– …а разве этих можно зачаровать? – …всех можно… Обрывки разговоров, что конфетти, которое Юго собирает. Он придумает, что делать с этим, новым, слухом. Игра увлекла. И в какой-то момент Юго потерял осторожность. Он почти вывалился из толпы и попал в поле зрения недоучки. Замер не дыша. Шагнул назад, попятился, скрываясь меж пышными юбками дам. И только оказавшись в толпе, позволил себе расслабиться. Недоучка оказался умней, чем Юго предполагал. Убивать нельзя. Отвлечь – вполне. И после сегодняшней ночи Юго, кажется, знал, куда ударить. И турнир подтвердит правоту Юго. Наверное. Вокруг турнирного поля раскинулось целое поселение из шатров. Куда ни глянь – всюду пестрые шелка, стяги на длинных шестах, щиты, которые подняты выше стягов. И снова люди, множество людей, которые выходили, желая узреть нашу светлость во всем ея великолепии. Не особо стеснялись, кстати. Я восседала на спине Гнева, стараясь держаться как можно более прямо и при этом делать вид, что посадка эта для меня привычна. От застоявшейся улыбки сводило лицевые мышцы, взгляд же, подозреваю, давным-давно утратил подобающую образу приветливость. Ну не умею я притворяться! Мне неуютно здесь. У меня было на редкость отвратительное утро. И я еще помню вчерашний день. Напирающую толпу. Щиты, которые смыкались с обеих сторон слабой защитой от людей. А сегодня эти самые… ладно, другие люди просто пришли посмотреть на меня. И шепчутся, толкают друг друга локтями. Некоторые, позабыв стеснение, и пальцами тычут. Посмеиваются. – Иза, они не над тобой смеются. – Кайя едет рядом. Его жеребец на полголовы выше Гнева и вполовину шире. Мы с их светлостью занимаем всю трассу, которая не отличается шириной и общей обустроенностью. – Точнее, не смеются, а… несколько переживают. Ага, особенно вон та парочка железномордых типов в одинаковых коттах.{63} Пихают друг друга и совершенно по-девичьи хихикают. Не скажешь даже, что рыцари славные. Испереживавшиеся до колик. Кайя наклонился. Ему хорошо, ему нормально можно ехать. – Их волнует, не навредил ли я тебе вчера. Что? – И вообще подробности. Розовые уши супруга подсказывают, что думаю я в правильном направлении. – А… а им какое дело? – Это же люди. Им всегда есть дело. Неожиданно мне становится смешно. И вправду, люди тут беспокоятся, версии строят. У них же нет папарацци, чтобы отчет предъявить, самим приходится выкручиваться, собственной, так сказать, фантазией. Надеюсь, хватает. И Кайя вновь нагибается. – Зато пару идей подбросили… Их светлость веселится, аки дитя малое, а главное, что это вижу лишь я. В реальности Кайя лицо держит, точнее не лицо даже – маску возвышенно-отстраненную. Учись, Изольда. В конце концов, все верно. Мне ведь тоже было дело до людей, совершенно мне не знакомых. Свадьбы, разводы, скандалы, измены… и как-то никогда не задумывалась, каково это – жить на вершине. Теперь вот испытаю полной мерой. Будут еще и цветы, и навоз. Будут взгляды любопытные. Слухи. Подглядывания… и постоянное назойливое желание залезть в мою жизнь. Но поздно отступать. Взобралась на вершину? Обживайся! Вдохновиться свежесочиненным девизом я не успеваю: подъезжаем к ристалищу. Оно имеет форму прямоугольника и огорожено забором, вдоль которого вытянулись трибуны для зрителей. Снова толпа. Близкая. Гудит. Кричит. Кидает что-то, и Кайя перехватывает летящий цветок, но, убедившись, что это именно цветок, отдает мне. – Все хорошо. Ну да… прекрасно просто. Только веселье его исчезло куда-то. Кайя ссаживает меня с коня, я с благодарностью принимаю его помощь, эхом отвечая: – Все хорошо. Когда он рядом, я в безопасности. Мы идем по красной дорожке, поднимаемся в ложу, где уже ждут Ингрид и Магнус; бледная, какая-то излишне нервозная Тисса и Майло, забравшийся к ней на колени. О нашем появлении трубят рога. И человек в пестром наряде вскидывает жезл, будто безумный режиссер. Зрители встают… – Слушайте! Слушайте! Слушайте! – разносится над полем. Голос у герольда с легкостью перекрывает и рога, и толпу. – Да пусть все мормэры, таны, бароны и рыцари… Кайя находит мою ладонь и легонько сжимает. – …всех других каких бы то ни было земель в этом протекторате и всех других протекторатах, что не объявлены вне закона и не враги нашему лэрду, да хранит его Ушедший, знают, что в нынешний день состоится великий праздник и благородный турнир с копьями установленного веса и затупленными мечами, в соответствующих доспехах, с плюмажами, гербовыми накидками и конями, покрытыми попонами с гербами благородных участников турнира, согласно старому обычаю… Он говорил это четко и громко, ни разу не споткнувшись, не запнувшись и не сбившись с дыхания. Я искренне восхитилась объемом легких этого невзрачного с виду человека. – Хозяева этого турнира – лэрд Кайя Дохерти, зачинщик, и рыцарь Золотой Ласточки, защитник… – Они не могут объявить титул Урфина, – пояснил Кайя шепотом. – И поэтому называют… аллегорично. Рыцарь Золотой Ласточки. Прямо из любовного романа. Надеюсь, их сиятельство не в обиде. – Зачинщик – тот, кто объявляет о турнире. Ну и участвует тоже, только… я не могу. Это было бы нечестно. – Садись, ласточка моя. – Дядюшка поправляет складочки моего плаща, кстати тоже ярко-алого, сшитого из ткани тонкой, текучей, но теплой. И, несмотря на то что на улице довольно-таки прохладно, я не мерзну. Правда, Кайя это не объяснить, и на помосте появляются жаровни. Меж тем действо разворачивается. В открытые ворота вползает бронированная гусеница. Урфина узнаю сразу: синий плащ, синий плюмаж на шлеме, сделанном в виде птичьей головы, – если имелась в виду ласточка, то получилась она очень уж хищной. В лазурный цвет выкрашены грива и хвост коня. По левую его руку держится всадник в пурпурном облачении. Щит с черным львом… я что-то читала про этот герб, но что конкретно? А всадника не разглядеть. Шлем с опущенным забралом и навершием в виде льва. Латы пурпурные в завитушках и позолоте. Но больше всего меня впечатлили крылья. Изогнутые стальные полосы с перьями, что характерно, золочеными, поднимались от седла выше головы всадника. Ну просто ангел мести какой-то. – Тан Гийом де Монфор, – поясняет Кайя и как-то морщится, но признает: – Хороший воин. Но, полагаю, как человек вызывает у супруга некоторые сомнения. – Тан Броди… тан Вигфар… барон… рыцарь… барон… Он знал каждого, и не только по гербам на щитах. Процессия, возглавляемая Урфином, описав круг почета, остановилась напротив нашей ложи. – Ты ленточку обещала, – подсказал Кайя. И подал. Запасливый, однако. Урфин наклонил копье, точнее положил его прямо на парапет, благо длины хватало. Как он вообще эту штуковину на весу удерживает? Ленточку я завязала, бантиком. И хвостики расправила для пущей красоты. – Удачи, – сказала, и Урфин кивнул, давая понять, что пожелание услышано. Правда, ленточку он пересадил с копья на наплечник. Позже я поняла почему. Бухали копыта лошадей, утопая в рыхлых опилках. Скрежетало железо. Редкие порывы ветра поднимали пыль и разворачивали плащи всадников. Шевелились стяги. Тисса видела все, но как будто по отдельности. Вот распорядитель турнира выкрикивает имена. И на главной башне вывешивают щиты поединщиков. Появляются всадники. Оруженосцы подают копья. Проверяют упряжь. Кони грызут удила. Сияет броня. Взмах платка, и рыцарские шпоры впиваются в живую плоть. Опускается турнирное копье, метя в щит соперника. Сближение. Глухой удар. И копье разламывается на куски. Вот пятится конь, и всадник, не удержавшись в седле, валится в опилки. Щит проигравшего убирают с башни.