«Сегодня сдал статью в печать, может, отметим?» Я отвечаю, что очень рада за профессора Лосяша. Но отмечать не смогу из-за головной боли. Через час раздаётся домофонный звонок. Когда я открываю дверь, на пороге стоит Максим с бумажными пакетами в руках. Я впускаю его, он проходит на кухню и выгружает на стол ромашковый чай, тыквенный суп-пюре, тушёные овощи, салат из брокколи и кусок пирога. Ещё он принёс свежевыжатый апельсиновый сок и два мандарина, которые тут же принимается чистить. Мне хочется плакать. Максим сочувственно поглядывает на меня, принимая несчастный вид за страдания из-за мигрени. — Просто выпей сок, а потом ромашковый чай от головной боли. Я позвонил маме и спросил, что ей помогает, когда она мучается от приступов. Сделав, как он сказал, я уже не могу сдержать рыданий. Максим подсаживается ближе и гладит меня по голове. Я вцепляюсь в него и начинаю рассказывать. Как мы жили с Артёмом раньше, к чему пришли в последний год. Про то, как начала бояться мужа, как скрывала своё возмущение или недовольство из страха спровоцировать вспышки ярости. Как мне больно, что он предал себя и предал нас с Тимофеем. — А ты — такой милый, заботливый и чуткий! — С забитым носом гундосю я, — ты хочешь от меня чего-то серьёзного или ты мой друг? Я не понимаю, как я теперь смогу влюбиться в другого человека, быть искренней с ним, не тревожась постоянно, всё ли я делаю правильно?! Я буду сходить с ума, искать неровности, первые признаки недовольства, буду бояться провала и этим только отталкивать от себя! — Эй, эй, всё хорошо, — мягко говорит Максим, обнимая меня, гладя по спине и слегка покачивая, будто утешая ребёнка. — Я просто друг, который хотел занять немного больше места в твоей жизни, но всё хорошо. — Он целует меня в макушку и качает головой. — Я понимаю твои чувства. Это моя вина. Слишком поспешил, слишком надавил. Не кори себя. Глава пятнадцатая На календаре уже середина июня и я понимаю, что откладывать дальше невозможно. Пора звонить маме и сдаваться. Спешно съезжая от Артёма в начале марта, я соврала ей, что мы решили немного пожить отдельно. Не думаю, что она поверила, но тогда у меня не было душевных сил объяснять, почему всё так получилось. Во время наших с ней недолгих созвонов, где я старалась больше говорить о достижениях Тимофея, чем о своей жизни мама периодически спрашивала, как дела у мужа и скоро ли мы съедемся вновь. После моего адского поведения почти десять лет назад мама всегда боялась, что я опять сорвусь и пойду вразнос. Не понимаю, как я бы это сделала с ребёнком, но так и не смогла ей внушить уверенность в своей благонадёжности. Мама искренне любила Артёма, восхищалась его талантом, достижениями и целеустремлённостью. Он был для неё идеалом мужчины, — привлекательный внешне, из хорошей семьи, перспективный, по старинке галантный. Большое значение для неё имело и наше финансовое благополучие. Ей, вынужденной считать каждую копейку, пока она растила меня почти одна в голодные девяностые, было очень важно, что мы ни в чём не нуждаемся и наше будущее обеспечено. Если мама видела или ей казалось, что видит холодок в наших отношениях с Артёмом, она сразу начинала нервничать, страдать, дёргать меня вопросами, прилагаю ли я все усилия, чтобы муж был доволен? Может быть, я плохо стараюсь? Может быть, стоит умерить карьерные притязания и посвятить себя полностью семье? Конечно, я не рассказывала ей о своих переживаниях после переезда в Москву. Мама была на седьмом небе от счастья. Шутка ли, зятя позвали возглавить крупнейшее архитектурное бюро страны! Огромная квартира в центре города! Служебная машина с водителем! Заработная плата с бессчётным количеством нулей! Чем больше времени проходило с марта, тем мрачнее и напряжённое становилась мама. Порой мне было невыносимо думать о том, чтобы выйти с ней на видеосвязь, где она опять увидит наш сегодняшний интерьер: старомодные обои, продавленный диван, кухню из эпохи «евроремонтов» и поймёт, что мы всё ещё не вернулись домой. Но я больше не могу врать и выкручиваться, придумывая, как хорошо всё у Артёма на работе и когда примерно мы могли бы съехаться обратно. Я звоню ей, отрепетировав предварительно речь. Когда я вижу мамино лицо, я думаю, как бы мне хотелось сейчас сидеть с ней рядом, чтобы она гладила меня по голове и соглашалась с любой моей глупостью, как это было в детстве. — Мамочка, — пытаюсь сказать я, но голос пропадает. Я откашливаюсь. — Мамочка, я очень тебя люблю. Я хочу кое в чём тебе признаться. Мама резко прикрывает рот рукой. — Артём выгнал тебя? — спрашивает она изменившимся голосом. — Что ты натворила?! — Мама, я не сделала ничего плохого. Артём встретил другую женщину и больше не хочет жить со мной. — Я начинаю нервно дёргать локон, выбившийся из пучка. — Когда это произошло? Тогда же, когда вы въехали в эту халупу? Ты столько времени мне врала? — Мама, я просто не могла тебе сказать. Мне было страшно тебе признаваться. — Надя, дочка, это же ты что-то сделала не так? Я ведь говорила, муж — голова, а жена — шея. Артём — взрывной человек, ну, бывает несдержанным, ну, наговорит чего попало. — мамин голос дрожит, почти сбивается на слёзы. — Но ведь ты женщина. Надо быть мудрой, перетерпеть, даже если невмоготу и хочется ответить. — Мамочка, я правда старалась. Ты же знаешь, я так и не вышла здесь на работу, делала всё, чтобы облегчить Артёму адаптацию в Москве. А его как будто подменили... — Наденька, это все временные сложности. Что он сейчас говорит? Вы можете вернуться? Он видел, как живете? — Мама, он всё прекрасно видел и ему плевать. Пожалуйста, пойми, мы не сможем больше жить вместе. Я очень не хотела тебя расстраивать, но пути назад нет. Я прикусываю локон губами и разглядываю ее лицо, подсвеченное лучами предзакатного солнца. Мама сидит на террасе их с Драгошем квартиры. Она очень похорошела после своего нового замужества. Седеющие волосы начала красить в светлый шатен, сбросив сразу с десяток лет. На загорелой коже почти нет морщин, в ушах проколоты по три дырочки, в которых поблёскивают золотые сережки-гвоздики. Раньше нас часто принимали за сестёр, до того мы были похожи. Я смотрю в её темно-карие глаза в обрамлении густых ресниц, на высокий лоб и нос с небольшой горбинкой. Раньше в школе меня часто называли «цыганкой» за смуглую кожу. Её в детстве — тоже. Мама легко сходит за свою в Черногории. Несмотря на тяжёлую жизнь, она сохранила чувство юмора и всегда была готова рассмеяться хорошей шутке. Раньше мы вечно подначивали друг друга, изощряясь в словесных пикировках. Восстановив отношения после разгульных двух лет, мы с мамой пытались вернуть и словесные баталии, но это получалось всегда натужно и наигранно, так что затухало практически в самом начале. Мы по отдельности отводили душу на Тимофее, к которому передалась наша с мамой страсть к абсурдным шуточкам. Тим обожал бабушку Аллу и, запомнив забавный случай из жизни, всегда старался обсудить его с ней. Мама никак не хочет понять, что ситуация с Артёмом не зависит от меня. "То, что мертво, умереть не может". Даже услышав рассказ о вечере дня рождения, она упрямо твердит, что стоило всё стерпеть ради сына. А потом, гладишь, всё вернулось бы на круги своя. Узнав о предстоящем разводе, она уговаривает забрать документы и ждать, когда Артём одумается и вернётся в лоно семьи. Мне тяжело поддерживать этот разговор. Стараюсь закончить его, пусть даже не удалось до конца убедить маму в нашем окончательном расставании с Артёмом. Мы договариваемся, что, как всегда, приедем с Тимофеем в Будву через месяц, отмечать наш двойной день рождения. Я с трудом отговариваю её сделать звонок Артёму и пригласить и его тоже. Попрощавшись с мамой и нажав на отбой, я отставляю телефон и долго смотрю на своё обручальное кольцо. А потом снимаю и убираю подальше. Глава шестнадцатая После победы в конкурсе проектов по реновации все в нашей артели продолжают пахать как сумасшедшие. Саша с Аней наняли на полную ставку ещё несколько проверенных ребят, которых мы тоже знаем с университетских времён. Срок сдачи готового плана через год, а мы уже в панике. Всего через двенадцать месяцев мы должны сдать государственным заказчикам готовый архитектурно-дизайнерский проект целого микрорайона. Застройка планируется в течение следующих двух лет. Нам задали количество и этажность жилых домов, административных и культурно-бытовых зданий, школ, детских садов библиотек, центров творчества и других нужных для жизни и досуга сооружений. Мы должны не только сделать чертёж по каждому объекту, но и вписать их в живописный ландшафт с примыкающим лесом и рекой, распределить инженерные пути, дороги для автотранспорта, велодорожки и тротуары. Хорошо, что задача архитектора сильно упрощена цифровыми технологиями по сравнению с тем, как работали наши предшественники ещё пятнадцать-двадцать лет назад. Но даже и так я практически не поднимаю головы от компьютера. Я проектирую свою часть из дома и иногда так концентрируюсь на задачах, что забываю есть, пить и даже ходить в туалет. Ставлю будильник, иначе могу пропустить время, когда нужно ехать за Тимом в детсад. Чтобы не выбиться из графика, я работаю и по ночам, когда сын уже спит. В такие моменты мне действительно жаль, чтобы мы съехали от Артёма, — там у меня был целый кабинет, где я могла включать яркий свет и попивать чаёк, не боясь, что сонный Тим пришлёпает на кухню, решив, что уже утро и пора вставать. Я гоню работу ещё и потому, что планирую взять двухнедельный отпуск в июле. С тех пор как мама уехала в Черногорию, мы ездили к ней с Артёмом и Тимом каждое лето. Причём сын бывал в Будве еще не появившись на свет, в моём животе. В прошлом году в Черногорию мы с Тимом ездили вдвоём. Артём тогда проработал в новой компании всего несколько месяцев и не захотел брать отгулы. Впрочем, кто знает, может и не в работе было дело? Эти поездки важны для нас с мамой не только потому, что мы живём за тысячи километров друг от друга. Мы с ней родились с разницей в один день, она — тринадцатого июля, я — четырнадцатого. В подростковом возрасте я бунтовала против решений отмечать дни рождения одновременно, требуя себе отдельного праздника. Но, повзрослев, нашла в этом особенную прелесть. Мы так похожи с мамой как внешне, так и характерами, возможно, почти одинаковая дата рождения тоже сыграла в этом свою роль? Так что, наши приезды к ней в гости ещё и часть подарка друг другу. Особенно в этом году, когда мы будем праздновать двойной юбилей. Маме исполняется пятьдесят пять, мне — тридцать. На время нашего приезда мама специально закрывает бронирования на своей вилле, чтобы там могли разместиться мы. В первые два года я ещё протестовала против этого решения. В самый высокий туристический сезон мама теряла большую долю своей выручки. Я настаивала, что мы могли бы снимать номер в гостинице, либо бронировать другие апартаменты, либо оплачивать ей стоимость нашего проживания. Но мама и слышать ничего не хотела ни о потере дохода, ни о компенсации, настаивая, что эта вилла и так наша и после её смерти здание перейдёт в собственность Тимофея. Что и говорить, упрямством я тоже пошла в мамочку. И вот, я предвкушаю неспешные завтраки на террасе, ласковое море, свежие овощи и морепродукты на обед, барбекю по вечерам и долгие прогулки перед сном. Аня тоже пообещала приехать с семьёй к маме в гости, чтобы отпраздновать наш двойной юбилей. К сожалению, они смогут вырваться всего на неделю. Я пока не спрашивала у Максима, не хочет ли он присоединиться к нам. Не знаю, как мне вести себя с ним, чтобы не подавать ложные сигналы. Впрочем, мой срыв и желание оставаться в дружеских отношениях не отпугнул его. Мы уже несколько раз ходили в кино, с Тимом и без; на постановку в экспериментальный театр и в Дарвиновский музей, хотя в последнем Тимофей расчихался не на шутку и нам пришлось свернуть экскурсию. Макс часто приглашает нас с Тимом на прогулки и ужины после детского сада. Пару раз мы устраивали пикники. Поев принесённых вкусностей, Тимофей с Максимом затевали подвижные игры, назначая меня судить их матчи. Однажды я нечаянно назвала Макса профессором Лосяшем при сыне, и маленький фанат "Смешариков" отказывается теперь называть его по-другому. Артём продолжает саботировать свои встречи с Тимом, хотя и обещал забирать ребёнка на выходные, пока мы не разведены. После расторжения брака он вообще грозился проводить половину каждой недели с сыном. Не могу себе представить, как он собирается это выполнять при постоянных разъездах. Впрочем, я и сама втайне рада тому, что сын не ночует у Артёма. После слов Ирины об «инвалидности» Тимофея и окончании его мучений я побаиваюсь, какие гадости она может наговорить или даже сделать малышу. Раз в месяц я получаю оповещение в онлайн-банкинге о том, что на счёт было переведено наше ежемесячное пособие. И это единственные весточки от моего будущего бывшего мужа. Вчера Аня прислала мне скриншот его страницы во «ВКонтакте». Сама я давно не захожу на профиль Артёма, боясь обнаружить там их совместные с Ириной счастливые фото. «Статус — свободен!» написано там. «Разве вас уже развели?», — пишет мне подруга. Я отвечаю, что мы даже не были на судебном заседании. «Хочешь, я прилечу и разобью ему морду лопатой?» — спрашивает она лишь отчасти в шутку. Глава семнадцатая Итак, мне предстоит сделать два звонка, один приятный, а другой не очень. С чего начать: пригласить Максима на наш с мамой день рождения или уведомить Артёма, что мы уезжаем? Наверное, лучше по-быстрому разобраться с плохим и перейти к хорошему. Артём отвечает почти сразу. Сейчас вторник, одиннадцать утра, и надеюсь, его ассистентка слэш любовница не будет подслушивать наш разговор. — Артём, я хотела предупредить тебя, что пятого июля мы с Тимом вылетаем к маме на две недели, — с колотящимся у горла сердцем говорю я. Не понимаю, почему он всё ещё так на меня действует. Чур меня, чур, Кощей, нет надо мной твоей власти! — Передавай мои поздравления Алле Семёновне, — он кажется рассеянным, будто думает о чём-то постороннем.