— Всем страшно, Юна. Вы можете делать только то, что умеете. Вот и всё. Юна нетерпеливо обвила его шею и снова замерла. — Разрешите ещё так постоять, пожалуйста. Очень надо, правда. — Надо — значит, стойте, — Феликс неожиданно для себя испытал прилив сильной как психологической, так и физической нежности, почувствовав, как Юна вцепилась руками в его одежду. Это была именно нежность, жалость и желание защитить — не возбуждение; мужчина почувствовал одновременно и восторг, и досаду. — Спасибо, что отнеслись с пониманием, — Юна говорила очень тихо. Она должна была бы смущаться, но на смущение не было сил. Напряжение последних дней и тоска последних лет слились в тяжёлое давящее чувство. Ей казалось, что, стоит им разомкнуть объятия — она рухнет на пол и помрёт прямо тут. Хоть бы он её не отпускал. — Я не совсем тот, за кого вы меня принимаете, Юна. Я не отнёсся с пониманием. А действую в собственных интересах. Делаю исключительно то, что мне доставляет удовольствие. — А, вот как. Ну, тогда мне ещё приятнее. Принимаю как комплимент. Мне надо привести в порядок нервную систему. Прямо чувствую, как становится легче. Извините, пожалуйста. — Да что ж такое, — он быстро и шутливо погладил ее по спине. — Я же сказал, что действую в собственных интересах. Не извиняйтесь. Думаете, вы единственная тяжело и много работаете? У вас у одной тяжелый год, проекты? — Не думаю, — послушно пробубнила Юна. — Хорошо, что вы мне эту тумбочку подвинули. Так гораздо удобнее рукам, когда мы одного роста. — Вопрос в том, сколько я так руки продержу. С этими проектами забросил зал, сила в мышцах уж не та, поди, — хмыкнул Феликс. — Мы с вами на рекорд идём? Давайте хоть кого-то из коллег позовём, чтобы нам для книги рекордов Гиннеса зафиксировали самое длинное объятие при свидетелях? — Ой, точно… коллеги, — с беспокойством завертела головой Юна. — Вдруг сейчас войдут. — Да не войдет никто. — А вы знаете, что самое длинное объятие уже зафиксировано? Люди сутки руки не разнимали. — И откуда же такие сведения? — В школе в газете «СПИД-инфо» читала. Они перед тем, как обняться, вроде как случайно вляпались в мощный клей в процессе ремонта, вот никто и не мог их расцепить. — Это, безусловно… надёжный источник, — коротко рассмеялся Феликс. — Что, давно не обнимались? — Давно, — призналась Юна, безвольно лёжа головой на его плече. — И когда? — Ну, с Наталией Викторовной после окончания магистратуры. — Вы шутите? — Да нет, конечно. Ещё восемь лет назад с любимой учительницей, когда школу закончила… Наталия Викторовна умерла, а я всё в себя не приду, знаете. Мы были так близки… — Знаю, Юна. Когда привязываешься к человеку старше — нужно быть готовым к его уходу. Это большая проблема учеников, которые близки с наставниками. Я тоже давно не обнимался. Живу один, да даже не в этом дело. Как-то не до объятий было с этими проектами. И что, с объятиями — это у вас реально всё? — Нет, — добросовестно вспомнила Юна. — Ещё три года назад я ездила в Москву. Там школьная подруга живёт, Аллочка. И вот мы с ней обнялись после долгой разлуки. — Ещё? — Ещё кот мой меня обнимал. Незадолго до смерти. Мой старенький Козлеша… Цеплялся за меня так, словно цеплялся за жизнь… — несмотря на то, как Юне было хорошо, она почувствовала, что вот-вот расплачется. — Так, — решительно одёрнул её Феликс. — Юна, просто послушайте меня сейчас, хорошо? Я не тот человек, у которого можно повиснуть на шее и плакать, жалуясь на жизнь. Давайте уже действовать как-то. Нервная система у вас приходит в порядок? — Ещё минутку дайте, — взмолилась Юна. — Да я вас не тороплю. Просто — простите за прозу жизни — не ел с десяти часов, а ещё в туалет бы сходить. Помимо нервной системы, вам для системы пищеварительной не хотелось бы что-то сделать? Тут есть нормальное кафе в кампусе, оно до пяти тридцати только заказы принимает. Сходим? — Да, я бы поела, — согласилась Юна. — Радикальная феминистка позволит себя угостить? — Нет, конечно. Давайте лучше я вас угощу за то, сколько времени отняла. — Вы не у меня отняли, а мне подарили своё время. Не пробовали смотреть с такой стороны? — Почему нельзя просто каждому оплатить свой заказ? — Потому что мне бы доставило удовольствие вас угостить. Я же вам доставил удовольствие объятиями. Теперь вы мне доставьте. — А! Тогда конечно, — легко согласилась Юна, вызвав у Феликса улыбку. — С книгами я помогу, вдвоём быстрее их найдём. Вся филология в библиотеке Янга, левое крыло со второго по пятый этаж. Если не ошибаюсь. Сходим? — Сходим, — с плохо скрываемым наслаждением Юна вдыхала запах его одежды. — Чем хоть вы тут стираете? И в аудиториях такие ароматы… — Да всё дезинфицируют чем-то. У вас на филфаке что, другие запахи? — Вы не поверите — другие! — Странно. Я думал, система уборки унифицирована по кампусу. Вы ещё не готовы меня отпустить? — Феликс осторожно разомкнул руки Юны. — Погодите, я хочу вас спросить. Так уж вышло, что я писал диссертацию у Ельниковой, и кое-какие слухи до меня дошли. Сейчас паззл у меня в голове сложился, вроде бы это про вас говорили, что был какой-то скандал с Ельниковой — это верно? — Смотря о чём вы. — Про то, что вы с ней в интернет вывалили не стесняясь. — Да, верно. Лично я действительно не стесняюсь, что вывалила. Не хватало в себе держать. А вы, раз такой сплетник — там бы и оставались, в матушке-России! И следили бы за нашей историей. — Да не собираюсь я в вашей с ней истории копаться, — с некоторым раздражением отозвался Еремеев. — Мне очевидна ваша тоска по дружескому общению со старшим коллегой, учителем, который помог бы в жизни и направил. Тоска по матери. Всё. Больше можем к этой теме не возвращаться. — Да уж, пожалуйста! — Я помню вас, когда вы приходили в мой кабинет в период подготовки того круглого стола на культурном форуме. Вы были в таком нервно-возбужденном состоянии… как и сейчас. Вы всегда такая? — Извините, но да. Другой вряд ли буду. — Да не проблема. Просто вы быстро истощаетесь. Объятия помогают набраться сил? — пошутил Феликс. — Чёртовы ваши руки. Кто же виноват, что они такие приятные, — пожаловалась Юна, снова обнимая его. Феликс вдруг крепко обхватил ее — уже совсем не утешительно и не по-дружески, и спросил — тихо и серьезно, пародируя её вопрос про объятия: — Очень надо с вами переспать, вот правда. Можно? — Надо — значит, переспим, — с готовностью передразнила она его. — Только не будьте такой дохлой. — Устала очень от мучений. — Мученица, — его лицо опять приняло сумрачное выражение. — Вы опять считаете, что вы одна такая уникально усталая? Вот и отдохнём. Кафе, библиотека, койка. Идёмте, я закрою дверь. И ещё, Юна, — задерживая девушку в дверях, Феликс вдруг с улыбкой произнёс: — С приездом. Когда они вышли на улицу, Феликс кивнул на пару студентов, которая прошла мимо них, гордо держась за руки: — Рискнёте? Юна не поняла; он протянул ей руку, за которую она с готовностью ухватилась. Как же это было приятно — пройтись с ним за руку. Или она просто изголодалась по мужскому вниманию, и так приятно было бы с любым? В замешательстве Юна пошла с ним по аллее, с удовольствием чувствуя его крепкое и ласковое пожатие. Сбоку от дорожки она заметила ковёр из опавших сиреневых цветов и подняла голову. Феликс тоже остановился: — Уже опадают. Любят цвести в холода, а холода-то уходят. — Симпатичные какие! Это вы к ним привыкли, а я ещё не видела, — с этими словами Юна отпустила его руку и устремилась к цветочному ковру. Подняла несколько ещё не увядших цветов, с интересом рассматривая их. — Какие крупные. Как называется это дерево? — Не знаю. Знаю только, что в южной Калифорнии их много. — Почему цветы упали? Они же даже не завяли. — Просто некоторым суждено погибнуть в самом цвету. Сами не знаете, что ли? — Какую страшную вещь вы сказали. Мысль, которая меня всю жизнь ужасает, — Юна снова вспомнила про свой диагноз и подумала, что бояться нечего: даже если они сегодня и впрямь переспят, если он не передумает — что это такое рядом с болезнью и смертью? Они зашли в небольшое кафе; оно находилось в тени на площадке, покрытой каменными плитами. Взяв заказ, сели за стол; Юна воскликнула: — Да что же это! Стол-то качается. Пересядем? — Хрен мы пересядем. Я тут каждый день обедаю. Это самый спокойный столик. Остальные ещё хуже. — Да ладно! Зачем же вы сюда приходите, раз так неудобно?