Переменившись в лице, молодой мужчина вырвал у неё листок и гневно потряс перед комиссией. — Коллеги, думаю, вопрос можно считать решённым. Девушка не посещала занятия весь семестр, а теперь ещё глумится над комиссией. Ассистент, давайте ведомость, я заполню. Молодая женщина, притащившая Юну в кабинет, с перепуганным видом вложила бумагу в требовательно протянутую руку. Остальные члены комиссии вздыхали, поглядывая на часы. — Придётся отчислять, — сказал седовласый дед, вставая. — Зачем вообще выбирали такую специальность, которая вам нисколько не интересна — как там вас? В этот момент в дверь постучали. Ассистентка открыла; в кабинет вошла студентка, чем-то похожая на Юну: стройная, светлые длинные волосы и миловидное лицо. — Извините, пожалуйста, за опоздание… Но я не готова сегодня сдавать… Можно ли будет перенести экзамен? — Ой! — воскликнула ассистентка. — Вот оно что! Ну вы бы ещё реже посещали лекции! Извините, пожалуйста, Феликс, — обратилась она к молодому мужчине. — Я их перепутала. Сами видите, что похожи. Мы встречались-то один раз в жизни. А эта… была на первом этаже… и я подумала… что… пришла сдавать… — Подождите. Так вы не Марта Орбо? А кто вы тогда такая? — повернулся к Юне тот, кого назвали Феликсом. — Юна Прищепкина. Аспирантка с филологического. — Постойте! — воскликнул мужчина по-русски. Его лицо прояснилось. — Прищепкина! Вы заканчивали СПбГУ? Я вас знаю. — Кто ж меня там теперь не знает, — пробормотала Юна. — Эта Ельникова… — Ельникова? — озадаченно посмотрел на неё Феликс. — О, та дама… Мисс Ельникова… дама веская, — услышав знакомую фамилию, отреагировал седой профессор. — Когда я защищался в России, она была моим научным руководителем, — к слову вспомнил Феликс Еремеев, обращаясь к старику. — Нет, я не про Ельникову. Вы же филолог? Не путайте меня. Помните, лет шесть назад я был проректором по науке, а вы готовили студенческий круглый стол на Международном культурном форуме? Вы ещё ко мне на консультации приходили и отчёт потом сдавали. Да. Теперь Юна вспомнила. Просто реальной все эти годы для неё была только Ельникова… Все остальные события студенческой жизни прошли, как в тумане, на фоне мыслей и переживаний о ней. — Подождите меня снаружи, пожалуйста, я скоро освобожусь, — попросил Феликс. — Сейчас закончу с коллегами и Мартой Орбо. Юна вышла и осталась ждать за дверью — не вполне понимая, зачем. Сейчас она ещё кое-что вспомнила. На первом курсе как-то раз Ельниковскую лекцию по концепциям современного естествознания заменял именно этот мужик. Видимо, Ельникова тогда была в командировке и попросила его о подмене. Юна вспомнила свою досаду и разочарование, когда открылась дверь и вошла не долгожданная Ельникова, а чужой мужик; ей сделалось тошно и гадко. Как могла она так сильно любить эту старую перечницу, считать её идеальным педагогом; так тосковать по ней? Распрощавшись с коллегами, Еремеев открыл кабинет и обратился к Юне: — Извините меня. Зайдите, пожалуйста. Давайте поговорим. Как дела в СПбГУ? — Да всё по-прежнему. Спрашивайте у тех, кто там работает. — Эта девочка, Марта Орбо, действительно посетила мой курс только пару раз за семестр. Вот ассистентка вас и перепутала. — Это называется комедия положений. Не в то время не в том месте, — пошутила Юна. — Пойдёте обедать? — К сожалению, мне ещё в библиотеку надо. У меня с собой список книг для моего исследования. Думаете, мне дадут их на дом? — Если бруиновская карточка у вас есть, тогда дадут. — Отлично, — Юна весело подпрыгнула. — Кстати, ваш наезд меня тоже взбодрил. Никогда не забуду, как вы требовали, чтобы я сделала всё, на что способна в механике. — Я тоже не забуду, как вы принялись писать таблицу умножения, — хмыкнул Феликс. — И это в футболке с надписью NASA. Я бы назвал такое кощунством. Нарядились студенткой астрономического отделения — и ещё удивляетесь, что вас тащат сдавать экзамен. — Как это можно астро-студенткой «нарядиться»? — не поняла Юна. — Джинсы с футболкой NASA, рюкзак за спиной, ноль косметики, — пояснил мужчина. — Неудивительно! В эту жару косметикой не собираюсь пользоваться — мужчины этого не делают, так с какой стати женщине такой труд на себя принимать! Это не значит «нарядиться под студентку»! Наоборот, так рассуждают женщины уже чинные, солидные, которые в возрасте. — Ух ты, какой воинствующий феминизм, — задумчиво посмотрел на неё Феликс. — А эту насовскую футболку я в «Россе» купила, — с гордостью призналась Юна. — В «Россе» уже успели побывать, а в библиотеку ещё не наведывались? — добродушно подколол Феликс, но Юна усмотрела в его словах высокомерный упрёк и, возмутившись, гневно напустилась на него: — Я имела право развлечься хоть немного после пережитого. Не до библиотеки было. Вы бы знали, чего мне эти месяцы стоили! Сначала я чёрт знает сколько ждала визу — меня, филолога, отправили на административную проверку! Что за унижение. Мать истерит и ненавидит меня не меньше, чем папаня ненавидел. На фоне этого оформление аспирантуры, постоянный её перенос: то проверка в Посольстве задерживается, то фонд документы не успевает оформить. Вы знаете, что мне пришлось дважды летать в Хорватию, поскольку у нас в стране все представительства США закрылись? Всё, к чему я шла годами, чуть было не рухнуло. Представляете? Феликс медленно кивнул, внимательно глядя на неё. — Так вот, я на административной проверке, переезд под угрозой… — чуть не плача, продолжала Юна. — Вы-то, небось, в куда более спокойной обстановке улетали пять или сколько там лет назад! — Шесть. Вскоре после того культурного форума. — А я прилетела — и что? Да мне, если хотите знать, уже два месяца налоговый номер не могут выдать — то документы потеряют, то ещё что-то. Считаете, это нормально? Вы-то свой, небось, без проблем недельки за две получили. — Это все ваши злоключения — или ещё есть? — Конечно же, не все! — почти выкрикнула Юна. — Это, как оказалось, только начало. Я почти никогда не болела гриппом, много лет держалась — а тут рухнула сразу как приехала. Надо в общежитие заселяться, по инстанциям бегать, оформляться — а я никакая. Никакущая! Три дня температуры — и врачи в телефоне абсолютно спокойны: мол, сами приезжайте. И мне с температурой тридцать девять с половиной пришлось разбираться с тонкостями своей страховки, вот радость-то! Чтобы узнать, что мне ничем помочь не могут; зато заражать людей в очереди — добро пожаловать к нам в emergency room! — Всё правильно, здесь только так. Никто не будет с вами носиться, как с писаной торбой, — холодно подтвердил Феликс. — Что вы делаете из этого трагедию. Сейчас сезон такой — март, температура постоянно меняется — то жарко, то холодно; все переболели. Я тоже лежал неделю, — с такой же температурой, как и вы, вынужден был выступать онлайн, потому что кроме меня мою работу никто не сделает; и ничего, пережил, как и многие мои коллеги. — Так вы вон какой крепкий и здоровый, что сравнивать. А я в обморок свалилась! Ещё и неудачно ушиблась при этом! А волос сколько у меня выпало? А гемоглобин как упал? Да я первые дни после выздоровления на улицу выходить не могла, так шатало! Может быть, я ещё и помру! Приехала, чтобы гриппом заболеть — это ж надо же! В первую неделю! — Так ведь это всё в прошлом, — с некоторым недоумением возразил Феликс. — Сейчас важное время для того, чтобы сконцентрироваться на своих обязательствах и работе. Вы так не считаете? — Большое спасибо, что напомнили мне о моём долге перед наукой! — саркастически воскликнула Юна. Накопившаяся усталость последних месяцев вдруг навалилась на неё; она снова почувствовала себя больной, эйфория от нахождения в Лос-Анджелесе куда-то улетучилась. — Ещё и попрекнули меня покупкой насовской футболки в «Россе»… Да это, если хотите знать, моя единственная радость за последние два года! — Да не попрекал я вас, с какой стати? — сердито прервал Феликс и подошёл к ней, продолжая внимательно глядеть на её лицо. — Какая живая мимика. Вы что, в самом деле заплакать собираетесь? Предлагаю вам успокоиться; сейчас вы здесь, все испытания позади. Поедите и пойдёте в библиотеку. Будете продуктивно работать, как привыкли и чего от вас все ожидают. Нет? — Да не так-то это просто, Феликс Эдмундович, — горестно отказалась Юна. Мужчина возразил: — Валентинович. Эдмундович — это Дзержинский. — Ой. Я на автомате. — Если вы привыкли страдать и хныкать — от любимой привычки отказываться нелегко, это конечно. Но ради разнообразия вы могли бы… — По-вашему, я привыкла страдать и хныкать? — возмутилась Юна. — А что, стали такой недавно? — весело поддразнил мужчина. — Вы же боец, судя по эпизоду с таблицей умножения. С активной жизненной позицией. До конца будете бороться. — Это в прошлом, — с тоской посмотрела на него Юна. — Полчаса назад — это в прошлом? — поднял брови Феликс. — То есть это теперь не вы в этом студенческом теле? Вас захватил пришелец, как в научной фантастике? — В научной фантастике тоже часто о страдальцах вроде меня пишут. Я её как раз изучаю. Сиди и думай, от каких бед помрёшь! — А вы пробовали не сидеть и не думать, а, пока вы живы, дело делать? — А незаметно, что я дела делаю круглосуточно? — возмущённо вскинулась Юна. — Заметно, — примирительно согласился мужчина. — Потому и предлагаю не сбавлять темп и вспомнить о самом главном. — Да вы зануда похуже меня, — девушка полушутя-полусерьёзно сделала ещё полшага и, оказавшись вплотную к нему, легонько стукнула его кулачком в грудь. Феликс слегка улыбнулся: — Очки-то не ломайте. Всё никак привыкнуть к ним не могу. Юна только сейчас заметила, что у него на груди висят очки, незаметные в тёмной оправе и на тёмной тесёмке на фоне тёмно-серой рубашки и чёрной кофты. Феликс перехватил её заинтересованный взгляд, неторопливо снял очки и, положив их на стол, подвинул к ней ногой круглую библиотечную тумбочку для верхних полок, стоявшую у шкафа: — Вставайте, Юна. Юна, не заставив себя просить дважды, сделала шаг к тумбочке, шаг на тумбочку — и сразу оказалась в его объятиях. Как только она обняла его за шею и прижалась к нему, все испытания этих месяцев сразу перестали иметь значение. Она с ужасом поняла, что не сможет разжать руки. Вот позор. Повисла на незнакомом мужике с чужого факультета. Какой ужас. Юна глубоко и прерывисто вздохнула и испуганно прошептала: — Слышите? Это теперь у меня такой вздох стал после этого вашего американского гриппа. Не могу нормально воздух втянуть! — Неважно себя чувствуете? — осведомился он, довольно крепко держа её в объятиях. Объятия эти были скорее дружескими, и Юна успокоенно задышала ровнее. — Первые дни еле таскала ноги. Сейчас уже савраской ношусь по городу… надолго ли… — Юна не решилась поделиться с Еремеевым своим предполагаемым диагнозом. — Хоть с чем-то нормально, — он осторожно похлопал её по спине, затем погладил и стиснул сильнее. Юна ойкнула от неожиданности и удовольствия. — Как у вас сердце колотится. Юна, очень сильное сердцебиение. Всё в порядке? — Я действительно неважно себя чувствую, — тихо пожаловалась Юна, кладя голову ему на плечо и закрывая глаза. Как сказать ему, что мужчина обнимает её впервые за всю её жизнь? Феликс слегка отстранил её, аккуратно пощупал лоб тыльной стороной руки: — Температуры вроде нет. — Мне просто страшно, Феликс Валентинович. Очень-очень страшно.