Я выключил свет, потому что это достигло личного уровня, который я предпочитал обсуждать в темноте. — Совершенно точно, моим братьям. Фабиано, конечно. Даже Адамо. Он сильно изменился с тех пор, как провел год в Нью-Йорке, и кое-что из того дерьма, что он вытворял, ему удалось наверстать. — Ты к ним обращаешься, когда тебе нужно поговорить? Я никогда не разговаривал так, как это делала Джемма, даже с моими братьями. Я сам во всем разбирался. Юмор и сарказм были моим оружием против любых попыток моих братьев (особенно Нино) поговорить о некоторых вещах, через которые мы прошли в прошлом. В конце концов они сдались Джемма ждала ответа. — И все? — Киара, в какой-то степени. — Не Диего? — В какой-то степени, но это другой уровень доверия, чем с семьей. Для меня доверие было сознательным усилием. Я должен был позволить кому-то заслужить мое доверие. Я редко беспокоился об этом. Мы с братьями чуть не поплатились жизнью за то, что однажды, вернувшись в Штаты после убийства отца, доверились кому-то. Дружба была шаткой конструкцией, которая часто ломалась под тяжестью лучшей возможности. — Разве он теперь не член семьи? Ее голос был мягким, испытующим, но также сонным, и я надеялся, что она заснет прежде, чем сможет копнуть глубже. — Так оно и есть. Еще ты. Но все же, как может простой обет, свадьба, превратить людей в семью? Для этого требовалось нечто большее. Как и доверие, это требовало усилий. Фабиано превратился в семью, не имеющий общей крови с нами. Он отдал все, что мог предложить, убивал и проливал кровь за нас. — Но не совсем. Пока еще нет, — прошептала она. — Ты когда-нибудь будешь доверять мне так же, как своим братьям? Я хотел сказать да. Не хотел ей лгать. Тишина нависла над нами, как влажность воздуха перед летней грозой. — Ты можешь мне доверять. Можешь говорить со мной обо всем. Кончики пальцев коснулись моего запястья. — Китти, тебе не кажется, что это достаточно серьезный разговор для нашей первой брачной ночи? Я не записывался на психологический сеанс. Джемма напряглась. — Ты совершенно прав. Ты хотел проникнуть в меня, не дав заглянуть мне в твою голову. Разочарование росло в моей груди, но я подавил его. Вскоре тело Джеммы смягчилось, дыхание выровнялось. Я выскользнул из постели и вышел из спальни. Вечеринка на улице уже утихла, но я держался подальше от сада, не желая встречаться с кем-то из гостей. Вместо этого я направился на кухню, чтобы взять сладкую закуску, единственную сладкую вещь, которую мне разрешат съесть сегодня ночью. Я остановился, заметив Римо, прислонившегося к стойке с Невио на руках. Мальчик выглядел измученным, но явно отказывался спать. То, как он повис в руках моего брата, положив подбородок ему на плечо, говорило о том, что он долго не протянет. Когда он был полусонным, он был милым ребенком, но иногда ему удавалось вывести меня из себя, несмотря на то, что ему было всего четыре года. — Уже закончили? Мой рот сжался. Римо удивленно поднял бровь. — Она тебя не впустила? Невио переводил взгляд с отца на меня. — Держу пари, что это доставляет тебе большое удовольствие. — Мне все равно, забьешь ты или нет, Савио. Я наклонился к нему, зная, что чем дольше я здесь пробуду, тем больше Римо будет видеть. Даже не делясь с ним моими самыми мрачными мыслями, он, казалось, всегда знал, что происходит. — Ты полностью доверяешь Серафине? Темные глаза Римо сделали свой рентгеновский снимок, но я не отвел взгляда. Если и был на этой планете хоть один человек, которому я позволил бы препарировать мое извращенное сердце, то это был он. — Да, — тихо ответил он, и это была опасная правда для такого человека, как он. Мало кого в Штатах ненавидели больше, чем моего брата. Доверие — это риск, который он не должен себе позволять. — Как ты позволил себе доверять ей? Как ты смог? — Это просто произошло. Она спасла меня, хотя должна была убить. Она простила меня за то, что я разрушил ту жизнь, в которой она выросла. Она предала свою семью ради меня. Я мрачно рассмеялся. — Ничего из этого с Джеммой не произошло, так что… Он прищурился. — Если бы Джемма не заслуживала доверия — ей не позволили бы жить среди нас, среди моих детей, сыновей Нино и дочери Фабиано. Я бы никогда не рисковал ни одной из их жизней только для того, чтобы ты мог попробовать девственную киску. Так что лучше скажи мне сейчас, что она заслуживает нашего доверия, твоего доверия. Предоставьте Римо нести угрозу, заставившая бы меня чувствовать себя лучше. — Ей можно доверять, не переживай. У Джеммы золотое сердце. Повторяя слова ее матери, я знал, что они были правдой, и это заставляло меня чувствовать себя еще большим мудаком, потому что она заслуживала лучшего, чем я. — Тогда в чем проблема? Я иронически улыбнулся ему. Как будто он сам не знал. — Я. Проблема во мне. Глава 25 ??Савио?? После разговора с Римо я вернулся в свое крыло. Два эмоциональных разговора были максимумом того, что я мог вынести. Я замер в темноте спальни, услышав всхлипы. Через секунду я уже был рядом с Джеммой, чувствуя, как она дрожит, словно заключенная в ловушку кошмара. Я обхватил ее голову ладонями. — Джем, проснись. Она снова захныкала, извиваясь, будто пыталась освободиться. Мне было знакомо это ощущение, и именно поэтому я предпочитал ложиться спать пьяным или измученным от вечеринок. Казалось, это удерживало воспоминания на расстоянии. — Джем, — сказал я с большей силой. Она дернулась и втянула в себя воздух. Она подняла руку и коснулась моей заросшей щетиной щеки. — Савио? — спросила она дрожащим голосом. — Я здесь. Тебе приснился кошмар. Она прижалась лицом к моему горлу и заплакала. Я обернул свои руки более плотно вокруг нее. — Мне снова приснилось, как они умирали. Оба. Даже если я не видела, как умер папа, мой мозг воспроизводит образы, словно я видела все… Я хочу, чтобы это прекратилось. — Со временем все наладится. Это был мой способ позволить ей очиститься, не говоря слишком много. На мгновение Джемма застыла, затем кивнула. *** Как обычно, я проснулся до рассвета. Моя рука обхватывала Джемму сзади, мой утренний стояк толкался в ее упругую задницу. Застонав, я перевернулся на другой бок, вглядываясь в стояк под одеялом. Я сел и встал с кровати. Джемма пошевелилась, потом перевернулась. Ее волосы дико вились вокруг головы, а глаза все еще были полузакрыты. — Что ты делаешь? После пробуждения ее голос стал на октаву ниже, и это был самый сексуальный звук в мире. — Встаю. Уже почти шесть.