– Выпей, – попросил он. – Пожалуйста. Это не настолько противно, каким кажется. Это было ложью, но сейчас Кайя готов был врать. Изольда сделала глоток и поспешно зажала рот ладонью. О да, вкус был непередаваемый, одновременно и кислый, и горький, и сладковато-тухлый, вызывающий тошноту. – Носом не дыши. Вот так, умница. Дядя знаком показал, что подождет внизу. Там у него дела неоконченные и даже не начатые. – И еще глоток. Изольда отчаянно замотала головой. – Иза, это надо выпить. До дна. – А давай я просто умру? Без мучений? – сказала она, не отнимая руки от губ. – Тебе нельзя умирать. Мы же только познакомились. И свадьба впереди. Хорош я буду на свадьбе без невесты. Ее щека была прохладной, даже чересчур. А сердце билось почти нормально, но это затишье продлится недолго. Изольде следует отдохнуть. – Другую найдешь. Она упрямо сжала губы. – Я не хочу другую. И если ты не будешь пить сама, мне придется применить силу. Сама мысль об этом внушала отвращение. – Кайя, других пугай. Я тебя не боюсь! – Изольда обняла чашу леденеющими пальцами. Пила она крупными глотками, почти захлебываясь, содрогаясь от отвращения. Но пила. А допив, отвернулась, уткнувшись носом в собственный рукав. – М-мерзость этот ваш волшебный эликсир. – Еще какая, – согласился Кайя. – Я… я на самом деле не хочу умирать. – Я тоже не хочу, чтобы ты умерла. Изольда не услышала. Она заснула сразу, и, если повезет, сон этот продлится пару часов. Кайя очень осторожно поднял ее – хрустальная кожа сохранит все отпечатки прикосновений – и перенес на кровать, слишком большую для такой маленькой женщины. И рыжий кот занимает столько же места, сколько Изольда, свернувшаяся во сне калачиком. Ее рубашка мокра от пота и крови. Ткань рвется с тихим треском, который вряд ли разбудит ее, но Кайя все равно прислушивается к дыханию. На спине кожа пошла мелкими водянистыми пузырями, но лопнувших нет, и значит, впереди по крайней мере три неприятных дня. А на четвертый все решится. – Присмотри за ней, – шепотом говорит Кайя коту, и тот щурится. Он сам знает, что ему делать. – Я скоро вернусь. Дверь он запирает. Служанка спала, вытягивая губы, причмокивая и вздыхая до того томно, что Кайя становилось неудобно, словно он подсмотрел этот чужой сон. Урфин сидел рядом с ней, прислушиваясь к дыханию. Выглядел и вправду запыхавшимся. – Им сыграли колыбельную. – Урфин оттянул веко, демонстрируя синеватую пленку, которая покрывала глазное яблоко. – Играли внизу. Но пока я спустился, Мюрича увели. А пока поднялся, то… маг ушел. Кайя сам слышал эхо, но решил, что Урфин провалил очередной эксперимент из тех, которые дурно сказывались на самочувствии замка. Кайя даже прикинул, во что ремонт обойдется. – Люди не виноваты, – добавил Урфин, опуская завесу чужого века. Никто не виноват, а Изольда едва не погибла. И, быть может, еще погибнет. Скорее всего, но эта мысль вызывала такое глухое бешенство, что Кайя предпочел задвинуть ее на край сознания, благо там уже имелось мыслей разных, опасных. Одной больше, одной меньше… Лучше думать о деле. Тот, кто привел Мюрича, не идиот. Он знает про Урфина и сейчас залег на дно. В ближайшее время он будет вести себя тихо-тихо. Торопиться некуда. Разве что наверх, к Изольде. Сначала дело. Мюрич лежал, подтянув ноги к подбородку, вывернув руку, по виду сломанную, да и голова его завернулась так, что становилось понятно – мертв. – Не следовало убивать. Это не упрек, Кайя сам не был уверен, что сумел бы сдержаться. Скорее, замечание: допросить не выйдет. И Сержант кивком подтвердил, что замечание принято. – Как он до нее вообще добрался? Гнев следует контролировать. Упрек беспочвенен. Кайя сам определил границы, за которые охране переступать было запрещено. – Он пришел не этой дорогой. – Сержант указал на дверь, которая повисла на одной петле. – Вашей светлости следовало бы упомянуть, что выходов в комнате больше одного. Упрек был заслужен. Хотя и звучал несколько издевательски. Закончив с обыском тела, дядя велел: – Переверни-ка… Кайя перевернул… ногой – руками к этому существу он прикасаться брезговал. В груди Мюрича, слева от сердца, торчал шип. Губы посинели, веки набрякли. Мертвец производил впечатление куда как отвратительное. – Пахнет… – Склонившись над трупом, словно собираясь поцеловать его, Магнус замер. – Пахнет… знакомо так. Урфин, мальчик мой, подойди сюда. Второй шип торчал из-под подбородка. Он почти скрылся в складках кожи и выглядел этакой черной родинкой, но Кайя точно помнил: у Мюрича не было родимых пятен на лице и шее. – Волчья травка, – вынес заключение Урфин. – У него было где-то полчаса. Которые кто-то подарил. Спустился в подземелье. Сыграл колыбельную, и так, что Урфин полетел вниз. Разбудил Мюрича. И привел сюда по расчищенной свирелью дороге. Дал Мюричу нож, велев убить Изольду. Зачем? – Почему ты не спишь? – Дядя переключил внимание на Сержанта. Все-таки эта его идея с охраной, прежде видевшаяся Кайя лишенной смысла, смысл имела. И фризиец – меньше всего хотелось видеть фризийца рядом с Изольдой – оказался полезен. Второй раз Кайя оказывается в долгу перед ним. Хотя это еще не значит, что Кайя должен испытывать к фризийцу симпатию. Держится он как-то свободно, и это раздражает. Фризия жива. Помнит. Ждет. Чего ждет? Уж не его ли? Подставить. И спасти, получив… что? Благодарность семьи? Доверие? Благодарность есть и будет. Доверие – вряд ли. – По той же причине, по которой и вы не спите, – ответил Сержант. – Младшая ветвь, значит… пощадили. – Дядя вернулся к Мюричу. – Была младшая. Стала единственная. И не ветвь, так, лист. Ваш брат был так добр, что пощадил. В нем хватило силы, чтобы выдержать взгляд. Кайя разглядывал фризийца пристально, отмечая характерные для Биссотов черты. Узкая переносица. Резкая линия подбородка. Скулы высокие, плоские – сказывается след южной крови. И что с того? – Ты мог бы иметь больше, чем имеешь. Следовало просто сказать, кто ты есть. Этому разговору состояться бы в другом месте. Комната Изольды, труп Мюрича, спящая девица, которая ко всему начала похрапывать и одновременно постанывать. Надо бы вынести ее и решить, что делать дальше. – Я есть я. И меня устраивает то, что я имею, лорд. Да и сам-то… принял бы такой подарок? Титул. Земли. Почет, полагающийся последнему из угасающего дома. Герб, который после смерти будет отправлен в огонь, а дети, если и наследуют, то другой, обыкновенный. Ежедневное, ежеминутное осознание того, что не справился. Нет, пожалуй, Кайя не сумел бы. – Я честно зарабатывал свой хлеб так, как умел. – Сержант прекрасно понимал без слов. – И дальше буду зарабатывать так же. Биссоты всегда гордецами числились. И симпатий к ним это качество не прибавляло. – Все интересней и интересней жить становится, – подвел итог дядя. Надо принимать решение. Фризиец… пусть пока будет рядом. И чем ближе, тем лучше. Что до остального, то… – Эту падаль убрать. – Кайя тронул носком сапога тело. – Завтра пусть выставят в клетке. Люди должны видеть, что он мертв. Не хоронить… если станут кидать камнями или гнильем – не мешать. Скажите, что удавился в камере, вид у него соответствующий. Сержант кивнул и с легкостью взвалил тело на плечо. Но эхо силы – это не сила. С боковой ветви род не поднять. Жаль, многим стало бы легче, вернись Фризия в прежние границы. – Побега не было.