Глава 1 Жалкие попытки наладить личную жизнь Глава 1. Жалкие попытки наладить личную жизнь К тому моменту, как Юна получила визу для учёбы в аспирантуре США, в России её уже ничто не держало. Даже лучшая подружка Вичка, с которой они сидели за одной партой и в бакалавриате, и в магистратуре, собиралась сейчас замуж — и отказывалась от встреч, ревностно охраняя от Юны своего жениха. Это и огорчало Юну, и смешило: уж Вика-то лучше, чем кто-либо другой, должна знать, что никаких увлечений в Юниной личной жизни не было и не намечалось. Юна съехала от матери, поскольку существовать с ней и дядькой Витькой было уже невозможно — среди скандалов, выпивки и мордобоя; она снимала комнату в центре города и подрабатывала репетитором испанского и английского, а также преподавала региональную культуру и этикет в детско-подростковом клубе любителей Испании и Латинской Америки. В иные минуты, сидя за столом в своей маленькой комнатёнке в коммуналке на Литейном проспекте, она спрашивала себя: что было бы, если бы она не влезла в этот скандал с Ельниковой? Наверняка сейчас была бы аспиранткой, преподавала бы и в новой академии, и в альма-матер — умей она вести себя хоть немного сдержаннее. Юна окончательно убедилась, что в родной стране ей больше не место, придётся начинать всё с нуля, — и с удивлением обнаружила, как её отношение к Ельниковой, когда-то любимой преподавательнице, начало стремительно меняться. Не Ельникова ли испортила ей всё, обвинив во всех мыслимых и немыслимых грехах? Разве не из-за неё теперь этот хвост позора будет тянуться за Юной многие годы, отравляя ей жизнь и мешая профессионально расти? Эта женщина последовательно и методично разрушила её только начинавшую складываться карьеру, отказала ей даже в будущем в любимом городе, отказала в том, чтобы иметь возможность спокойно, а не под шепотки работать в любимых вузах. Юна была так зла на Ельникову, что собственных ошибок уже не видела. Ругала Ельникову на все лады, в интернете в том числе? — ну, извините, такая необузданная натура, ничего в себе держать не может, иначе взорвётся. Была слишком настырна? А разве не говорят, что в наше время следует быть понастойчивее? Всё в голове Юны перемешалось; она уже не понимала, какую позицию и по отношению к кому она должна занимать в личной жизни, да и что вообще такое эта «личная жизнь». Юне шёл двадцать пятый год — а она всё ещё не представляла, какая личная жизнь для неё возможна. Все знают, что замуж выйти непросто; и всё-таки все как-нибудь да выходят. Этот феномен Юне всегда был непонятен. А что делать, если девушка много лет потратила только на учёбу, на науку, на карьеру, и навыки общения с противоположным полом отсутствуют вовсе? Тут поневоле поддашься давлению общественного мнения. «Давно пора встречаться с молодым человеком. Всё должно быть, как у людей», — твердят тебе коллеги, друзья, знакомые родителей. А как у людей? Познакомились, влюбились, поженились, — и они успели это сделать, пока ты закопалась в учении. У всех ровесников уже давно сложилась личная жизнь. Но как быть, если ты только под двадцать пять лет подняла голову от книжек и огляделась? Этому не учат. И теперь ты ищешь совета; ты чувствуешь себя жалкой. И уж будь уверена, что совет каждый рад тебе дать — с чувством собственного превосходства. Сколько недешёвых видеокурсов отснято, сколько аудиотренингов начитано для таких, как Юна! Ну а Юне повезло: люди готовы были ей помочь совершенно бесплатно. В Юнином случае совет всех знакомых и подруг сводился к следующему: «Надо снизить планку». Это многие слышат — но никто не знает, что это значит. Как её снижать? Например, допустимо, чтобы он не имел учёной степени? Пусть зарабатывает меньше — меня не смутит? Пусть у него не будет жилплощади? — Нет, это всё не то, — говорила подруга Вика. — Так ты тоже никого не найдёшь. Уйми академический снобизм; чем больше снизишь планку — тем быстрее найдёшь себе пару! — Ну а что же делать, если моё сердце ни к кому не лежит? — спрашивала Юна. — Тогда на хрен сердце, стерпится-слюбится, — категорично отрезала Вика, тоже явно переживавшая насчёт Юниной невостребованности и желавшая пристроить подругу любою ценой. «Всё-таки опытным лучше известно», — доверчиво решила Юна. Как-никак, а все её одноклассницы и однокурсницы не по одному разу успели повстречаться с парнями, некоторые — даже побывать замужем, и подкалывали Юну, что та ни разу не обладала престижным атрибутом успешности, называемым «парень». Юна подобные рассуждения слушала, раскрыв рот. Она четверть века не отрывалась от книжек — и упустила, как ей быстро и услужливо растолковали, самое главное: личную жизнь. Зато друзья, коллеги и знакомые тут же любезно объяснили ей, как всё устроено в нашем социуме, что считается нормой, а что нет. Юна, синий чулок, явно отклонялась от общественной нормы. И оттого немедленно согласилась на предложение Вики — а именно, на водителя автобуса, друга брата Викиного жениха. Юна приняла его приглашение погулять. Парень плёлся за нею, бубня: — Ты слышь, если в кафе хошь — так и скажи… Только платить тебе придется самой — я-то сейчас на мели… Сама понимаешь: какие заработки у начинающего водителя! Ты-то хоть, я надеюсь, при деньгах? Юна, думая, что это совсем неудачническая участь — соединить судьбу с таким скучным и неинтересным человеком — зашла в кафе и купила им с парнем чаю с пирожными. «Жених» сразу заявил ей нечто в таком духе: он-де знает, с какою целью их зазнакомили; так вот чтобы на официальную регистрацию брака она, Юна, не рассчитывала, о женитьбе в ближайшем будущем он и не помышляет даже. — Я за гражданский брак, ведь всё же это брак, просто как бы понарошку, как бы репетиция; а мы — граждане Российской Федерации, значит, почти что официально зарегистрированы, — втолковывал он Юне тем вечером. — Штампов и официоза я не приемлю, это всё интеллигентщина, а мы люди современные, мыслим передовыми категориями! Зачем вмешивать государство в личную жизнь? Юна, чьи представления об отношениях между мужчиной и женщиной зиждились на рассказах подруг и изредка посматриваемых мелодрамах, твёрдо помнила, что надлежит «снижать планку», — но представила, что пресловутая планка снижалась каждую минуту всё ниже и уже опускалась к ядру Земли, практически к самому Аду; Юна расхрабрилась и, встав из-за стола, покинула помещение. — Да ну тебя! — ругалась потом Вика в исступлении. — Неужто не понимаешь, что эдак навсегда останешься старой девой, дурища! С чего-то же надо начинать! Он же симпатяга такой — ну хоть переспала бы с ним! Ведь так и помрёшь девственницей! Итак, Юна, раскритикованная всеми вследствие своих необоснованных к мужскому полу претензий, оказалась неспособной найти своего человека. Но не все надежды были утрачены, ведь сдаваться было не в Юнином характере, — и тогда, решившись не ждать понапрасну принца в сияющей карете, она занялась активным поиском сама и обратилась в брачное агентство, где, предварительно содрав с неё тысячу рублей, её уверили в том, что найдут ей первоклассных женихов. «Ведь тысяча — не деньги, если я смогу быть счастлива всю жизнь», — подумала Юна и согласилась. В тот момент она готова была уже на всё — лишь бы забыть Ельникову, её невозможно сладкий голос, который хотелось слушать часами, замерев и прижавшись; забыть свою неотвязную тоску по человеку, который после всех лет так и оставался для неё чужим и непонятым. В один из дней зазвонил у неё телефон. Брачный агент радостно сообщил, что нашли ей там «самого лучшего жениха, замечательнейшего мужчину нашего города». — Только одна у него небольшая проблемка, — замялся агент. Это было то, что надо; насчёт планки снова можно было не тревожиться. — Ничего, — сказала Юна, уставшая от документов, диссертации, одиночества и унизительных поисков, — все мы не без проблем. Пускай звонит. «Великолепнейший мужчина города» позвонил, назначил встречу у метро, и побрели они, солнцем палимы, в Летний сад. Там-то он и достал из сумки бутылку водки и, нахваливая свой напиток, вслух кичливо рассуждая о различных сортах и видах алкоголя, начал хлебать безостановочно; затем парень стал горланить пьяные песни и бормотать непристойности, причем держал Юну за руку крепко, чтоб не вырвалась. Завидев недовольство и разочарование в Юниных глазах, закричал: — А ты что, из тех, которые вообще не пьют? Щас я тебе устрою, а то ишь непьюшка какая! — и замахнулся бутылкой. Юна, опозоренная перед другими посетителями Летнего Сада, еле унесла оттуда ноги: «доснижать планку» до уровня «полтора метра под надгробием» ей сейчас, с перспективой аспирантуры в Лос-Анджелесе, хотелось меньше всего. Оставался последний способ — сайт знакомств. Перед его посещением Юна побывала на ежегодном медосмотре, в ходе которого один врач поинтересовался, есть ли у неё молодой человек. Юна, подумав, что, видимо, и впрямь за годы учёбы много всего упустила, и в современном социуме отсутствие мужчины — признак физического и психического нездоровья, раз врач спрашивает о таком, уныло созналась, что «нет и не предвидится». — Так задайся целью, — посоветовал ей тот великий медик. — Мужчины разучились охотиться и не станут тебя добиваться; а ты сама хватай добычу и в зубах тащи к себе. Тот, кого ты ждёшь, уже не появится; сейчас у тебя одна задача — взять то, что есть; а иначе пиликать тебе одной до морковкина заговенья. Накрепко уяснив этот важный совет, Юна немедленно воспользовалась им и «волокла под венец» буквально каждого, кто откликался на её интернет-рассылку. Но резкое и необдуманное «снижение планки» однажды мигом отрезвило Юну. Неучи, альфонсы, алкоголики, безумцы, — кто должен был стать следующим? Можно было, конечно, снизить требования к жениху до минимума и поискать возлюбленного среди заключённых колонии-поселения или колонии общего режима, — и всё же даже Юна при своей крайней наивности, граничившей с житейской глупостью, понимала, что это перебор. Тем не менее, Юну уже посетил азарт — и, возможно, она продолжила бы все эти захватывающие знакомства; но какие-то странные вещи начали происходить с её телом. Не проходило онемение в левой руке; мизинец на ней отклонился от остальных пальцев; Юна заметила, что рука похудела и значительно утратила силу, а все мышцы тела стали попеременно подёргиваться. Интернет не оставлял ей шансов — все симптомы указывали на такое грозное заболевание мотонейрона, как боковой амиотрофический склероз, возможно — опухоль головного мозга. Мнительная Юна, всегда жившая, не чувствуя тела, и привыкшая относиться к своему здоровью с большим трепетом, сейчас не понимала, как поступить. Бежать к врачам, диагностироваться? Для чего? Чтобы, узнав приговор наверняка, отказаться от своей мечты, остаться здесь и умереть, осмеиваемой бывшими коллегами, забытой друзьями, и так и не узнав какой-то другой жизни? В самолёт Юна садилась с чувством, что всё здесь для неё кончено. Ельникову она никогда больше не увидит, как не увидит и этого города; пусть умрёт на чужбине, раз так суждено; но перед тем у неё есть немного времени, — и уж теперь-то она не даст маху, в последние месяцы возьмёт от жизни всё, что сказочный Лос-Анджелес сможет ей предложить! Первое, что предложил ей этот город, — эпидемию гриппа, подхватив который, Юна провалялась без сил и потеряла целую неделю. Стоило ей подняться — как в Университете Калифорнии в Лос-Анджелесе, сокращенно УКЛА, её тотчас взяли в оборот, как и остальных стипендиатов: дали педагогическую нагрузку и отправили на коллективный спецкурс по написанию научных работ, который сегодня открывал в здании физики и астрономии — вот же совпадение — некий американец с простой русской фамилией Петров. Юна, заинтересовавшись фамилией, посмотрела в интернете и обнаружила, что старик, именуемый Vsevolod Filippovich Petrov, — всемирно известный профессор астрофизики и прочтёт им только одну лекцию, связанную с точными методами в гуманитарных науках. Похоже, в план коллективного спецкурса его поставили не в последнюю очередь благодаря теме её диссертации по сравнительному литературоведению — ведь писала-то она о научной фантастике в испанской и американской литературах. Петров оказался научным консультантом недавно вышедшей у американского исследователя из УКЛА книги «Астрономия и физика в научной фантастике»; здешние студенты сокращённо называли его по инициалам — VFP, что расшифровывали как Very Frightening Person (Очень Пугающая Личность). — Quiet!!! (Тихо!!!) — проорал им худой и высокий VFP, когда они — захваченные красотой кампуса на холмах Вествуда, новыми перспективами и знакомствами, весело щебечущие в аудитории — даже не заметили, что грозный лектор уже разложил перед ними свои материалы. До той минуты Петров терпеливо ждал, пока галдёж уймётся, — но так и не дождался. Юна, сидевшая прямо перед ним на первой парте, которую всегда занимала вследствие своей близорукости, тотчас забыла обо всём, даже о немеющей левой руке, даже о смертельном диагнозе и о том, что жить ей осталось недолго. Глаза и брови у Петрова были расположены, как у самураев на старинных японских гравюрах укиё-э: внешними углами вверх, причём нижние веки представляли собой горизонтальную прямую линию, а не чуть изогнутую, как обычно бывает у глаз. К тому же, что-то, видимо, случилось у него с левой половиной лица: она была глубже вдавлена в череп, чем правая, а левое ухо было сильнее оттопырено. «Наверное, кто-то хорошо его долбанул лопатой в пьяной драке. Или в молодости несчастный случай: например, упал лицом на рельсы. А может, и вовсе родовая травма», — подумала Юна. Волосы у Петрова были не так седы, как небольшая бородёнка и усы; очевидно гордясь своей густой шевелюрой, владелец отпустил её чуть ниже середины шеи и зачесал назад, что сделало его чем-то похожим на злодеев из серии фильмов про Джеймса Бонда. Петров, заметив Юнин взгляд, рявкнул по-английски: — What the fuck are you looking at? (Что, бля, уставилась?) — Ну и лицо у вас! — вырвалось у Юны на русском. — Лицо как лицо. Такое же, как у батьки моего. Унаследовал его грёбаные черты. Ну так что с того? — на русском же ответил ей Петров. В его широко расставленных глазах полыхали от гнева все огни Преисподней. — Ничего. Ваши глаза! Представляю, какой хороший обзор они дают. Петров — частью ради шутки, частью для устрашения — скорчил такую рожу, что аспиранты засмеялись. Юна не выдержала и повторила за ним — слишком велик был соблазн изобразить такое же у себя на лице. — Не смей передразнивать! — вскипел Петров и гулко топнул ногой. — Иначе выставлю вон, подам жалобу — и тебя депортируют к чёртовой бабушке! Видно, это у неё такая карма — всех провоцировать на то, чтобы писали на неё заявления, исключали из вузов… А мужик-то весь издёрганный. Как и она сама… — Это ты та русская девка, которая с научно-фантастической темой? — продолжил старик по-русски уже спокойнее. — Останешься после занятия. Когда остальные аспиранты вышли из аудитории, с сочувствием оглядываясь на Юну, та дерзко вскинула голову: — Хотите меня повоспитывать? Возьмите номер и встаньте в очередь! Она уже ничего не боялась и не сдерживала себя: смертельный диагноз её раскрепостил. — Хамка. Да кто я тебе — папаня родной, чтобы воспитывать? Если родители не воспитали — поздно уже, — буркнул Петров, порылся в папке и кинул ей в лицо её тезисы. — А вот с научной составляющей сделать что-то ещё можно. Что это за диссертация такая? Тут же одна болтология, судя по project summary. Вы, конечно, никто не блещете, но… — Как не блещем? — возмутилась Юна. — Мы все получили стипендию для учёбы здесь! Петров глумливо ухмыльнулся. — Представляю, что за диссертационные проекты предложили остальные, если в качестве лучших выбраны были ваши. — Но я же ничего не советую вам по астрономии. — Да ты, макитра, совсем берега потеряла! — взъярился Петров. — Думаешь, я в восторге, что мне эту вашу лекцию в расписание впендюрили? Меня в лаборатории ждут! Но совет я тебе всё же дам, прислушиваться или нет — дело твоё. Укрепи свою диссертацию — хотя не знаю, можно ли сей опус таким гордым словом называть — статистическим методом исследования текстов своих писателей. — Я думала об этом, но это же такая морока… Да и не знаю, успею ли я… — Юна хотела сказать, что предпочла бы быстренько всё сделать и помереть от бокового амиотрофического склероза уже в статусе PhD, как Стивен Хокинг, — но вовремя осеклась. — Так и думал, что гуманитарии — ленивые говнюшата, — с презрением отчеканил Петров. — Ленивые и трусливые. Неудивительно, что вы такие и бедные. Прозябаете повсеместно без грантов. — Вы понимаете, что только что оскорбили фундаментальное направление науки? — Юна от изумления даже дышать забыла. Ну и склочный мужик! — Я тебе всё сказал, — Петров развернулся и направился к выходу своей стремительной, молодой походкой. Глядя на него сзади, его никак нельзя было назвать стариком. Юна, пожав плечами, вышла из аудитории и медленно побрела по первому этажу здания физики и астрономии; уже назавтра ей поставили лекцию по её теме первому курсу бакалавров — надлежало её повторить, посмотреть слайды презентации. Вдруг к ней подбежала какая-то молодая резвая американка; схватила её за руку и затарахтела: — Ну вот она где! А мы сидим ждём! Вы готовы? — Как! Мне же завтра выступать? Вы меня ни с кем не перепутали? — Не завтра, а сегодня! — женщина подтащила Юну к серебристому лифту, украшенному разными формулами, и нажала кнопку третьего этажа. — Мне сказали, вас ждут уже пятнадцать минут. Ищу, ищу вас везде! «Наверное, это снова Петров чудит», — подумала Юна, удивлённо признаваясь сама себе, что была бы совсем не прочь встретиться с сумасбродным профессором ещё раз. На третьем этаже женщина подтащила её к двери, на которой была табличка: Prof. Yeremeyev Felix V. Когда её протолкнули внутрь, двое мужчин и женщина воскликнули одновременно — каждый своё: — А, явились — не запылились! — Сколько можно вас ждать! — Это, в конце концов, вам нужно или нам? — Садитесь, — сказал ей молодой мужчина, протягивая листок. На лице его было выражение крайнего недовольства, он посмотрел на часы. — У вас максимум сорок минут. Вы сами у себя отняли время. Вот вам задачи по аналитической и квантовой механике. Приступайте. — Да я же в жизни их не решу! — воскликнула Юна. — Это Петров вас подговорил такое мне устроить? Профессора переглянулись. — При чём здесь Петров? Вы понимаете, что вы здесь учитесь только потому, что получаете правительственную стипендию? — Это так, — согласилась Юна. — В таком случае, если вы не хотите эту стипендию потерять, вы сейчас покажете всё, на что вы способны в области механики. — Показать всё, на что я способна в области механики, чтобы не отняли стипендию… что ж, это разумная сделка, — вздохнула Юна; надеясь, что её всё-таки с кем-то перепутали, она взяла ручку и стала бодро выписывать на листе таблицу умножения — единственное, что она, филолог, могла для механики сделать полезного.