— Правда, — отвечает вдовица. Молчит Зосим, жуёт губы. Пока коню седло надевал, рассказал Петька про Ваньку, которого Анна встретила. Выходит, напраслину на вдовку навёл. Подумал плохо, аж самому тошно. — Прощенья просить стану, — не смотрит на неё, бегают глаза, вздымается грудь. — Бог простит, и я прощаю, — не ждёт от него слов дальних Анна. — Выходит, что снова соседями станем? «Ежели Ульяна выживет», — не договаривает. — Так что у тебя за старуха знакомая? — всё ж поворачивает голову к Анне. — Не знаю, сама не ходила, токмо слыхала, как бабы рассказывали. Кто ребёночка понести не мог, кто, наоборот, хотел, чтобы покинул тело, все к ней ходили. Заговаривает болезни, токмо мне врут — я тебе вру. — И где ж она жив ёт? — вопрошает Зосим. — Аккурат около Васильева болота, — отзывается. — Я дороги не ведаю, но ради Ульяны искать пойду, ежели скажешь. — Коли Богу угобно, — смотрит на жену Зосим, — первая вернёшься со старухой своей, а ежели Петька с лекарем, так тому и быть. Глава 17 Глава 17 Летел Петька, как мог, скакал на лошади, пока рядом другая неслась во весь опор. Отродясь того дохтура не видал, но ничего, спросит, вызнает. Хоть бы Бог Ульянку упас, а про Лушку и знать ничего не знает, так торопился, что поспрашать забыл как и что. И лежат сестры на лавках: одна в одной избе на родителей смотреть не хочет, вторая во второй, страху натерпелась и во сне пребывает невиданном. Ходит взад-вперёд Зосим, места найти не может. Девчонка с ним осталась, да и куды тащить её вдовке с собой, коли болото там, места дикие, да и сама не ведает, в какую именно бечь. Рассказывали, что как из деревни выйдешь, к лесу ближе держаться надобно, а как дерево большое да сухое ветви пред тобой раскинет, повертать прямёхонько за него. Поначалу деревья не сильно смыкаться будут, а уж потом всё ближе друг к дружке, корявее, будто застыли фигуры искалеченные с корявыми ветвями. И как путь перегородит большой дуб, неизвестно кем выкорчеванный, надобно от него левее взять и по тропиночке тонкой идти, что бабы уж до тебя протоптали, к ведунье хаживая. А как пойдут досочки, брошенные поверх болота, ни в коей не сходить с них, иначе затянет враз, поглотит и не воротишься. Только ворон твою душу оплакивать станет каркая, и разнесёт над лесом весть горестную. Подобрала юбки Анна, чтоб бежать было легче. Морозен нынче воздух, обжигает нутро, да не того ей. Поспеть бы, каждая минуточка дорога. Вот и дерево большое, что ветвями ввысь тянется, только мёртвое оно, а всё стоит супротив собратьев живых. Нынче пора такая, и не понять, кто живой, а кто мертвый. Нет листьев ни на одном. Забежала за него Анна и встала, как вкопанная. Страшон лес. Обернулась, светло на поле, солнышко высоко стоит, а впереди тьма непроглядная. Закрыли дерева' макушками свет Божий, стоят без листвы, не проклюнулась ещё. А кой где сосны ввысь тянутся. Перекрестилась вдовица, крест святой поцеловала, вздохнула и бросилась в лес. Меж ветвей корявых продирается, одёжа за сучки цепляется, тяжело идти. Подвернулась нога, упала Анна, зашипела от боли, да не про неё сейчас разговор. Боль терпимая, дальше пошла. А как ступила на дощечки, чуть в болото не угодила. Поднялась доска, будто живая, отпрянула Анна, только в сердце сила трепещет: надобно Ульяне ведунью привесть. А как избушку увидала, вырвался стон. Сдюжила, добралась. Как теперича старуху уговорить с ней пойти? Застучала в окошко. — Бабушка-бабушка, Марфа. Тишина да гладь, будто и нет здесь никого. Поднялась на крылечко, что давно мужских рук не видало, дверь тронула, а та и открылась. — Марфа, — сызнова кличет Анна, только пусто тут. Колотится сердце, неужто и впрямь не найдёт старуху. Ходили слухи, что не один век ей. Может, враньё и наговоры, кто знает. Только что одна живёт — верное дело. Сделала пару шажочков Анна, может всё ж тут хозяйка, придремала и не слышит? — Марфа… А внутри всё серое, травы с потолка свисают, горшки какие-то, бутыльки', одной старухе ведомо, что к чему. — Зачем пришла? — голос позади раздался. Обмерла Анна, повернулась к старухе. Стоит та в дверях, а рядом с ней волк зубы скалит. — Чего пожаловала? — повторяет Марфа, а у самой взгляд такой, что смотреть страшно. — Девке помочь надобно, — говорит Анна. — Пришла к тебе с поклоном, — низко кланяется, — помощи просить. — И где ж девка? — прищуривается, на клюку опираясь, пока волк выход сторожит. — В деревне, — машет Анна в сторону, а сама глаз от животины не отводит. — Убрала бы ты, бабушка, собачку свою. — А она хороших людей не трогает, — вошла в дом Марфа. — Вот и поглядим, с чем ко мне пришла. Заходится сердце, не считает себя Аннушка дурной, а всё ж страшно. Зверь дикий, кто ему в нутро заглянёт? — Торопиться надо, — молит гостья. — Муж тебе вдоволь чего хошь даст за супружницу свою, слегла она, а что такое — не ведаем. Идём со мной, бабушка, — говорит ласково. — Ежели б за всеми бегала, ноги сбила, — усаживается тяжело на стул. — Сюда веди, — стукнула клюкой о пол. — В беспамятстве горемычная, Господь Богом прошу, идём со мной! — Не хозяин он мне, — смотрит прищуром ведьма. — Чего хочешь? — не знает Анна, как старуху убедить с не пойти. — Всё равно не дашь, чего надобно, — машет рукой на гостью. — Ребёночек в ней! — чуть не кричит Анна, и волчок сильней рычать принимается. — А мне кака нужда? — Бабушка, — бросилась в ноги Анна, и волк тут же рядом оказался. Чует вдовица, как в затылок жар дышит, повернуться боится. — Принял тебя волчик, — скрипит Марфа. — Отдашь мне за девку твою, что радеешь, девочку? — Какую девочку? — отшатнулась Анна. — А хошь ту, что есть уже, или ту, что внутри. Обхватила Анна живот, смотрит со страхом. Девочка, значится, дочка у них с Петрушей будет. А Марфа хохочет. — Да не пужайся так, — поднялась с места, принимаясь травы собирать. — На кой мне дочки твои? Мне бы помощницу, чтоб веданье передать, не могу уйти иначе. А твоих пока вырастишь! Ежели знаешь такую, что захочет — место подскажи. Чего с девкой твоей приключилось? Рассказала Анна всё. Собрала сумку ведунья, и пошли через лес. Торопится Анна, думала медленно старуха пойдёт. Оглянётся, а та на ноги почти наступает. А волчик рядом с ними бежит, хозяйку охраняет. Явились на порог — нет ещё Петьки. Прилетел за дохтуром, а тот в другой деревне врачует, и бросился он за ним снова, коням копыта сбивая. — Она? — кивает Зосим в сторону Марфы. Стоят они с вдовицей на пороге, а волчик за воротами воет, собака на него брешет на цепи. — Я, — отвечает та. — Выйти тебе надобно да иконки свои унесть. — Не оставлю жену с ведьмой старой. — Да, чай, не я к тебе в гости напрашивалась, — кривит рот. — Зосим, — смотрит Анна, головой качая, и прикусывает язык Рябой. — Что делать станешь? — Так не ведаю, — плечами жмёт. — Поглядеть надобно. Подошла ближе, принюхалась, пригляделась. Анна на лавку встала, Рябому иконы подаёт, а тот их в тряпицы заматывает. Приложила ладони к лицу Ульяны Марфа, потом на груди подержала да на живот перевела. — От тебя почала? — обернулась к Зосиму. — Муж я, муж! — Да ежели б каждая от мужа дитя имела, — усмехнулась, а сама на Аннушку смотрит. Видит всё ведьма, ничего от нее не скрыть, теперь и вдовка поняла, что не Зосим отец. Тогда кто ж? — Что мне отдашь за работу? — о цене Марфа заговорила. — Проси, что хошь! — сразу отзывается Рябой. — Зерна да мяса мне на полгода положишь? — Будет тебе, старая, врачуй! — А коли попрошу дом новый справить⁈ — Дом⁈ — ахнул Зосим.