моих чувствах, сильный, больной, хромой, любой! Лишь бы живой! Пашка молчал, только в потемневшей синеве глаз, как в бездне преисподней разгорался огонь. Я проваливалась в его глубину, тонула, забывала дышать. И мне было страшно. Разве думала я, что снова испытаю такие сильные чувства? Я, давно похоронившая мысли о личном счастье, больше не мечтавшая о любви? Никто так и не смог зажечь в моём сердце хоть искорку страсти. В нём всегда был только Пашка. – Иди ко мне. – поднял руку муж, предлагая прижаться к его тёплому боку. Я поднырнула под неё и прильнула к твёрдому телу. Потянулась за поцелуем. Губы у Пашки были горячими и сухим. Они обжигали меня, плавили своим требовательным и неистовым жаром. Муж потянул меня на себя, и через секунду я уже распласталась на его твёрдом и горячем теле. – Юлька, Юлька, если бы ты знала, как я тебя люблю. Как я счастлив, что мы с тобою вместе.