Лишь спустя несколько секунд, показавшихся вечностью, я поняла, что это был мой бокал. – Что?! – прошептала я. – Любой обманчив звук, страшнее тишина, когда в самый разгар веселья падает из рук бокал вина… – задумчиво пробормотал Ник, цитируя песню группы «Сплин». Кулак Ромыча просвистел в сантиметре от его уха и замер в воздухе. – Эй, ты нормальный вообще?! – вскипел Ник, точно вышел из ступора. Он схватил Ромыча за джемпер и развернул его к стене, готовясь нанести ответный удар. – Это ты ненормальный! Чертов псих! Совсем не различаешь, где твои тупые шуточки уместны, а где – нет. – Заткнись! – вены на шее Ника вздулись. – Я все, блин, различаю! Туре был моим другом! К чему твоя бравада? Хочешь показаться хорошим? В глазах Даши? Да ты никогда не сможешь занять его место, ты, чертов дебил! – Тебе лечиться пора! – в эту секунду Ромыч попытался вырваться, но кулак Ника сжался еще сильнее. – Замолчите! Успокойтесь! Оба! – даже не прокричала, а проорала я. – Угомонитесь же! И я закрыла лицо руками. Боли не было. И слез не было. Вообще ничего не было – из меня точно огромным насосом разом выкачали все эмоции. – Черт, – Ник наконец отошёл и сел на рядом стоящий диван, уперевшись локтями в колени. – Не знаю, что на меня нашло. Туре… Туре умер… Нет, этого не может быть. Это какая-то шутка. Бред. Вика, скажи же, это шутка? Розыгрыш, да? – Нет, – ответила подруга, и слезы новой волной покатились из ее глаз. – Это не шутка. И не розыгрыш. Нет больше Туре. Комната снова погрузилась в тишину, лишь изредка нарушаемую лёгкими всхлипываниями Вики. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем она смогла заговорить вновь. – Позвонили из деканата. Сказали, что Туре больше не будет с нами учиться. В доме его семьи случился пожар. Кажется, загорелась проводка. В их квартире… – подруга снова всхлипнула. – Когда потушили огонь, было уже поздно. В их квартире нашли два тела. – Два тела… – в растерянности повторила я. – Туре и его отец. Отец задохнулся, а он…он… – из-за рыданий Вике было сложно говорить. – Он сгорел заживо. Комната снова погрузилась в тишину. – Это произошло два дня назад, но сказали только сейчас, – продолжила подруга, чуть совладав с эмоциями. – Похороны завтра. Наша группа освобождается от занятий. – Но пожар… Об этом ведь даже не писали в новостях, – стабильно каждое утро я читала местные новости. Вика лишь пожала плечами. – Та записка, которую он отправил тебе, – задумчиво проговорил Ромыч, – он расстался с тобой перед самой смертью. Он будто знал, что погибнет. – Записка? – в голосе Ника сквозило непонимание. – Потом расскажу, – отмахнулась Вика. И именно тогда до меня наконец дошло: Туре умер. Кажется, все это время я даже не в полной мере понимала, что здесь вообще происходило. И поняла лишь сейчас. И в этот же миг на меня тяжёлым камнем обрушилось горе. Сковало по рукам и ногам. Из глаз потекли солёные слезы. Стекали по щекам, падали на грудь, оставляли следы на шее и лились, лились, лились, точно их запас в моем теле был нескончаем. Затуманенным от слез взглядом я не видела, как ко мне подошла Вика. Я поняла это уже тогда, когда она положила свои руки мне на плечи. Новый приступ горя окутал с еще большей силой, и так, в полнейшей тишине, мы просидели целую вечность, прежде чем Катя сказала: – Наверное, нам лучше пойти. Я не слышала и не видела ничего вокруг. Не слышала, как один за другим уходили ребята. Как Рома допил свой стакан виски. Как в темной квартире включили свет. Как уносили посуду на кухню, как складывали бутылки в мусорный пакет. Существовали лишь двое: я и мое горе. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я снова вернулась в реальность. Час? Два? Вечность? Вика все так же сидела рядом и гладила меня по спине. Ник расположился на противоположном конце дивана и закурил. Судя по количеству бычков в стоящей около него пепельнице – далеко не первую сигарету. Рома мерил комнату шагами от угла до угла. – Слушай, Ромыч, может ты сядешь, а? Глаза мозолишь! Ромыч лишь одарил друга презрительным взглядом. – Ром.. В ответ на мой голос все встрепенулись. Кажется, никто уже не ожидал моего «оживления». – Ты правда думаешь, что та записка…она была не случайной? – Да что там у вас за записка? – вновь спросил Ник. – Да так…мы расстались недавно, – и я повторила все, что недавно рассказала другу на балконе. Ромыч лишь пожал плечами: – Это может быть совпадением. Но если это так, это чертовски стремное совпадение. – Не поджег же он проводку в собственном доме, чтоб устроить пожар, в конце концов, – заметила Вика. – Если здесь и есть какой-то скрытый смысл, то он явно в другом. – А мне кажется, – вступил в разговор Ник, – он любил тебя. И все, что там написано, в этой вашей записке, это все ложь. Он написал это для того, чтобы тебе было легче отпустить его. И ему тебя тоже. Перед отъездом в Швецию, а не перед смертью. Но потом случилось непредвиденное. Как бы хотелось, чтобы Ник оказался прав. Но даже если это действительно так, это все равно больше не имело никакого значения. Туре мёртв. Какая разница. На самом ли деле он меня разлюбил – эта тайна навечно уйдёт с ним в могилу. – Нам тоже пора. Вы, наверное, спать хотите, – нашла в себе силы произнести я, хотя идти куда-то именно сейчас – меньшее, чего мне хотелось. – Бред. Оставайтесь у нас. Мы расстелем вам в комнате Ромыча, а его выселим на пол в гостиную. – А может, тебя выселим? Хотя он прав, девчонки. Оставайтесь. Ради вас я даже готов и правда расстаться со своей любимой тёплой кроваткой. Но только ради вас! – Ребята правы, – согласилась Вика. – Нечего нам сейчас ехать. Да и некуда. Я слегка улыбнулась. Наверное, если бы не друзья, пережить эти часы мне было бы в сотни, тысячи раз труднее. Ромыч, несколько минут назад усевшийся на пол, встал и куда-то исчез, а спустя какое-то время вернулся, держа в руках нечто наподобие книги. – Это альбом, – пояснил друг. – Смотрите, это был конец первого семестра, последняя пара. Помните? Мы все придвинулись ближе, чтобы разглядеть. С фотографии смотрели тринадцать гордых и счастливых лиц в белых халатах: двенадцать нас и один преподаватель. Здесь Лина еще носила брекеты, Анжела не успела перекраситься в блондинку, а Ира стояла в больших дурацкой формы очках. Сейчас она сменила их на линзы. Но красивее всех на фото вышел Туре. Он стоял позади преподавателя, высокий, статный, красивый, с густыми каштановыми волосами. Улыбка на его лице сияла в тон нашим халатам. Казалось, с того дня он совсем не изменился: в моей памяти он навсегда останется таким же счастливым и свободным, как на этой фотографии. – Ты хранишь альбомы с фотографиями? – улыбнулась я. – Ромыч у нас всегда одной ногой на шаг позади. – Вообще-то, печатные фотки – это круто, – оскорбился друг. – Если твоя пустая голова этого не понимает, то ты просто бесчувственный сухарь, который не умеет видеть прекрасное в обычных вещах. Ник лишь презрительно хмыкнул. – Я думаю, нам нужно устроить что-то вроде…поминок? Нет, звучит отвратительно. Что-то вроде вечера памяти, – предложил Ромыч. – Прямо завтра, после похорон. Соберёмся все. Вспомним все хорошее, что нас связывало. Посвятим ему песню. Мне кажется, нам всем это нужно. – Это хорошая идея. Я спрошу в деканате, возможно, нам даже выделят аудиторию. – Если они этого не сделают, это будет высшей степени кретинизм, – отметил Ник. Мы пошли спать, когда фонари за окном начали гаснуть, а где-то на горизонте забрезжил рассвет. Времени на сон оставалось не так много, но спать все равно не хотелось. Парни на самом деле постелили нам в комнате Ромыча и даже любезно дали свою одежду. Специальных средств для снятия макияжа у них, разумеется не было, но сейчас для этой цели отлично подошло и обычное мыло. Вика легла рядом и положила голову мне на плечо. – Ты как? – спросила она. – Жить можно. Просто это…это все свалилось так неожиданно. – Смерть в принципе никогда не ожидаешь. – Кажется, на втором курсе ты ненавидела философию, – впервые за это время улыбнулась я. – И правильно делала. Скука смертная для ленивых. Предмет обо всем и ни о чем одновременно. Тьфу. Я улыбнулась еще шире. Как хорошо, что даже в такие тяжёлые минуты мы не утратили способности шутить. – Что у вас с Ником? – спросила я, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о произошедшем. – Он классно целуется. – Это мы с Ромычем и без слов поняли. – Я думаю… Не знаю, все сложно. Да и как-то не до этого теперь.