— Это как? — Ну, я часто покупаю книги в букинистических магазинах. И протираю обложку особой жидкостью, как её… спреем. — Такое продаётся? Спрей для книг? — Представляешь — даже в наборе с особой тряпкой. Юна с энтузиазмом схватила часть книг: — Тогда идём? Мужчина задержал её: — Э, нет. Мы ещё не договорились. Я что, за спасибо четырнадцать книг по Вествуду попру? Спасибо в карман не положишь. — О! Я знаю, что можно положить вам в карман, — отреагировала Юна моментально — и, нисколько не растерявшись, вытащила из кармана четвертак. — Двадцать пять центов вас устроит? — весело поинтересовалась она. — Смотря каких, — Феликс деловито перехватил её ладонь, нащупал очки, висевшие на груди на тесёмке, и, надев их, углубился в изучение. Сейчас он выглядел типичным профессором, которого волнует только объект исследования. — Да ведь это барабанщик с маркой монетного двора «пэ», — с живостью воскликнул он, снимая очки. Его лицо просияло от удовольствия. — У меня уже есть «дэ» и монетка без буквы. Дай-ка сверюсь со списком, он у меня в телефоне. Спасибо, будет для моей коллекции. — Как это? — всерьёз заволновалась Юна, вызвав у него улыбку. — То есть эта штучка ценная? Отдайте сейчас же! Сколько она стоит? Может быть, сто долларов! Сейчас же скажите всё честно. Феликс усмехнулся, сзади осторожно обхватил Юну, почти не касаясь её, вложил монетку ей в руки. — Себестоимость этой монеты стандартная. Просто я с восьми лет собираю, меня все виды интересуют. Показать, где ставят штамп монетного двора? — Покажите, — пытаясь незаметно освободиться из его рук, согласилась девушка. Феликс, не обратив внимания на её попытки, раскрыл её ладонь с монеткой, показал знак. — А вы дальнозорки или близоруки? — полюбопытствовала Юна, чтобы как-то снизить градус неловкости от нахождения в его руках. — Если я надел очки, чтобы монету на близком расстоянии рассмотреть — так, наверное, дальнозорок? Он развернул её к себе, запирая между собой, книжной полкой и стеной. Юна взволнованно повторила: — Давайте пойдём уже выпишем книги и отнесём их, нет? — Нет, — тихо отказался он. — Мы ещё не договорились насчёт оплаты труда. В Калифорнии люди практичные, никто ничего не делает бесплатно. Двадцать пять центов, даже коллекционных, маловато. Можно двадцать пять раз тебя поцеловать? — Зачем так много? — искренне удивилась Юна. — Думаешь, это много? И почему у тебя личико горит? — А вы отойдите чуток подальше — и перестанет гореть. Вы нас обоих ставите в неловкое положение, сейчас ваши студенты зайдут и увидят. И… — Библиотека для физиков находится в противоположном крыле здания. У студентов занятие. И потом, студенты здесь не идиоты и знают, что профессор — тоже человек. Феликс осторожно, но крепко взял обеими руками Юнину голову и склонился к её лицу, покрывая его медленными, вдумчивыми, но довольно лёгкими поцелуями. Юна инстинктивно слегка запрокинула голову и еле заметно качнула головой, чтобы убрать распущенные волосы с лица и открыть его губам больше пространства. Феликс уловил ее движение под своими ладонями и всё понял; его дыхание потяжелело, поцелуи стали крепче и весомее. — Руки… после книг… вы же сами сказали… надо продезинфицировать, — с усилием вымолвила девушка, боясь, что вот-вот утратит связь с реальностью, и отчаянно за неё цепляясь. — Ну хочешь, я потом твою мордашку тоже вместе с книгами и монетой продезинфицирую после своих отвратительных грязных и загребущих лап, — ухмыльнулся Феликс. Прошёлся лёгкими поцелуями по губам, но задерживаться не стал и спросил: — А можно шею тоже поцеловать? — Можно шею, — безвольно согласилась Юна. — Что вы делаете? Ох! Внезапно у неё подогнулись колени от чувственного ощущения; она попыталась оттолкнуть мужчину, но он зафиксировал её у стены и пояснил: — Это очень глупый вопрос. Любому ясно, что именно я делаю. Я тебе за него синяк поставил. — Я выбесила фриковатого Еремеева. — Извини хама. Или можешь не извинять. Ты так затрепыхалась… понравилось? — Необычно. Давайте я тогда иначе спрошу: зачем вы это делаете? — Для удовольствия. Исследую свои ощущения, — он расстегнул три пуговицы на воротнике её кофточки. — Ого. Она через голову снимается. Жаль. А там ещё одна футболка? Притом намертво в брюки заправленная. Не повезло мне сегодня. — В библиотеке прохладно… Не хотелось бы снова после гриппа… — Ну хорошо, можно тогда просто поцеловать, докуда дотянусь? — А гарантировать отсутствие новых засосов можете? Феликс подумал. Глаза его смеялись. — Нет. Так, чтобы прямо гарантировать — это вряд ли могу. — Да всё равно уже. Целуйте. Он стянул кофточку сперва справа, потом слева, по очереди открыв девушкины плечи. Потом взял её руку в свои, до локтя оттянул рукав, который и без того был длиной в три четверти; начал целовать руку. Юна взмолилась: — Пожалуйста… Я столько книг таскала, деньги держала… Вы же сами говорили… надо дезинфицировать… всё-таки руки положено мыть, вон в туалетах везде объявления висят! — Ну, раз объявления, — усмехнулся Феликс; отпустил ее, нагнулся и достал из рюкзака дезинфицирующую жидкость: — Вот чем нас снабдил хозяйственный отдел. Видала? — У меня такой же флакончик… Он снова раскрыл её ладони, растёр жидкость между своих и её рук. Его пальцы скользили между её пальчиками, ласкали запястья, суставы и тыльную сторону рук. Юна прерывисто вздохнула от удовольствия и вдруг вспомнила: — У меня ещё салфетки антибактериальные есть. Для верности. — Ну давай их сюда, если тебе так спокойнее. Феликс протёр салфеткой свои и её руки, подул на её пальцы, стремясь побыстрее просушить их, и поднёс к губам. — Всё? Больше никаких препятствий? Всё стерильно? — Там написано, что убивает девяносто девять процентов микробов, — безвольно подставляя руки под его поцелуи, вспомнила Юна. Мужчина, посмеиваясь, по очереди прикусил кончики её пальцев: — Тогда можно и в рот взять, как думаешь? Это безопасно? — он согнул её фаланги, целуя и покусывая средние суставы. — А это обязательно делать? — Обязательно. Потерпи уж маленько. — Хорошо, — Юна закрыла глаза, с ужасом понимая, что сейчас грохнется в обморок. Никогда прежде ни один мужчина не пытался подойти к ней с ласками. А она-то думала, что асексуалка, что всё в ней атрофировалось. Феликс разогнулся и тихо спросил: — Куда ещё поцеловать? Говори. — Можно ещё голову… её-то я, слава богу, утром помыла… — Отлично, — одобрительно пробормотал он. — Тем более раз помыла… Не пропадать же добру. И как это я сам не догадался. Он опять захватил её голову, нагнулся к пробору и, самозабвенно покрывая его поцелуями, отметил: — Упругие, как проволока. Но мягкие, пушистые. Как такое может быть? — Они такими становятся только в Лос-Анджелесе… — Ну, говори, куда ещё, — выпрямился он наконец. Они помолчали, глядя друг на друга. — Ты мог бы так меня не рассматривать? — взмолилась наконец смущенная Юна. Феликс притронулся указательным и средним пальцами к её лбу между бровями, слегка нажал. — Опять на ты. Хорошо. Но ведь ты на меня точно так же смотришь. И я не в претензии. У тебя те же напряженные морщины между бровями. Справа поглубже, слева поменьше. — Я обычно этого не замечаю, брови сами съезжаются. Иногда спохватываюсь, пытаюсь разгладить, а потом… одно и то же. — У меня точно так же. Ну так скажи, чего ещё ты хочешь?