Грир дернулся, а Оукли, выпав из полусна, продолжил: – …обеспокоены здоровьем той… девушки… как ее? Изольды. Имя подсказали. И удивительное дело, Оукли расслышал его без своей слуховой трубки. Что, если маразм его, дряхлость – притворство? Они все здесь умеют притворяться. – Если ее болезнь действительно серьезна, – Грир вновь пришел на помощь, – то даже в случае излечения нельзя быть уверенным, что болезнь… Они все хотят ее смерти. Естественный исход. Удобное решение неудобного вопроса. На Урфина не следовало злиться – правду же сказал. Только как-то очень обидно. – …не воспрепятствует в последующем… Зачем нужен этот Тайный Совет? Равновесие. Соблюдение прав. Чьих? Эти люди готовы порвать друг другу глотки за малейшую выгоду. Им плевать на протекторат. Они вспоминают о правах лишь тогда, когда их собственные нарушаются. Но удобнее было иметь дело с дюжиной, нежели с двумя сотнями. С дюжиной проще договориться. – …исполнению ее долга? Гильдия медиков готова составить консилиум, который… – Этого не будет. – Кайя точно знал, что не подпустит к Изольде никого из тех, кому не доверяет. В первую очередь медиков. – Кайя! – Макферсон жестом прервал Грира, и тот опустился на стул. Оукли так и остался стоять, веки его были прикрыты, и похоже, что старик дремал. – Я по-человечески понимаю вашу привязанность. Девушка мила. Непосредственна. И даже добра к моей несчастной беспутной дочери. Но это же еще не повод, чтобы жениться на ней. Добрый Макферсон. Расчетливый и однажды просчитавшийся. Ингрид достало наглости не возвращаться под заботливое отцовское крыло, но отстаивать право распоряжаться имуществом мужа самой. Знатная была тяжба. И Кайя с превеликим удовольствием вынес решение. Законное. Но с точки зрения Макферсона крайне несправедливое. У них всех здесь свои представления о справедливости. Лорд-казначей же принял молчание за готовность слушать. – Дайте ей титул, назначьте содержание… ваш отец умел улаживать подобные конфликты. – Он умер в сорок два года. – Печально, – с легкостью согласился Макферсон. – Однако это не повод, чтобы столь безответственно подходить к вопросу, от которого зависит будущее всего протектората. Позвольте напомнить, ваша светлость, что ваш долг… Эта словесная баталия могла длиться долго. У них у всех явный избыток свободного времени. А Кайя ждут. – Я знаю, в чем заключается мой долг. Изольда – моя жена. Согласно договору. И по моему желанию. Свадьба состоится в назначенный срок. Надеюсь, что выразился ясно. Оукли встрепенулся и полуслепым взглядом обвел комнату, кажется, он не понимал, где находится. – А уверены, что девушка справится? – Макферсон не собирался отступать. Неужели они все не видят, что Кайя больше не семнадцать? Тогда Совет был нужен. Тогда он не знал, что ему делать. Со своей неожиданной свободой. С замком. С Урфином. Со всем этим растреклятым протекторатом, разваливавшимся на части. – Что однажды она не опозорит вас? И не заставит выбирать между вашим к ней чувством и долгом? Хватит ли совести сделать правильный выбор, ваша светлость? – Вы подрядились прорицать? – Дядя вмешался вовремя. – О, здесь не нужен дар прорицателя. Опыта хватит. Кайя разжал руку. На каменном краю остались отпечатки пальцев. Похоже, стол был не столь прочен, как казалось. – Этот Совет, – Кайя поднялся, – существует лишь потому, что когда-то я действительно получал здесь разумные советы. Однако сейчас я не вижу в нем пользы. С сегодняшнего дня Тайный Совет распущен. Все возникающие вопросы будут решаться в обычном порядке. И если вам вдруг вздумается вынести этот вопрос на всеобщее обсуждение… …Им хотелось бы. Они едва сдерживаются, но все-таки сдерживаются, отдавая себе отчет в том, где проходит граница собственной силы. – …то, надеюсь, вы вспомните: в данном случае закон предоставляет мне полную свободу выбора. – Что ж, – Макферсон поднялся первым, – из-за женщин творили и куда большие глупости. Надеюсь, Кайя, ваша обойдется нам не слишком дорого. Они покидали каменный зал один за другим, неспешно, сохраняя достоинство. И когда за стариком Оукли – он ходил слишком медленно – закрылась дверь, дядя произнес: – Неужели я дожил до этого счастливого момента? Ты учишься рычать, мой мальчик. – Я поступил правильно? В груди клекотала ярость. И Кайя пришлось сделать усилие, чтобы не допустить всплеска. Гранитные стены – надежная защита, но все же… – Ты как-то поступил. А правильно или нет – время покажет. – Почему у меня ощущение, что я среди врагов? Дядя пожал плечами: – Потому что здесь у тебя друзей точно нет. Это верно. Когда-то Кайя все представлялось иначе. Здесь – свои. Там – чужие. С чужими воюют, и все довольно просто. Воевать вообще просто, когда понятно, где враг. – Как она? – Спит. И… – Кайя со вздохом вынужден был признать: – Возможно, Макферсон прав. Она не справится. – Подойди-ка сюда, дорогой племянничек. И наклонись. Скажу кое-что. Рука дяди не утратила былой крепости. Подзатыльник вышел звонким. – За что?! – За дурость. – Магнус потер покрасневшую ладонь. – Запомни. Они все будут смотреть на тебя. И если ты начнешь в ней сомневаться, утопят. Радостно. С визгом. Если допустишь такое – вычеркну из родовой книги. Ясно? Дядя определенно не шутил. Глава 26 ПРОБУЖДЕНИЕ Стоит разок умереть, и приоритеты тут же меняются.{48} Из откровений мошенника, которого трижды вешали и дважды топили, записанных перед восхождением на плаху Я лежала на спине, раскинув руки. И река несла меня… несла, несла… долго так несла. Мне, честно говоря, и лежать надоело. А потом все вдруг закончилось. Солнце выключили. Небо перекрасили, перевернули, сунув под живот. И во рту так мерзко, как будто я всю ночь спирт беломором закуривала. Нет, я, конечно, не пробовала, но предполагаю, что ощущения были бы сходными. Голова гудит, что трансформаторная будка… Гудит, значит, существует. Вот с остальными частями тела вопрос. Спина чесалась, следовательно, тоже наличествовала. Руки? Не чувствую. Ноги? Аналогично. Какая-то мрачная картинка вырисовывается. Лежу на животе. Шею чувствую, потому как затекла. Кстати, где это я? У Машки? Мы поругались. Из-за Вадика, которому вздумалось жениться и потеснить меня с квартиры. А Машка взревновала. Точно. И мы поругались. Помню парк… незнакомца с колечком… договор. Какой, однако, яркий и логичный бред. Даже жаль, что отпустило. Нет, Иза, наркотики – это зло и повторять эксперимент мы не будем. Сквозь гудение пробивался свист. Довольно мелодичный. И близкий. Я не одна? Я не одна. Вадик?