От стёкол пышет жаром. Я не маленькая. Я понимаю, что, когда стёкла лопнут, нас сожжёт в один миг. Я пытаюсь повернуть голову и посмотреть вниз. Но отец не даёт. Это значит, что брат прыгнул плохо. Это значит, что Ростика больше нет. У нас такой дурацкий дом, наш балкон торчит под самой крышей, рядом нет других балконов и на крышу не залезть, я даже боялась сюда выходить, и когда папа с друзьями выходил волновалась за них. А мама говорила, что нужно поставить на балконе лебёдку или положить верёвку. На случай пожара. И отец всегда говорил, что это хорошая идея. Но так и не поставил и не положил. — Закрой глаза, Даринка… — шепчет мне в ухо отец. Целует. Я закрываю глаза, он поднимает меня на руки. Я чувствую, как он напрягается. Он хочет кинуть меня далеко-далеко, до мягкой клумбы и кустов, как волк кидал братца-Кролика… Мне страшно, а когда мне страшно, я не закрываю глаза. Но отец велел закрыть, и я закрыла. Толчок сильный. И наступает невесомость. Это я падаю. Мне очень страшно! Я вспоминаю, как вчера Ростик пришёл из школы, и он был такой весёлый, и всё в мире было ещё хорошо. С ним забежал его одноклассник, Макс, красивый парень, он мне немножко нравится. Макс подмигнул мне, а я так смутилась, что высунула язык, словно детсадовка… Вспоминать Ростика слишком больно. И я думаю про Макса. Вокруг меня пустота и невесомость, я всё падаю и падаю, мне очень страшно… И я думаю про Макса… Я-мы обнимаем Дарину, укачиваем, прижимаем к себе. Все, включая Карира. Ему тоже очень страшно и очень жалко. «Прости меня» — говорю я Дарине. «Прости, прости, прости…» И показываю, за что прошу прощения. Показываю, как мы с Миланой стоим голые в душевой кабине. На Селене, в корабле Инсека. Как мы целуемся… «Прости» — шепчет Милана. «Я знаю» — отвечает Дарина. «Я бы тебя тоже соблазнила. Прости меня…» И я вновь оказываюсь в её сознании. В тёплом влажном мягком Гнезде. …Я смотрю на Макса. Мне очень стыдно за то, что я сделала и ещё больше за то, что сделаю сейчас. Я уже его Призвала. Да, я испугалась, но Призыв навсегда испортит его жизнь. У него не будет детей, а воспоминания о Гнезде и общении с общим разумом отравят его до конца его дней. Ему и без того будет плохо. Но я ещё могу его отпустить… но он мне нужен, мне нужно защитить себя и Наську, мне надо возродить Гнездо. Я не могу общаться с Гнездом полноценно и Гнездо не в силах рассказать мне, что произошло. Я вижу лишь смутные образы врага, смертоносного и безжалостного. А значит, мне нужен Максим. Весь целиком. Я должна сделать так, чтобы у него даже мысли не возникло уйти. Чтобы он исполнил всё, что может — и ещё больше. — Я пока очень похожа на человека, — говорю я. — Жницы недалеко уходят по пути изменений. Если я стану хранителем, то всё будет иначе… Максим, я вызываю у тебя отвращение? — Нет, — говорит Макс охрипшим голосом. — Мне вчера показалось, когда ты меня обнимал… — Тебе не показалось. — Максим, это у меня первый и последний раз, наверное. Если… если я тебе не противна… Встаю, глядя в пол. Максим подходит ко мне. Я слышу, как колотится его сердце учащается дыхание, ощущаю запах гормонов. Я не человек, я только выгляжу похоже. Мои пальцы теребят поясок халата. — Может, меня кто-то посчитает… психом, — отвечает Макс. — Но ты мне нравишься. Я сбрасываю халат. Пальцы Максима касаются моего лица. Он целует меня, и я отвечаю, неумело, но старательно. И мне это нравится. Он действительно мне нравится и от этого хочется рыдать. — Открой глаза, — говорит Макс. Мотаю головой. — Не бойся, — говорит Макс. — Я хочу их видеть. Это как раз то, что ему видеть не следует. Но я жница и у меня есть долг. Он мне нравится, нравится, да. Но я должна сделать больше. Я должна его в себя влюбить. Начисто, до безумия. Чтобы он пошёл до конца, ведь Призыв — это ещё не приказ… Я поднимаю взгляд на Макса. Глаза — зеркало души. Ну, а если серьёзнее, то глаза это тот кусочек мозга, который опасливо выглядывает наружу из тела. Изменённые не способны к телепатии. Через Гнездо мы можем обмениваться эмоциями, несущими в себе информацию. Но кое на что мы способны и сами по себе. Стражи способны проецировать страх и угнетать волю врага. Беззащитные монахи — вызывать дружелюбие и симпатию. Мы, жницы, в первую очередь — учителя. Мы умеем порождать интерес и любовь. Ну да, это для куколок. Но разница невелика. Смотрю в глаза Максима. Знаю, что сейчас мои глаза начинают светиться сиреневым мерцанием. Я проецирую в его разум любовь. И слишком поздно понимаю, что в этом не было нужды. Глаза — это зеркало… Что это было? Я открылась, и он влюбил меня в себя? Или меня ударило моим собственным отражённым приказом любить? Мне стыдно, стыдно, стыдно! Я рыдаю, а Макс целует меня, и я целую его в ответ, я не могу его не целовать, я люблю его… и я заставила его полюбить меня… Что я наделала? Как мне теперь с этим жить?.. Я обнимаю Дарину — в тех искажённых пространствах, где спрятана материя и энергия наших тел. Милана и Карир отступили, они знают, что сейчас нам надо быть вдвоём. Я-мы просто стоим в белом сиянии, в виртуальной среде, которую я-мы создали для этого. Но всё как настоящее. И наши нагие тела, и соединившиеся руки, и слёзы на глазах Дарины. Делаю усилие и максимально отсоединяю свой разум, чтобы говорить от имени Максима. — Дарина… ничего ты со мной не сделала…