— А ты не пужай-не пужай, пуганые! Разошлись мужики, злобу друг на друга затаив. Живёт себе Петька в избе с Аннушкой, сердце трепещет от радости. Рябой его всё ж в батраки взял, чтоб хлеб задарма не едал. Куда молодого пристроить, как не к себе. А Петька молодец оказался, за двоих пашет, не устаёт да улыбается. — Чего делать станем, Фёкла? — хлебает щи Касьян. — Нет больше работника мне. Коли б женился Петька да девицу привёл — всё ж руки лишние. — И рты, — трёт чугунок Фёкла, пытаясь злость свою вытереть всю. — Это Улька воду мутит, будто управы на неё никакой нет! — стукнул ложкой по столу Касьян, что капуста вылетела да прямиком жене на лицо. Скривилась та, утёрлась подолом. — Лушка где? — рычит отец. — Да вот, вечно дома не сыщешь, носится где-то, а матери и помочь некогда! — Ежели так пойдёт, да Петька не вернётся, надобно Лушку замуж выдавать. А там пусть нам выкуп за неё подносят да с глаз долой забирают, не потяну иначе. Так что сажай её с завтрева приданое готовить хорошее, жениха искать стану. Лушка потому из дома и бегает, что боится, как бы на неё гнев родительский не упал. Да всё ж, мозоль глаза не мозоль, помнят про тебя. — Кабы Ульяна не вмешивалась, жила б себе да дитё растила, по-бабьи вела, так и с Петькой решилось. А теперь сам Рябой у него в заступниках, — заканчивает Касьян щи есть, тарелку от себя двигает. — Знаю, как управу на неё найти, — внезапно говорит Фёкла, а у самой аж глаза от счастья блестят. — Да? — с интересом смотрит Касьян. — Сразу делать станет, чего скажу! Глава 13 Глава 13 Фёкла вдаваться в подробности не стала, отмахнулась от мужа, который ещё недавно говорил, что мужик только порядок навести могёт. А на душе радость расплылась: станет Улька шёлковой. Кто ж знает, что сама мать её на тот обман надоумила, да и не захочет нынче Улька правду мужу открывать, вроде притерлись. А что до совести материнской, пущай помалкивает. Это дочь совесть свою потеряла, супротив родителей переть стала. А вот Фёкла напомнит, кто в семье главный, да кого уважать надобно. Почти месяц прошёл, как Петруха носу дома не показывает. Пришёл, рубахи да порты забрал, а отец ему. — Хотел тебе сапоги сдарить, да, видимо, Ваньке достанутся. — Думаешь, за сапоги хорошее отношение купишь да уважение? — усмехнулся Петька. — Бывайте, — сказал и ушёл, дверью хлопнув. Март пришёл, лежит снег, скоро заплачет, схудеет, откроет землицу, на которой крестьянин трудиться привыкший. Разомлеет она от солнышка, разойдется, и покинет её морозный дух до будущей зимы. Станет ласку человечью принимать, что бороной по ней проходится, будто спину чешет. Примет в лоно зерно, дабы к осени разродиться урожаем, и каждый крестьянин надеется: будет новь хорошая, что до следующей хлеба хватит. Собралась Фёкла к дочке идти, прознала, когда Рябого дома не будет, варенья в корзину уложила, будто потчевать намерена. — Можно с тобой? — разгибает спину Лушка, что уж пятый день подряд под окном сидит, полотенце вышивает. Ложится стежок к стежку красными нитями, ладно да складно, только Фёкла прикрикивает. — Не заслужила! Сиди, работай. Ишь, гулять надумала. Вдруг жених посватает, а тебя ларь пустой. — Да какой жених, — обдает холодным потом Лушку. — Мала я ещё. — Всё что надо выросло, — поправляет платок Фёкла, — сиди, говорю. А как вернусь — работу принимать стану. За Ванькой тоже пригляди, — наказ даёт и выходит. Раскраснелась от смеха Ульяна. Чтоб весну приветить, птичек из теста лепят, яйцом мажут, чтоб румяные вышли, красивые. — Да что ж это за птица? — хохочет Анна, свою работу показывая. — Больше на собаку похожа, — выступили слёзы от смеха, утирает тыльной стороной ладони, оставляя разводы муки на лице. Агафья свою матери подсовывает. — Красивая какая, — ахает Ульяна, поднимая птичку на ладони. — Вот настоящая мастерица, правда, Анна? Застывает на пороге Фёкла, улыбка с лица сходит. Думала дочку одну дома застать, а выходит, что с вдовицей теперича, как сёстры. — Здравствуй, дочка, — ласково произносит Фёкла, — вот гостинец принесла, — поднимает лукошко. Не звучит больше смех, только девчонка во всю глаза на гостью таращит, понять пытается, чего та пришла. — На пороге держать станешь? — напоминает о себе Фёкла. — Проходи, — без радости отвечает Ульяна, полотенцем руки вытирает, бросая взгляд на подругу. А та за тесто активно принялась, будто им только и занята была. Месит, кулаками бока отбивает. — А я думала, одна, — всё ж раздеваться Фёкла принимается. — Чаем напоишь? Поговорить надобно, — и головой в сторону вдовицы кивает. — Так говори, — разводит руками Ульяна, — мне от Анны скрывать нечего. — Нечего, значит, — язвит Фёкла. — И давно родную мать на вдовку выменяла? Вздохнула Ульяна, неловкость какая-то выходит, а гостья не успокаиваться. Нечего ей скрывать! А мне есть чего! Неужто с глазу на глаз с дочкой теперь поговорить не могу⁈ — кривит лицо, и тут же Анна собираться начинает. — Поговорите, — пытается улыбку на губы натянуть, да как-то криво выходит. Наслушалась уж о себе такого, что не может хорошо о Фёкле думать. И надо ж так быть: мать одна, а дочка у неё другая вышла. — Пойдём, Агафьюшка, — протягивает Анна руку дочке, а та идти не хочет. Хорошо ей в доме Ульяны. Сахару вдоволь поесть можно, весело тут. — Давай, — тянет Анна. Встаёт девчонка нехотя, за матерью плетётся. — Да оставайтесь, — ласково говорит Ульяна. — Всем места хватит. А поговорим чуть позже, как птичек своих долепим. Злится Фёкла. Опять её не ставят ни во что. Потому не выдерживает. — Про внука своего поговорить хочу, — делает глаза-щёлки и бровь изгибает, а в груди Ульяны сердце заходится. — Об чём же? — пытается страха не выдасть. А сама думает: неужто мать на секрет её намекает? — Как сюрприз тятьке его делать станем, — говорит Фёкла, и понятно всё Ульяне становится. — Ежели домой Петька не вернётся. — Вон оно чего? — грустно улыбается. Собирается Аннушка, услыхала имя Петруши, сердце сильней забилося. Не оставит в покое их никак Фёкла, поедом её злоба ест, уж свыклась бы с выбором сыновьим. — Никак поведать моему мужу чего захотела? — головой качает Ульяна. — Что сама мне и насоветовала? — Прогони девку, — тычет в сторону вдовицы Фёкла. — С тобой говорить стану. — Погодь, — говорит подруге Ульяна. — Недолгий разговор с матерью у нас выйдет. Кажись, домой поспешать надобно. — Это зачем? — удивляется Фёкла. — Так не о чем нам с тобой речи вести. И не думала даже, что родная матушка станет дочь свою попрекать, да под монастырь подводить. А коли есть охота, что ж с того. Шила в мешке не утаишь. Не теперича, так потом ко мне со словами такими придёшь. Сейчас тебе Петра подавай, зерна, муки. Потом чего? Соболей захочешь? Платков шелковых? Нет у меня для тебя соболей, и муки нет. Продали вы меня Зосиму за 40 мешков зерна. И только сказала, как хозяин в избу входит. Встретил глазами Фёклу, зубы сжал. Сел на коник, будто по обычному всё, разуваться стал. Подбежала к нему девчонка, по голове потрепал, из кармана баранку вынул, ей протянул. Схватила та радостно и сразу в рот тащит. — Накормишь, жена? — обратился Рябой к Ульяне. — Устал что-то. Думал, дома отдохну, так не с руки выходит, — смотрит на Фёклу недобро. Им бы в ладу жить, токмо неймётся родным Ульяны, всё норовят придумать что-то, будто лихорадка какая напала. — Ты на неё гляди, — тычет Фёкла на Анну. — Небось, весь день у вас отирается! Протиснулась Анна к двери, попрощалась, выбежала с дочкой. Выть хочется, уж и здесь житья нет. Бежит домой, за собой Агафью тащит. — А мне добрых людей привечать не жалко, — отвечает на то Зосим. — Ульяна сама знает, кого в избу пускать. А вот чего ты здесь делаешь, не пойму, — пожал плечами. — Неужто родной матери в гости зайти нельзя? — скривилась. — Вот, — выхватила баночку из лукошка, — сладенького принесла. — А у нас своего вдоволь, — отвечает на то Зосим, в дом проходя. — Запрещаешь ходить сюда, значится? — качает головой Фёкла. — Ежели хозяйка тебе рада, — пожимает плечами. — Пущай. — Расскажи, матушка, зашла чего. Не ко мне ж! — выгибает бровь Ульяна. Не станет она овечкой безмолвной. Пущай её из дома муж с позором выгонит, так и на семью тень ляжет. А бояться каждого стука, да в ночи с потом холодным просыпаться не будет. Бросила взгляд на дочку Фёкла удивлённый. Как так? Не боится? Думает всё простит ей Зосим. — Ко мне? — удивился Рябой. — Никак просить чего станешь? За дочку спасибо, — приложил руку к груди. — Хорошую и добрую хозяйку воспитали, жену примерную. Только выплатил вам всё сполна.