И я дышу, как собака, ртом. Догулялась… надо попросить о помощи. Но я не помню, как зовут девушку, которая прикорнула у моей кровати, обняв подушку. – Вы… вы не могли бы позвать врача? Или хотя бы воды принести. Она не слышит. Сон крепок, я бы сказала, что неестественно крепок. Ничего, воду я сама найду. Кувшин где-то на столике… вот он. Тяжелый какой. Или это я слабею. Будет забавно помереть от неизвестной заразы накануне свадьбы. Ну не совсем чтобы накануне… платье и то не готово. Зато приглашения разосланы. Интересно, если на похороны, то их переписывать будут или просто уточнения разошлют? Вода была горькой. – Эй… – Я заметила тень, отделившуюся от стены, но не испугалась. Это не потому, что наша светлость бесстрашная. Просто кому здесь быть, кроме прислуги и кота? На кота тень определенно не походила. – Вы не могли бы послать кого-нибудь за доктором? Я поняла, что не могу разглядеть этого человека. Он приближался, бесшумно, какими-то рывками, и ночь размывала силуэт. – Я, кажется, слегка простыла… И обзавелась куриной слепотой. А еще спина чешется жутко, не то крылья на волю просятся, не то просто клопы расстарались. – Ты… – Шипящий голос я узнала бы из тысячи голосов. Нет! Невозможно! Он был здесь. Человек с мокрыми волосами, с искаженным лицом, в котором глаза словно два окна в бездну. Темные руки. И длинный острый нож. Я всегда представляла себе нож именно таким. Лезвие тускло отсвечивает, и мерцание его лишает воли. Человек приложил палец к губам. Нельзя шуметь, Изольда. Ты же помнишь правила. Нарушила. Плохая девочка. А плохих девочек наказывают. За ними приходит человек из леса. Я пятилась, прижимая к себе кувшин. И по рубашке расползалось мокрое пятно. Он наступал, как-то неуклюже, нерешительно. А потом отступать стало некуда. Я уперлась в стену. Все? Вот и конец? …буду резать, буду бить… Не хочу вот так! – Из-за тебя… – прошептал человек, перекладывая нож в другую руку. – Из-за тебя… Лезвие уперлось в плечо. Еще немного, и будет больно. И я завизжала, а когда он, испуганный криком, отпрянул, швырнула кувшин. Не попала. Я слышала звон. И видела, как кувшин катится по полу, чтобы остановиться у ножки стола. Как расползаются прозрачные лужицы воды. Как клинок, снова сменив руку, приближается ко мне. Он схватил рубашку в горсть, и ткань затрещала. Лезвие вспарывало ее и еще мою кожу. Но боли, странное дело, я не ощущала. Скорее уж злое упрямство: я буду жить! Назло всем! Я вцепилась в его руки, понимая, что силенок не хватит остановить, но хотя бы задержать… на секунду. На долю секунды даже… Он злее. И больше. И тяжелей. Он не выпустил нож и давит на него, толкая к животу. Сержанта разбудил звук. Холодный, шершавый, с отчетливым привкусом магии, он ввинчивался в уши, требуя вставать. Не его смена. – Эй! – Сержант огляделся. Так спит. Сиг тоже. Он заснул за столом, нелепо перекосившись, словно наклонялся за чем-то, но в последний миг устал и уснул. Из рукава выглядывал край карты. – Подъем! – Сержант пнул Сига, но тот не шелохнулся. Похоже, работа, которая представлялась поначалу легкой и где-то забавной, перестала таковой быть. Натянув сапоги, Сержант вышел из комнатушки. Благо идти было недалеко. Мерзкий звук исчез, но покрывало магии еще держалось в стенах замка. Спала стража. И парочка в укромном уголке. Сонный кавалер держал на весу ногу сонной же дамы… нога была довольно милой, но задерживаться Сержант не стал. Лаашья вытянулась вдоль порога. В руках клинки. Выражение лица мечтательное. Наверняка сон добрый – кошмар надолго не удержит: Сержанту ли не знать. Ему давно не снятся добрые сны. Повезло, что в последнее время сны вообще не снятся. Он коснулся было ручки, но передумал. Эту границу поручено стеречь, а не пересекать. Дверь одна. Мимо не пройти. И Сержант, прислонившись к косяку, закрыл глаза. Спать он не собирался. Слушал. Тишина. Дыхание. Храп… поскрипывание и треск. Слабые звуки, из тех, что производит любой старый дом с возрастом. Снова храп. Бормотание – кто-то кого-то уговаривает. И если сон добрый, уговорит. Стрекот сверчка, правдой оказалось, что они к магии не чувствительны. Звон. Крик, который стих раньше, чем Сержант вышиб дверь. Про наличие ручки он забыл. Взгляда хватило, чтобы оценить происходящее. Его бестолковую подопечную загнали в угол и вознамерились лишить жизни. Сержант почувствовал, как в ближайшей перспективе и собственная его голова расстается с телом. Обернуться нападавший не успел. Его отшвырнуло. На стол, сбивая и кубок, и сам стол. Что-то хрустнуло. И стало вдруг тихо-тихо. Безопасно. – Леди, вы не могли бы в следующий раз сразу кричать? – поинтересовался Сержант, пинком подбивая нож к столу. Могла бы. Прямо сейчас и начну. Нет, уже не надо. Уже все закончилось. Меня чудесным образом спасли, и надо бы сказать спасибо. Но для начала – поздороваться. – Вечер добрый, – сказала я, зажимая распоротый ворот рубашки. Сейчас лежащий на полу человек не выглядел страшным. Он даже не человек – темное пятно смутных очертаний. – Скорее утро, – уточнил Сержант, склоняясь над телом. – Вы в порядке? – Да, благодарю вас. – Я сделала бы реверанс, если бы сумела подняться. Но я не сумела и поэтому тихонько устроилась у стеночки. Наша светлость немного посидит и пойдет спать. Возможно, это все – только сон. У нашей светлости со снами определенно недопонимание. – Как поживает Снежинка? – Я потерла шею, которая была мокрой. И плечи тоже. Это от воды. Я пить хотела и взяла кувшин. – Спасибо. Ей намного лучше. – А что вы здесь делаете? – Вас охраняю. – От него? – От всего. – Сержант подошел к камину и вытащил уголек. Держал он его голой рукой – железный все-таки человек – и свечи зажигал не спеша.