Урфин уходит в закат, не то придерживая коня, не то на него опираясь. Но если он вообще способен двигаться в этой груде железа, все не так и плохо. Наверное. Тисса сидит, оцепенев и вцепившись обеими руками в бархатную подушку. Щеки пунцовые. Взгляд ошалевший. Состояние предобморочное. А герольд объявляет имя новой Прекрасной Дамы. Как понимаю, это титул, и Тисса как-то не слишком ему рада. Мой супруг поднимается, и я за ним. – Куда? – Я с тобой. – Подбираю полы плаща. В конце концов, мне Урфин тоже небезразличен. – Леди не должна… – Должна. От меня Кайя не отделается, и он, смирившись, подает руку. Трубят рога. Орут люди, надеюсь, от переизбытка счастья в организме. Впрочем, если измерять счастье в градусах, то к вечеру многие достигли нужной его концентрации. Дорогу нам – ну не нам, а Кайя – уступают охотно. Жив в памяти день вчерашний, да и ныне их светлость подрастеряли благость духа. Мне поневоле приходится примеряться к его шагу. А шаги у Кайя длинные. И становятся еще длинней. Причем он перехватывает меня и толкает перед собой. Ладно, ныть не будем, позже выступим с критикой и рациональными предложениями. Однако, оказавшись за линией костров, Кайя вдруг успокаивается. – Извини. – Он втянул меня в тень шатра, полосатого, как осиное брюхо. – Мне показалось, что на тебя смотрят. – На меня и смотрят. – Нет. Не так. Иначе. Как будто… – Кайя замолчал, подбирая слова. – Как будто целятся. Приплыли. Как-то вот сразу невесело стало. – Ты параноик. – Кто? – Человек, который всего боится. Их светлость хмыкнул и, обняв меня, признался: – Когда речь о тебе, то я действительно всего боюсь. И я понимаю его. Когда твоя жизнь зависит от кого-то, то поневоле появляется желание упрятать этого «кого-то» в хорошо охраняемое тайное местечко. И после всего, что со мной было, странно, что Кайя так не поступил. А мне становится страшно и за себя, и за него. Раньше я как-то не особо задумывалась: живу и живу себе. Вот есть. Завтра, возможно, уже и нет. И кому от этого будет хуже? Кайя. Я глажу его по щеке, он же целует меня в висок. – Знаешь… – Разжимать руки не спешит. Мы как два подростка в тиши пивного ларька. Ну ладно, рыцарского шатра, что несоизмеримо романтичней. – По-моему, Урфин проявляет чрезмерный интерес к твоей фрейлине. Да… на третий день Соколиный Глаз узрел, что в сарае нет стены.{66} Наблюдательный ты мой. – И что тебя беспокоит? – Намерения. Я отвечаю за эту девочку. Даже в темноте вижу, как он хмурится. – Если это очередная его шутка… – Спроси. – Это единственный совет, который я могу дать. И надеюсь, их разговор не перерастет в очередную ссору. Урфин передал коня слугам, сам же ввалился в шатер, чувствуя, что земля уже начинает ходить под ногами. Вправо-влево… и в голове появляется несказанная легкость. Гавин спешит забрать шлем и стул подает. Хороший мальчик. Как это Урфин раньше без оруженосца жил? И без стула? Без стула определенно неудобно, когда земля шатается. – Поздравляю, мой лорд. – Голос мальчишки тих. И поздравление вышло каким-то вымученным. – Спасибо. Гавин расстегивает ремни, освобождая Урфина из металлической коробки. На разостланный поверх сундука плащ ложились перчатки, наручи, наплечники, левый, побуревший от крови, набедренники. А вот снять кирасу у мальчишки силенок не хватило. Ну да помощь подоспела вовремя. – Отойди, – велел Кайя и, втянув воздух, помрачнел. Кровью пахло отчетливо. – Ты ранен. – Ерунда. Знакомься, это Гавин. Мой оруженосец. Кирасу Кайя просто разорвал и аккуратно положил куски на тот же плащ. – Ну спасибо. Знаешь, во что она мне обошлась? – Сиди. – Мрачный тон не предвещал ничего хорошего. И Гавин затрясся, словно это он виноват был, что Урфина слегка проткнули. – Иза, ты… тоже сядь куда-нибудь. Поддоспешник пропитался кровью. И рубашка. А плеча Урфин почти и не ощущал. – Гавин, принеси воды. Иза, там, в сундуке, должен быть кофр… – Урфин пошевелил пальцами, попробовал было плечом, но Кайя держал крепко. И с одеждой поступил так же, как с кольчугой. Ну, одежды не жаль. А новую кирасу найти не так-то просто. – Ага, этот кофр. В нем щипчики будут… И света бы… да, свечи подойдут. Зеркало еще поставь. Я сам. – Обойдешься. Железные пальцы раздвинули края раны. – Иза? Она ловко подцепила что-то очень горячее по ощущениям и прочно сросшееся с плотью Урфина. Рванула, выпуская новый кровяной поток, который Кайя заткнул скомканной рубашкой. – Ты выиграл бой. Какого было выпендриваться? – Злится, но хоть не орет, и на том спасибо. Кайя прав и не прав тоже. – Надо продезинфицировать. – Изольда перебирала содержимое кофра. – Спирт есть? И еще кровь чем остановить… Умная девочка доставала флакон за флаконом. Синее стекло – для гнойных ран. Длинный флакон – от расстройства желудка. Нет, это тоже не годится. Это от мозолей… и натертостей… от лихорадки… а вот и правильный флакон. Настойка жгун-травы и заразу выжжет, и сосуды запечатает. Кайя смочил настойкой кусок ткани и, положив ладонь на затылок, велел: – Расслабься. Боль уходит, как вода в песок, оставляя привычную туманную пустоту. И Урфин выворачивается. Он не любит, когда лезут в голову, хотя бы и Кайя. Тот понимает. – Ну терпи, если такой упертый. Плечо подергивает, но это скорее эхо, пробивающееся сквозь замороженные нервы. Час-другой продержится. А там – как-нибудь… у Урфина собственные средства имеются. Вот почему у меня складывается ощущение, что героизм и здравый смысл – понятия взаимоисключающие? И нужна ли была эта победа такой вот ценой? Урфин, конечно, держится бодро, всем своим видом демонстрируя, что круче его лишь отвесные скалы, а дыра в плече – это так, мелкая жизненная неурядица, в остальном же все просто прекрасно. Кайя его бинтует, причем довольно профессионально. Скажем так, видно, что не в первый раз приходится. Меня же занимает та штука, которую я вытащила из раны. Я вытираю ее от крови и подношу к свету, чтобы получше разглядеть. Похожа на металлический шип длиной с мой палец. Довольно острый, тяжелый и с длинным зазубренным хвостом, к которому прилипли мелкие щепки. – Это игла, – поясняет Урфин. – Ее иногда прячут в наконечник копья. Когда метят не в щит. Если рука поставлена, то турнирный доспех пробьет… ну или в щель попасть можно. Полагаю, это вряд ли законно. И совершенно бесчестно. – Следовало сказать. – Отобрав иглу, Кайя взвешивает ее на ладони и разглядывает внимательно. – Ничего не найдешь. – Урфин пытается подняться, но его шатает. И он опускается на стул. Светловолосый, очень тихий какой-то мальчик подает ему стопку полотенец и миску с водой. Робко пытается помочь вытереть кровь, но шарахается, когда Урфин забирает полотенце. – Гийом не такой дурак, чтобы подставляться. Судьи подтвердят, что копья стояли открыто и кто угодно мог… Очаровательно. Значит, Гийому все сойдет с рук? И вздох Кайя подсказывает, что мыслит наша светлость в верном направлении. – Ты должен был остановиться. – Кайя закладывает руки за спину. – И потребовать прекратить поединок. Ты рисковал собой… чего ради? Ух, какой тяжелый взгляд. И Урфин морщится, точно от боли, но не той, которая в руке. – Я рассчитывал на тебя. И не только я. Ты же видишь, что тут творится! Я не мешал тебе, когда ты полез играть в эти игрушки, как будто больше нечем заняться. Я наивно решил, что ты поумнел. И понимаешь, что делаешь. А ты по-прежнему делаешь только то, что тебе в данный момент хочется. – Кайя хотел добавить что-то еще, но вовремя остановился.