Поезд остановился, двери с мягким шипением разошлись. Я вышел на перрон, оставив юнца маяться в его подростковом аду, когда лёгкая ссора с девчонкой, о которой он забудет через месяц, кажется концом света. Пошёл к метро. А ведь я правду сказал. Я ему помог вовсе не потому, что добрый. Добрые люди, пережив мои приключения, ночами бы спать не смогли. А я спокоен и уверен, что поступал правильно. И когда рвал на части сумасшедших лавли, и когда убивал гвардейцев на Трисгарде, и обрекая на смерть людей на Ровиане. Но я и не злой, честное слово! Злой, как мне кажется, совершает свои злодейства с удовольствием. У меня же никакой радости от этого не было. Ну и что же я тогда за тварь? Меня мягко взяли за рукав плаща у самого входа в метро. — Максим? Вначале я подумал, что меня нагнал нервный подросток, потом понял, что и голос совсем другой, и парню я не представился. Оказалось, что меня остановил грузный немолодой дядька, одетый в такие старомодные, узковатые ему пиджак и брюки, в такие невыразительные чёрные лакированные ботинки (при этом одежда и обувь выглядели совершенно не ношеными), словно он с трудом влез в свой свадебный наряд. Бывают такие люди, им одного костюма хватает на всю жизнь: в нём женятся, ходят на чужие свадьбы и похороны, выходят на пенсию, а потом ложатся в гроб. — Да, — сказал я, отходя с прохода. — Пойдёмте со мной, — сказал мужчина. — С вами поговорить хотят. На человека из ведомства Лихачёва или Леонида Владимировича он никак не походил. Почти машинально я прочитал его. В общем, почти неплохой человек. Почти честный. Почти любит жену и ещё одну женщину. Всё «почти», но так часто бывает. Напуганный, но в меру. Чего-то совсем плохого не ждёт. Наоборот, предвкушает что-то очень хорошее для себя. Но волнуется изрядно, на лбу пот проступает. — Кто ждёт? — спросил я. — Вы его знаете, — уклончиво ответил мужчина. — Тут рядом, в машине. — Идём, — согласился я. В конце концов, чего мне-то бояться? Во мне сидит Высший, а другой Высший намерен меня завтра прикончить. Я молча пошёл за мужчиной. Мы пересекли площадь Киевского вокзала, спустились на парковку торгового центра — не для посетителей, а ту, где разгружаются магазины. Припаркованная там машина оказалась небольшим рефрижератором с надписью «Дары далёких морей» по борту и рисунком, изображающим жизнерадостных омаров и рыб в лазоревой воде. Удивительная привычка у рекламщиков — на упаковках яиц рисовать счастливых куриц и пушистых цыплят, а на банках тушёнки — довольных коров и овец… Сам мужчина остановился в стороне, у кабины, кивнул мне на заднюю дверь рефрижератора. Я огляделся. Парковка была умеренно заполнена грузовичками и фургонами, обычно они приезжают по ночам. Из одного грузовика разгружали тюки туалетной бумаги и разовых полотенец, из другого здоровенные коробки с какой-то техникой. Пожав плечами, я подошёл к дверям рефрижератора. Они были чуть приоткрыты, я осторожно заглянул внутрь. Темно. И тепло. Принюхался. Тяжёлый землисто-цветочный запах был мне хорошо знаком. — Эй, дядька, — позвал я водителя. — Тут к тебе кто-то заполз и сдох. — Нет, не должен, — серьёзно ответил тот. — Сказал, что до вечера доживёт. — А потом? — уточнил я. — Потом машину сожгу в лесу, — ответил водитель. Вытер пот со лба. — Он велел честно тебе отвечать. — А сам-то? — Беру семью и вечерним рейсом на Сардинию, — в голосе водителя прорезался затаённый восторг. — У меня теперь там дом с апельсиновой рощей. — Ясно, — кивнул я. — Жарко там после Перемены-то… Приоткрыв двери, я подтянулся и забросил ноги внутрь. Встал. В рефрижераторе было темно и жарко, холодильник не просто выключили, а словно запустили на нагрев, если это вообще возможно. В глубине едва угадывались громоздкие очертания. — Ну вот, пришёл, — сказал я. Инсек в глубине кузова пошевелился, вытянул ко мне голову. Выглядел он неважно, неужели ему так тяжело на Земле? — И я пришёл, как мы договаривались, — ответил Инсек. [1] «О, всеединство разума, духа и бренной плоти…» Рабиндранат Тагор (Тхакур) Часть 3. Глава четвертая Глава четвёртая Это был «мой» Инсек. Наверное, поглощённый смысл, хоть и не позволял «читать» личность Инсеков, всё же помогал их различать. Пусть я и не знал его имени, но это была именно та особь, с которой я общался через экраны, которая помогала, просила помощи, предавала, а под конец дралась со мной насмерть, высказав всё, что думала о людях. Тот самый Инсек, которому Высший Миланы велел покинуть Солнечную систему и не возвращаться. Об этом я и спросил, лихорадочно соображая, что же значат его слова. Впрочем, я догадывался… — Неужели рискнул воспротивиться Высшему? Инсек покачал головой, разглядывая меня. Глаза, похожие на человеческие, и мягкий женский голос превращали его облик из чудовищного в кошмарный. — Значит, в тебе сейчас нет Высшего… — Почему? — Он бы знал, кто я. — И кто же ты? — Клон. — Инсек шумно вздохнул. — Клон для одноразового применения. В иной реальности ты должен был иметь дело с моим виртуальным двойником. Так? — Да. Он уже мёртв. — Ожидаемо. А я биологический двойник. Клон с записанной памятью. Когда я был самим собой, меня ничуть не тревожила мысль о создании двойников, что виртуальных, что биологических. Я не испытывал к ним ни жалости, ни сострадания. Оказаться в этой роли самому стало неприятным сюрпризом. Я хмыкнул. Против ожиданий я почувствовал жалость к этому существу, созданному для одной-единственной миссии. Присев на корточки, так, что голова Инсека нависала надо мной, я сказал: — На самом деле Высший во мне. Но он молчит. — Ты и сам не слишком говорлив. Пока не начинаешь просить за кого-то. Инсек вытянул лапу и потрогал меня за плечо. Я стерпел. — Кажется, да. Кажется, он в тебе. Не беспокойся, я не настолько глуп, чтобы атаковать предсингулярную особь, являющуюся основой Высшего. К тому же мы заключили соглашение. — А ты умеешь выполнять соглашения? — спросил я. — На милосердие ты точно не способен. — Всё сложно, — сказал Инсек. — Договоры имеют ценность лишь в том случае, когда они заключаются с равными или вышестоящими. — А милосердие? Теперь он замолчал. Мне показалось, что у Инсека не слишком здоровый вид, он и дышал шумно, и глаза были мутными, с крошечными, несмотря на полутьму, зрачками.