Проще говоря, из трёх измерений одно исчезло, а я стал проекцией на два других, существуя за счёт перепада потенциалов. Дальше было проще, обладая огромной энергетической мощью я перевёл в проекцию девчонок и Карира, совместил наши тела — это очень просто, когда оперируешь всего двумя измерениями и снова вышел в трёхмерность. Ну, большей частью. Как вам, стало что-то понятно? Сомневаюсь. Тогда представьте себе компьютерную игру. Тысячи и миллионы человеко-часов работы. Гигабайты кода, упакованные в крошечную флэшку. Вы вставляете её в компьютер, что-то происходит, игра разворачивается, запускается… И вот перед вами экран. Вы можете бегать, прыгать, летать. Вы не знаете, как именно касание кнопок и наклон джойстика приводит к нужным действиям, вы лишь знаете, какими они будут. Не вы писали код, вы пользователь перед «интуитивно понятным» интерфейсом. Вы даже не заглядываете в инструкцию, если это не станет очевидно необходимым. И вы не единственный игрок, вы в команде и понимаете, как будут действовать ваши напарники, что им можно поручить и в какой ситуации… Это тоже очень примерная аналогия, но она ближе к тому, что произошло. Я совершил переход в новое состояние не раздумывая, информационный пакет дал мне знания с той же лёгкостью, с какой Гнездо обучает куколок. Всё шло словно на рефлексах, а сознание осталось моё, только дополненное разумами Миланы, Дарины и Карира. С разумом маленького тэни было проще, с девчонками, особенно с Миланой, сложнее — внутри Миланы угадывалось что-то вроде бездонной пропасти, жуткой и притягательной одновременно. Самое странное и даже страшное было в том, что мы думали по отдельности и вместе. Одновременно. И делили воспоминания на троих. Причём воспоминания стали ясными и чёткими, казалось, лёгкое усилие — и провалишься в прошлое. Неловкости больше не было места. Мы были сами по себе — и вместе. Я скользил по сознанию Миланы, зачарованно разглядывая картинки из её прошлого. И я был не один, я был вместе с Миланой, Дариной и — совсем чуть-чуть — с Кариром. …— Дай, — я забрала у Лары сигарету, затянулась. Дым был горький и противный. Я курила пару раз, но там сигареты были тонкие и с ментолом. Я вернула сигарету и сплюнула. Мы с Ларой сидели за гаражами у её дома. В узком проходе между ржавыми железными коробками гаражей и серым бетонным забором, на раскисшую землю были набросаны доски, грязные, но крепкие. На досках стояли пластиковые ящики, спёртые из овощного магазина. В маленьком детском ведёрке были набросаны окурки и какой-то мелкий мусор. Сюда приходили подростки со всех окрестных дворов: покурить (кому запрещали), побухать (порой даже взрослые), ну и пообжиматься. Говорят, тут и трахались тоже, но мне хотелось верить, что это не так. Ну… как-то уныло, безыдейно — прислонившись к грязному бетону, стоя на скрипящих досках. Мне казалось, что так нельзя. Хотя может я не права. Мне пятнадцать и у меня ещё никого не было по-настоящему. Может чего-то не понимаю… Внизу живота вдруг сладко потянуло и я подумала, что может быть и начинаю понимать. Думать о сексе было и приятно, и страшновато одновременно. — Хочу в Архангельск, — сказала Лара задумчиво. — Там жизнь. Там веселее. Надоела наша дыра. — А я в Москву хочу, — ответила я из принципа, чтобы не повторяться. Хотя вообще-то я думала про Северный медицинский университет в Архангельске. Мне нравилась биология и медицина. — Дура, ты же умная, — произнесла Лара непоследовательно. — Ты можешь на медаль закончить. Ты спортом занимаешься, книжки читаешь. Имя у тебя красивое — Милана! Это мне Москва не светит, если какого-нибудь папика не подцеплю. Но вряд ли… Она забычковала сигарету, задумчиво добавила: — Вот если забеременеть от богатенького москвича, а потом сказать, что несовершеннолетняя и пригрозить в полицию сдать — то можно попробовать. На Вычегду и Вашку приезжают рыбачить, такие — все из себя, и без тёлок. Устроиться там работать… Я на восемнадцать выгляжу? — Нет, — я покачала головой. — Жаль, — вздохнула Лара. — Да и мужик пуганый пошёл, возраст проверяют. Нет, Архангельск мой потолок. До Москвы мне как до Кольца… Мы дружно покосились вверх, на плывущие в небе каменные обломки. — Может мы вообще школу не закончим, — предположила я. — Рухнет на голову вся эта хрень. — По телеку говорят, что не рухнет, — ответила Лара. — Хотела бы я там побывать. На Селене или Диане. Меня даже передёрнуло от этих слов. — Нафиг! Жуть какая… Я знал, что Лара была лучшей школьной подругой меня-Миланы. Она поступила в техникум в Архангельске. А потом всё-таки подцепила богатого папика! Только не из Москвы, из Питера. И даже не любовницей стала, он на ней женился, а она ему родила дочку. Так что у Лары всё хорошо и меня-нас это радовало. Мы обменялись этой радостью за Лару, которая боялась будущего, но будущее её не обидело… Само или потому, что она была рядом с Миланой? Я не знал, и Милана не знала. Мы скользили в нашей общей памяти, словно неторопливые большие рыбы в глубинах вод. …Дома высокие, дорога широченная, велосипед трёхколёсный, потому что быстро ездит то, у чего три колеса, я маленький, но знаю. Я кручу педали и смеюсь. Мама хмурится, она боится за меня, отец улыбается, но он тоже встревожен. А ещё они ругались весь вечер, когда думали, что я сплю. Я не знаю, почему. Но я знаю, что всё будет хорошо. Это знание внутри меня. Оно рвётся наружу. Я знаю, как всё сделать хорошо. Для всех. Почему-то все думают, что так не бывает, а я знаю, что может быть. Я останавливаю велосипед, надо нажать на ручку — вот так. Ручка с четырьмя гранями, четыре — это остановка, это знают все, и я тоже знаю. Мир полон загадочных правил, но главное правило во мне и его ещё не знает никто. Я протягиваю руки и касаюсь мамы и папы. Смотрю им в глаза. Знание внутри меня не может открыться в полную силу. Не знаю, почему. Но оно всё же есть и в глазах мамы и папы загорается свет. Они не будут ругаться и бояться до… Нет, я не стану думать об этом. Знание во мне затихает, и я снова жму на педали. Мама и папа смеются. Я знаю, что мир изменится через два дня. Откуда? Не знаю. Но ведь два дня — это целая вечность! И я качу по широченной дороге… Я отступаю от сознания Карира, в котором бьётся нераскрывшийся Смысл. Я не могу его постичь, даже Милана не может, надо стать Высшим, чтобы воспринять его в полной мере. А значит, чудо не случится сразу. Высший не остановит Прежних и Инсеков в один миг. Ему надо возникнуть, пройти все этапы эволюции, чтобы потом изменить Галактику. И на этом пути ему будут мешать — все те, чьи смыслы противоположны, все те, кто не верит и боится, кто не знает, что хорошо может быть для всех. Карир понимает, что придётся делать и он боится, это входит в противоречие с его смыслом. Милана обнимает его — в двумерном пространстве, в котором они спрятаны. И они погружаются в сонный спокойный транс, одновременно оставаясь со мной. А я сливаюсь с Дариной. …Комната пылает, она как раскалённая печь, стёкла дрожат, в них отблески огня и я понимаю, что сейчас они лопнут и пламя выхлестнется на маленький открытый балкон, «покурильничек», как называет его папа. Отец не курит, разве что иногда, с друзьями, и тогда мама выгоняет их на балкон. А сейчас дом горит, и мама… нет… нет… Отец стоит, опершись о перила и смотрит вниз. Только что было самое страшное, Ростик перелез через перила, что-то шептал отцу, а тот качал головой и кричал, и брат с криком прыгнул вниз… — Даринка… — говорит отец, повернувшись. Лицо его кажется красным от отблесков огня. — Всё хорошо. Ты закроешь глаза, хорошо? Я тебя подниму и кину. В кусты. Как братца-Кролика. Ты немножечко ушибешься, но немножечко. Хорошо? Я плачу и обнимаю отца. Я знаю, что мы высоко.