– Да ладно?! – хмыкнул Ник. – Ромыч, ты такой догадливый! За моей спиной что-то закопошилось. Кажется, это друзья вступили в очередную молчаливую перепалку. – Тише! – шикнула на них я. – Лаз! Я полезла первой. Преодолеть узкое отверстие в зимней одежде было намного сложнее, чем когда на тебе нет ничего кроме шортов и майки. Внутри было темно, и различать предметы я начала только тогда, когда глаза наконец-то привыкли к темноте. Тогда-то я и увидела его. С множественными кровоподтёками и заклеенным ртом, он сидел привязанный к стулу прямо в центре помещения башни. – Герман! – воскликнула я и бросилась к стулу. Озябшие руки почти не слушались, и я судорожно пыталась развязать сковывавшие его верёвки, правда получалось это из рук вон плохо. Герман повернул голову в мою сторону. В тот момент в его глазах я увидела все: боль, страх, страдания. Боже, кто сделал это с ним? Он вновь промычал, и только тогда до меня дошло, что стоит для начала снять скотч с его рта. – Даша… Ты здесь… – пробормотал Герман, прежде чем закрыть глаза. – Господи, Герман! Что с тобой?! Как ты здесь вообще оказался? Кто сделал все это? Но Герман не отвечал. Кажется, он потерял сознание. – Ребята! – позвала я. В этот момент Ромыч последним протиснулся в лаз, в то время как Ник с Викой удивлённо озирались по сторонам, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. – Герман Андреевич?! – воскликнул Ник. – Что за… – Не бухти, лучше помоги мне развязать его! И все вместе мы начали колдовать над верёвками. Узлы были завязаны слишком туго, и справиться с ними без ножа было невероятно сложной задачей. Но с собой у нас не было ни ножа, ни чего-то другого, что могло бы заменить этот острый предмет. – Нужно позвать на помощь! – опомнился Ник. – Сейчас я позвоню волонтёрам. Нужно сказать, что мы нашли его! Где-то вдалеке за спиной послышалась возня. Я огляделась по сторонам: друзья стояли рядом. Неужели волонтёры нашли нас? В этот момент яркий луч фонаря ударил в лицо. Это были не волонтёры. Совсем не волонтёры. Вошедший снял капюшон, прятавший его лицо все это время, и все мы разлом охнули. – Туре? – Ник был первым, кто нашёл в себе силы говорить. Глава 34 НЕ АНОНИМ Я откашлялся и широко улыбнулся. В ту секунду казалось, что все эти месяцы я жил именно ради этого момента. Страх и ужас в их лицах – то, что мне так хотелось видеть. Их подавленность и моя полная власть. – Здравствуйте, друзья, я дома, – смакуя, точно пробуя слова на вкус, произнёс я. – Святые угодники, – пробормотал Рома, медленно пятясь назад. – Что за… – от страха закрыла рот ладонью Вика. – Какого…хрена? – смотрел на меня стеклянными глазами Ник. Но больше всего мне нравилось наблюдать за Ней. Она стояла, глотая ртом воздух, и смотрела в упор. Смотрела так, словно пыталась разбить оболочку, за которой я прятался все это время. Точно пыталась изобличить настоящего преступника, отказываясь верить в происходящее. Тишина. В этой промозглой и сырой башне воцарилась гробовая тишина. Мы молчали, пока кто-то наконец не подал голос. Это снова оказался Ник. – Может кто-нибудь объяснит мне, что здесь, блин, происходит? Кто ты такой, черт возьми? Это уже давным-давно совершенно не-смеш-но! – Не узнали? – горько усмехнулся я. – Как же быстро вы забыли меня, друзья! Поплакали ради вида моих поминках, поиграли какие-то сопливые песенки и забыли! Внаглую целовались за углом корпуса, выйдя из этого театра абсурда под названием «прощальный вечер», да Ник? Думала ли ты о том, что недавно у тебя умер друг, когда запускала руки под футболку своему парню, Вика? А ты, Ромыч? Только и рад был, наверное, что я сдох! Подумать только, ведь перед тобой очутился такой лакомый кусочек – одинокая и свободная Дарья Рыбникова! Вот только незадача: одинокая и свободная Дарья очень скоро стала занятой и очень даже не одинокой! Знаете, кто главный предатель в этой истории? Мои овации! Вы как всегда правы – она сейчас стоит перед вами в одежде, позаимствованной у своей любимой подружки Вики и строит из себя невинную овечку. Как быстро ты предала мою память, Даша! Как же быстро ты меня забыла! Я сглотнул подступивший к горлу ком. Казалось, еще секунда – и взорвусь. И я чувствовал, что Она испытывает то же самое. А потом Она прохрипела, точно и не было сейчас всего этого монолога, будто бы не изливалась только что моя душа: – Ты жив. И я не мог понять, что было в этом голосе – радость, разочарование или страх? – Ты жив, – повторила Даша. – Ты жив! Ты, черт возьми, жив! В следующую секунду она подбежала ко мне. Впервые за долгое время Даша была так близко. – Ты жив! – прокричала она, и на мою грудь обрушился удар. Слабый, наивный, женский, но это был удар. Затем еще один, после него еще. Даша забилась в истерике, колотя непробиваемую броню из нескольких слоев одежды, нанося удар за ударом. – Все это время ты был жив! Мы похоронили тебя! Мы пели прощальные песни на твоих поминаках! Твоё фото стояло в гребанной чёрной рамочке в главном корпусе университета! К нему приносили чертовы гвоздики! Какого хрена, Туре? Какого, твою мать, хрена? – Ты даже ни разу не пришла на мою могилу, – холодно констатировал я. – Я боялась! Я и на на кладбище на похоронах не пошла, потому что боялась! Страшно было даже подумать о том, что тебя больше нет! Когда рядом кто-то говорил «Туре умер», земля из-под ног уходила. Ты сам меня отшил! Ты даже не нашёл смелости сказать мне в лицо, что мы расстаёмся, а я все равно тебя любила! И знаешь, когда Вике позвонили и сказали, что ты «погиб» в том пожаре, то глупое письмо и наше расставание казались такими мелочными и неважными. Все проблемы вдруг показались решаемыми, когда мне сообщили, что ты умер! Кроме одной: ты умер! Я жить не хотела на этой планете, когда на ней не стало тебя! И она наконец сорвалась, давая волю слезам. Я чувствовал себя подавленным и уязвлённым. Когда Даша, не переставая рыдать, уткнулась лицом в мою грудь, сдавливая меня в своих объятиях, понял, что проиграл войну. – Неужели это правда был ты? – продолжила она через какое-то время, отстраняясь. – Писал все эти идиотские записки? Все это время мы думали, что кто-то насмехается не только над всеми нами, но и, что куда страшнее, над твоей памятью. Гадали, как можно быть таким жестоким и бесчеловечным! А все оказалось куда прозаичнее – ты сам играл с нами! Водил за нос все это время. Знаешь, Туре, в тот день…ты умер для меня! И то, что ты стоишь здесь такой живой и материальный, сейчас совсем неважно! Лучше бы ты умер! И ты умер! Нет больше никакого Туре! Ты умер для меня, слышишь? Умер! Навсегда умер! Она сделала несколько шагов назад, не проронив больше ни слезинки. Теперь в ее глазах не было ни страха, ни ужаса, ни испуга – лишь холодные равнодушие и ненависть. – Послушай, чувак, – вступил в разговор Ник, – нас ищут. Я уже сообщил, что мы нашли Германа, так что скоро сюда придут волонтёры и полиция. У тебя есть пара минут, чтобы объяснить, какого черта происходит, почему ты жив и где был все это время, иначе я вышибу тебе мозги. – Полегче, дружище, – улыбнулся я. – Я расскажу. Терять мне было нечего. Когда отец сообщил, что скоро мы уезжаем на родину, я писал очередной программный код. Я посвятил программированию почти все летние каникулы, но сейчас не об этом. Так вот, отец зашёл в мою комнату и просто сказал: «Мы открываем офис в Стокгольме. И уезжаем из России. Навсегда. Ты летишь с нами». Просто вылил эту информацию, не спрашивая ни моего мнения, ни моего желания. В письме я сказал, что решение мы с родителями приняли обоюдно, что в Швеции у меня есть больше возможностей для развития, но это было неправдой. Меня не спрашивали – просто поставили перед фактом. Мы могли бы поддерживать отношения на расстоянии. Продержались бы какое-то время, но когда люди живут в тысячах километров друг от друга, рано или поздно это закончится провалом. Ты бы общалась с другими парнями, я – ревновал, мы бы мучали всех вокруг и самих себя. Не я поставил крест на наших отношениях – мой отец. И тогда я решил, что будет лучше, если ты меня возненавидишь. Когда нет слез, долгих объятий, тысячи слов, прощаться всегда легче. Когда держишь зло на человека, терять его не так больно. Я делал это для тебя, Даша. Все шло своим чередом: мы оформляли документы, выставили на продажу все наше имущество – квартиру, автомобили, потихоньку упаковывали вещи. Вылет был назначен на конец сентября. Мы купили билеты в бизнес-класс. Я ждал этой поездки. Думал, если сменю обстановку, станет легче. Покупал себе новые шмотки, готовился к жизни в новой стране. В день, который перевернул всю мою жизнь, я отправился прикупить кое-что из верхней одежды и закрыть все принадлежавшие мне счета в России. Справился успешно и с первым, и со вторым. Очень спешил домой – в тот день в гости должен был приехать Роберт, и когда я был в банке, он написал мне в СМС-ке, что подъезжает. Нехорошо заставлять гостя ждать. Кстати, Роберт был первым, кто узнал, что я уезжаю. Сначала он обиделся и неделю со мной не разговаривал. Думал, что я все от него скрывал, хотя в душе скорее просто грустил. Его реакция лишний раз убедила меня в том, что не стоит говорить тебе правду. Не хотелось проходить через эти ссоры и скандалы еще раз. Я приехал домой в самый разгар дня, а когда вышел из такси, увидел толпу народа, собравшуюся около нашего подъезда. Рядом была куча автомобилей самых разных служб – скорая, полиция, пожарные. Территория была огорожена лентами, а уличные зеваки и жители дома все как один уставились куда-то наверх. Подошёл к бабушке-соседке с четвёртого этажа, чтобы узнать, что случилось. Я был в толстовке с капюшоном и солнцезащитных очках, и в таком прикиде она даже не узнала во мне меня. А может, просто не обратила внимание. «Пожар был, – ответила старушка. – Там, наверху, в квартире шведов». «Шведов?» – тут же пронеслось в моей голове, а соседка продолжила: «Черт его знает, что там загорелось. Говорят, проводка. Дома отец с сыном в тот момент были. Не выжили, успокой Господь их души. Отец угарным газом отравился, задохнулся. А сын его… – старушка перешла на шёпот. – Как же звали его, не припомню. Таро или Турин…» «Туре», – машинально подсказал я, и тут же ужаснулся своей подсказке. «Точно-точно, Туре! Хороший был мальчик, добрый, приветливый, здоровался всегда. Так вот, Туре, говорят, заживо сгорел, представляете? Горящая портьера, говорят, на него упала. Одежда тут же вспыхнула, не смог спастись. Какая страшная смерть…» Все кишки разом скрутились в тугой узел, а сердце поменяло свое положение и поселилось где-то в горле. Прошиб холодный пот. Неужели она говорила это…обо мне? «С чего вы взяли, что это был именно он?» – дрожащим голосом спросил я. «Мать опознала. От тела ничего не осталось, одни угольки, а вот кое-что из одежды… Железную молнию от толстовки, которая видимо на нем была, рядом нашли. Странная такая молния, со звездой Давида на «собачке». И еще серебряное кольцо. Представляете, блестело нетронутое пламенем на обугленных косточках, которые раньше были пальцами! А вы тоже знали Туре?…» Ни дослушивать, ни отвечать я не стал. Соседка еще что-то говорила, а я поспешно пробирался через толпу, неся в одной руке пакет с купленными вещами, в другой – сумку с деньгами. Куда пойти, я не знал, да и не думал совсем в тот момент. Мой мозг вообще утратил способность соображать. Когда старушка сказала о толстовке и кольце, я понял все. Сразу же осознал, что к чему, и от этого осознания захотелось провалиться под землю и никогда больше не существовать. У меня действительно была синяя толстовка с молнией в виде звезды Давида. Ее я купил, когда мы с родителями ездили отдыхать в Тель-Авив. Увидел эту толстовку в какой-то сувенирной лавке и она сразу мне понравилась. Родители на мои пожелания покрутили пальцем у виска, но толстовку купили. С тех пор я носил ее почти каждый день. И кольцо серебряное тоже было. Ты подарила мне его на день рождения, помнишь? Это были две самые дорогие мне вещи. И обе я подарил Роберту. Это случилось буквально за пару дней до пожара, когда мы вместе тусовались у него дома. Он был так расстроен новостью о моем отъезде, что я решил оставить что-то на память о себе. Он был моим лучшим другом, в конце концов. – То есть ты хочешь сказать, что отдал кольцо, которое я тебе подарила, Роберту? И что…это он погиб в том пожаре, а не ты? – Да, – кивнул я. Когда я понял, что на месте погибшего друга должен был оказаться я, земля ушла из-под ног. Я был жив, вот только в душе очень жалел об этом. В первые дни хотелось умереть, серьезно. Даже всерьёз думал наложить на себя руки. Я потерял все: отца, лучшего друга и впридачу к этому – связь с окружающим миром. Девушку, место в университете, будущее. Для всех я был мёртв. Я не сразу это понял, а когда осознал, что-то произошло в моей душе. Что-то перевернулось. Ноги сами принесли меня в башню. Не знаю, почему именно туда, в тот день я вообще мало соображал. Я просидел там больше суток. Кричал, рыдал, сходил с ума, то терял сознание, то засыпал, то снова приходил в себя. Я толком не помню, что происходило в то время – будто мою голову занял кто-то другой. На вторые сутки понял, что надо взять себя в руки. Что ж, это был уже успех. Оставалось только понять, что делать дальше. Прийти на собственные похороны и сказать: «Расходимся, друзья, спектакль окончен, я живой»? Или… Когда эта дурацкая идея пришла мне в голову, наверное, я все ещё был не в себе. А, впрочем, нет. Это решение оказалось вполне осознанным. В моих руках было то, чего не бывало никогда прежде – невидимая власть. И я решил: что, если немного поиграть со всеми вами? Я чувствовал себя духом, спустившимся с небес на землю. Мог наблюдать за миром, в котором меня больше нет. Тогда-то я и придумал отправлять тебе эти послания. Ты всегда боялась призраков и всего потустороннего и мистического. И я подумал: что будет, если я и сам стану потусторонним? Как ты отреагируешь, когда получишь записку с того света? Все начиналось как невинная игра, я думал, что отправлю пару записок, понаблюдаю за твоей реакцией, а потом раскроюсь. И что мы снова будем вместе и все будут счастливы. Вот только увидев твоё лицо, когда я отправил первую записку, я вошёл в раж. Понял, что остановиться уже не смогу. Мне хотелось писать тебе ещё и ещё. Итак, решив затеять свой маленький эксперимент, я наконец собрался с мыслями. Первое, что мне было нужно – где-то жить. Когда у нас ещё был дом в Копях, родители всегда пугали Хламовником. Мол, район для алкашей, наркош и маргиналов. Именно туда я и отправился. Хламовник показался мне лучшим местом, где можно затаиться. Там никто не обратит на тебя внимание, жители этого гетто сами себя-то не помнят. Мне даже удалось снять квартиру, не беспокоясь о документах. Какому-то пропитому алкоголику жилплощадь досталась в наследство от умершего брата, такого же пропитого алкоголика, и тот решил «пустить ее в дело», но не особо заморачивался. Так сказать, на водку хватало и ладно.