— А часы? — Часы были у ее ног, точнее, под ногой. Их обнаружили, когда медэксперт начал осматривать тело. — Интересно, — пробормотал Лунин. — Тогда последний вопрос. Под ногой, где именно? Под бедром, под голенью? — Можно сказать, под пяткой. Мещерская была в кроссовках, и вот как раз из-под левого кроссовка часы и достали. — Левой, — машинально поправил Илья. — Что — левой? — не поняла Шестакова. — Левой кроссовки. Кроссовка — это она, женский род. — Кто бы мог подумать, — удивилась Ирина Владимировна, — всегда в мужском писала. — Я думаю, им все равно, — улыбнулся Илья. — Скажите, вот если рассматривать ситуацию сугубо теоретически, может так быть, что убитая в тот момент, когда ей нанесли удар, сама держала в руках эти часы? — Теоретически? — с усмешкой прищурилась Шестакова. — Ну да, вот смотрите. — Илья достал из кармана ключи от квартиры. — Я начинаю падать, разжимаю руку, ключи летят мне под ноги. При этих словах Лунин неожиданно повалился на землю и жалобно застонал. — Как вы натурально падаете. — Ирина Владимировна с опаской сделала шаг к нему и опустилась рядом на корточки. — У вас все нормально? — Камни тут очень острые, — признался Лунин, болезненно сморщившись и пытаясь опереться на локоть, — посмотрите, где ключи лежат. — Вот они, ключи ваши. — Шестакова вытащила связку у Ильи из-под ног. — Вы что, рухнули для того, чтобы доказать, что убитая сама часы уронила? — Ну а что, убедительно ведь? — Кое-как поднявшись, Илья попытался отряхнуть себе спину. — Не то слово, — засмеялась Ирина Владимировна, — а чтобы доказать, что и самоубилась она тоже сама, вы себе по голове чем-нибудь тяжелым гвазданете? Жаль, палок поблизости не видно. Стойте спокойно, я сама вас отряхну. — Я думаю, на сегодня следственных экспериментов достаточно. Илья послушно замер, немного раскачиваясь после каждого полученного по спине удара ладони. — Немного чище стало, но все равно лучше все постирать. — Лунин не знал, умышленно или нет, но последний хлопок угодил ему по ягодицам. — Стиральная машинка в вашей квартире имеется? — Вроде была, — кивнул Илья, — даже утюг есть, так что завтра буду при полном параде. — А с делом вы сегодня знакомиться собираетесь? — Собираюсь. Надеюсь, моя грязная спина не смущает вас до такой степени, чтобы помешать этим планам? — Надейтесь, — усмехнулась Ирина Владимировна и направилась в сторону автомобиля, предоставляя Илье возможность рассматривать ее безупречно чистую и столь же безупречно прямую спину. Усевшись за руль, Лунин уже потянул на себя дверь, когда услышал удивленный женский голос: — Илюша? Начатое движение руки было уже не остановить, и дверь с шумом захлопнулась. Повернув голову, Илья увидел метрах в двадцати от машины Татьяну Васильевну. На мгновение он растерялся, не зная, как лучше поступить, затем, не открывая двери, помахал тетке рукой и завел двигатель. — Вы к ней разве не выйдете? Илья не разобрал, чего в голосе Шестаковой было больше, удивления или упрека. — Нет, — Лунин дернул рычаг переключения скоростей со стояночного режима, — я здесь не ради нее. Вывернув руль до упора вправо, Илья сдал задом к чьим-то выкрашенным черной краской железным воротам и тут же закрутил руль в противоположную сторону. Белый «хайландер» проехал прямо почти через всю улицу, затем повернул на перекрестке налево и исчез из вида, а тетка все стояла неподвижно, прижимая левую руку к груди. Из глаз ее текли слезы, и если бы сейчас кто-то вышел из черных стальных ворот, возле которых недавно разворачивался белый внедорожник, то этот человек мог подумать, что она чем-то очень расстроена, не то внезапным появлением Лунина, не то его быстрым, безмолвным исчезновением. Но если бы этот человек подошел на несколько шагов ближе к плачущей женщине, он с удивлением бы заметил, что с лица ее не сходит слабое подобие улыбки, а губы при этом тихо, почти беззвучно повторяют: — Приехал Илюшенька, слава богу, приехал… Глава 11, в которой губернатор добивается своего, а Трошин оплачивает чужие покупки Почти три года назад Выйдя на крыльцо, Трошин улыбнулся. Вот и все, хомут на шею он себе повесил. Осталось как-то исхитриться сделать так, чтобы этот хомут его самого к земле не пригнул. Хорошо хоть, удалось договориться с банком о том, что кредит будет выдан не сразу всей суммой, а частями, по мере необходимости. Это значит, что проценты, которые начнут начисляться уже с завтрашнего дня, хотя бы первое время будут относительно невелики. Хотя, сколько оно продлится, это «первое время»? Не так уж и долго; в любом случае, по условиям договора, он обязан выбрать всю сумму в течение года со дня подписания. А это значит, что совсем скоро он будет обязан ежемесячно выплачивать банку около полумиллиона рублей, а это немногим меньше того дохода, который приносит ему «Радушный». Дай-то бог, если сотка будет оставаться. А что такое сто тысяч в месяц для его семьи? Трошин задумчиво спустился по ступенькам, чувствуя, как с каждым шагом все глубже погружается в пучину неуверенности. Сто тысяч для людей, которые привыкли ни в чем себе не отказывать, пусть даже в местном, одинском, понимании этого выражения, это не деньги. Прожить на них кое-как, конечно, можно, но жизнь эта вряд ли будет наполнена радостью. А ведь крузаку уже три года, приличные люди в таком возрасте машины меняют. Николай оглянулся на здание банка, взгляд его остановился на вывеске с непонятным логотипом, напоминающим поделку незадачливого школьника, который начал вырезать из зеленого кружка фигурные линии да и бросил, не добравшись и до половины. Теперь о смене машины можно точно забыть, года на три минимум, пока не запустится новый мотель, да и то неизвестно, через какое время он заработает на полную мощность. Конечно, есть надежда, что старый бизнес на новый лад начнет качать деньги с первого дня работы, конкурентов ведь у него, скорее всего, не будет. А ну как, если что-нибудь не срастется? Дальнобойщики — люди со своими заскоками, иногда невозможно понять, почему одна стоянка битком забита фурами, а совсем рядом есть точно такая же, и вроде ничуть не хуже, вот только народу там отродясь не было. Ладно, как-нибудь разберемся, в конце концов, он свое дело знает. Но годика на три-четыре поясок затянуть точно придется. Подойдя к машине, Трошин нажал кнопку на брелоке, и «лендкрузер» дружелюбно подмигнул ему в ответ. На душе сразу стало спокойнее. Ничего, потихоньку выкрутимся. Вот как только все объяснить Маринке? * * * По дорожке, проложенной на высоком, оканчивающемся крутым обрывом берегу реки, шли двое. Со стороны, особенно издалека, могло показаться, что эти двое ведут негромкую, вполне себе дружественную беседу. На самом деле это было не так. Яростью кипели оба. Один был уверен, что возникшие у другого проблемы никак его самого касаться не должны, второго возмущал сам факт того, что первый осмеливается ему возражать. — Кирюша, я не пойму, ты что себе возомнил? — Сергиевич оглянулся, чтобы убедиться, что оба его охранника следуют за ними на значительном удалении. — Ты что, милый, себя великим бизнесменом почувствовал? — Нет, Иван Юрьевич, — Кирюша, полный краснолицый мужчина с дрожащим от возмущения голосом, неприязненно взглянул на губернатора, — я такой, вполне себе заурядный предприниматель. А посему, как у человека заурядного, у меня нет возможности выдернуть из сметы такое количество денег. Два миллиарда! Вы себе вообще представляете, о чем речь? Вы же общий бюджет работ видели. Я ведь не космодром строить собираюсь. — Кирюша, ты скажи спасибо, что ты вообще хоть что-то строить будешь, — прошипел в ответ Сергиевич, — смотри, ведь все еще и переиграться может. — А пожалуйста, переигрывайте, — не желал уступать краснолицый, — воля ваша, Иван Юрьевич, переигрывайте. Я что, за эту стройку берусь от того, что мне заняться больше нечем? Вы предложили вариант, появилась возможность заработать. Я все посчитал, да, вроде как должно получиться. И то, — толстяк остановился и цепко ухватил Сергиевича за рукав, не обращая внимания, что у губернатора, возмущенного такой наглостью, нервно задергалась щека, — даже по первому раскладу выходило, что вы большую часть денег себе забираете, мне, дай бог, если половина оставалась. — Да ладно сказки рассказывать. — Выдернув локоть, Иван Юрьевич зашагал дальше. — Что я тебя, первый день знаю? Ты же у нас мастер экономить. Тут зарплатку малость урежешь, там бетончик чуть-чуть поменьше зальешь, так по капельке и соберешь себе на бутерброд. — Я соберу, — подтвердил собеседник, — только если наш первоначальный уговор останется в силе, а иначе мне смысла нет за эту работу браться. Хорошо получается, вы с москвичами не смогли вопрос решить, а я теперь должен задарма вкалывать. Вам деньги, москвичам деньги, а мне что? Три года угробить для чего — чтобы грамоту от вас получить? Или вы мне медальку выхлопочете? — Нет больше никакого уговора, Кольцов, — повысил голос Сергиевич, — забудь! А не возьмешься за это дело, так больше ни одного подряда в области не получишь, это я тебе обещаю. И уж поверь мне, Кирюша, я свое обещание выполню. Глаза толстяка налились кровью. На мгновение в выражении его лица промелькнуло что-то такое, что стоявший спиной к обрыву Сергиевич вдруг почувствовал себя неуютно. Но через мгновение нездоровый блеск в глазах Кирюши потух, и он, опустив голову, произнес: — Полтора. Это максимум. Если вас, Иван Юрьевич, не устраивает, делайте что хотите. Ищите другого, мне гайки закручивайте, пожалуйста. А я не возьмусь. — Ладно, Кольцов, — Сергиевич понимал, что выжал из своего делового партнера максимум возможного, — пусть будет по-твоему. А что по срокам? — По срокам, как и договаривались, — пожал плечами Кирюша. — Вам с Москвой надо этот вопрос проговорить. Как они хотят, деньги вперед мы дать не сможем. Поступит транш на этот год, так сразу и выдернем, но это только через пару месяцев будет. — Ладно, буду договариваться, — вздохнул Сергиевич, — да уж, в такую упряжку мы с тобой влезли, не выскочишь. — Ничего, прорвемся. — К собеседнику губернатора вернулось обычное хладнокровие. — И не забудь, ничего не меняется, деньги нужны наличкой, — напомнил Иван Юрьевич. — Да помню я, — отмахнулся Кольцов, — канал по обналичке у меня есть, с этим проблем не будет. — Так я надеюсь, проблем больше вообще ни с чем не будет, — попытался завершить разговор на мажорной ноте Сергиевич. — А я-то как на это надеюсь, — в тон ему отозвался Кирюша. * * * Маринка возникла в жизни Николая меньше года назад, и произошло это совершенно неожиданно. После того как его интрижка с черноглазой улыбчивой Танюшкой внезапно оборвалась, Трошин зарекся иметь отношения на стороне. Здраво рассудив, что от добра добра не ищут, он перечислил себе все плюсы спокойной семейной жизни и сделал неожиданное открытие. Этих плюсов набралось совсем не маленькое количество, и рисковать ими всеми лишь ради того, чтобы потешить самолюбие и доказать самому себе, что он еще способен зажигать огоньки в глазах молодых девчонок, было, несомненно, глупо. Да и, в конце концов, даже если отбросить в сторону все логические рассуждения, ведь он на самом деле любит Ленку, хотя и не так часто об этом говорит, как ей, наверное, хотелось бы. Но разве любовь — это только слова? Да и вообще, разве слова что-то значат? Особенно после того, как вместе прожит не один год. Придя к столь немудреному умозаключению, Трошин с удивлением обнаружил, что его семейная жизнь не так уж и плоха, как казалось ему годом раньше, и даже начал посмеиваться над приятелями, которые никак не могли понять, что для того, чтобы не тянуло пойти на сторону, всего лишь надо на эту самую сторону меньше засматриваться. Так продолжалось достаточно долго, до тех пор, пока однажды совершенно случайно он не познакомился с Маринкой. День начался абсолютно обыденно и должен был так же обыденно закончиться, без каких бы то ни было чрезмерных отклонений в лучшую или худшую сторону. Закончив с делами чуть раньше обычного, Николай заехал в супермаркет. Заполнив тележку привычным набором продуктов, Трошин, к своему неудовольствию, обнаружил, что в магазине открыты только две кассы из пяти и к каждой из них стоит очередь из четырех-пяти человек. Выбрав ту, в которой тележки показались ему менее загруженными, Николай встал за спиной невысокой, худощавой девушки, которая, несмотря на позднюю осень, была одета в тонкую, обтягивающую ее изящную фигуру кожаную куртку рыжеватого оттенка и светло-голубые, еще более облегающие джинсы. Вид сзади дополняли рассыпавшиеся по плечам немного вьющиеся, длинные темные волосы, в черноте которых ярко выделялись несколько прядей насыщенного красного цвета. Даже не видя лица девушки, Трошин отнес ее к категории симпатичных, но фантазировать на тему возможного знакомства не стал, поскольку был чересчур погружен в размышления, не стоит ли ему добежать до примыкающего к кассам алкогольного отдела и прихватить пару бутылочек «Миллера» к ужину. В конце концов решив, что особого повода для выпивки нет, а стрелка весов и так по какой-то непонятной причине показывает на два килограмма больше, чем было год назад, Николай вновь уставился на черно-красный затылок стоящей перед ним девицы. Тем временем очередь успешно продвинулась, и девушка начала выкладывать покупки на транспортерную ленту, позволив наконец рассмотреть ее в профиль. Получив возможность получше разглядеть свою соседку по очереди, Николай тут же из категории симпатичных перевел ее в красотки. Для этого, безусловно, были все основания. Тонкие черты лица, небольшой изящный носик, полные, но явно не подвергавшиеся стороннему вмешательству губы, глаза… На самом деле глаз он мог видеть только один, левый, но и этого было вполне достаточно. Представителей дальневосточных народов частенько пренебрежительно именуют узкоглазыми. Глядя на склонившуюся над своей тележкой девушку, Трошин мог с уверенностью заявить, что кто-то из родителей красавицы был китайцем или, быть может, корейцем, но вот назвать ее узкоглазой он бы никогда не осмелился. Прочитанное в одной из книг выражение «глаза лани» всегда казалось ему верхом идиотизма, но почему-то именно оно сейчас безостановочно крутилось в сознании.