— Уж не нужна жена тебе стала⁈ — Уууу, — зарычал Рябой. — Змея подколодная. На чужом горе наживаешься⁈ — Дак с тебя пример и беру, — усмехнулась Марфа. — Не ты ль зерно возил крестьянам продавать в год неурожайный? — Так я не принуждал их! — Так к чему ж тебя я принуждаю⁈ — смотрит хитро старуха. Стоит Анна на лавке, икону к себе жмёт. Агафья от старухи в бабьем куте прячется. — Поставлю тебе дом, — сжав зубы отвечает Зосим. — Совсем совесть потеряла. — Ты говори, да не заговаривайся, — предупреждает старуха. — Делай уж чего-нибудь! — Обоих у смерти забирать али супружницу токмо? — Чего мелешь, старая! Сынка моего хоронить надумала⁈ Обоих люблю больше жизни! — Обоих, говоришь? Так ребетёнок-то не твой! Глава 18 Глава 18 Опешил Зосим, дар речи потерял, а потом, как накинется на Марфу. — Да что ты мелешь! Жена моя пред тобой помирает, а ты оклеветать её хочешь! Только рвётся сердце в груди. Знает, что правда то быть может. Помнит хорошо ту ночь и петуха окровавленного. — А давай так: коли правду говорю — положишь всё, чего обещано, коли вру теперича — ничего не возьму. Как откроет очи — спросим супружницу твою, а коли соврёте мне — мёртвым младенчик народится. Ахнула Аннушка и дышать боится. А Петька всё никак дохтура не доставит. — Идёт ли тебе моё слово? — опять говорит Марфа. С самим дьяволом будто Зосим торг ведёт, бросил взгляд на жену, что стонать принялась, будто в себя приходит. Подскочил, а у самого иконка в руках зажата. — Ты посторожней-то с образками своими. Чую, сама не справится. — Ты что ли, ведьма, нужна? — А хоть и я! — полезла в сумку, роется там, перебирает что-то. — Мало у неё времени-то осталось, — вздыхает. — Жалко девку. — Лечи, — буркнул и из дома выбежал. — Ну а ты чего молчишь? — обернулась старуха к Аннушке. — Небось знаешь, что да как. — Ничего не знаю, — отвела глаза. — А коли б знала — молчала по гроб. — Ну так и молчи, а мне нужды нет. Иди, — кивнула на дверь. — Тоже тут ни к чему. Стоит старуха, а будто спиной смотрит, чует девчонку, что в куте затаилась. Ничего про неё не сказала, пущай смотрит. Подошла к печи, ветки сухие сунула, занялись они, тут же затушила, и пошёл дым по избе. Водит рукой, круги невидимые рисует, под нос себе что-то шепчет, не разобрать. Смотрит Агафья из-за тряпки одним глазком, интересно, чего тишь такая настала. — Подь сюды, — скрипит старуха, а девчонка боится шагу ступить. — Ступай, — говорит громче, и будто сами ноги Агафью несут. Подходит к старухе, сыплет та ей в руки землю, что с собой принесла в кармане. — Бросишь за порог, кады скажу. Моргает Агафья, страшится старухи, а та принимается речи свои читать. Водит ветками вокруг Ульяны, пока девка рядом землю в маленьких ладошах жмёт. А Зосим себе во дворе места не находит. — Ух, ведьма настоящая, — ходит взад-вперёд по тропке, что до калитки ведёт, а собака не унимается. Чует зверя, что за воротами хозяйку поджидает. — Кого привела? — зыркает на вдовку. — Кого сказал — того привела, — платок поправляет. — Не гневись, Зосим, помочь твому горю хотела. Поставишь ей дом… — И ты туда же, — прищурился, зло на Аннушку смотря. — Не веришь, что сынок мой? — Да мне-то что! — испуганно жмёт плечами вдовка. — Меня меж вами не было, токмо тебе да жене знать, ребетёнок чей. Ежели твой — так и платы не надо, слыхал Марфу? Вздохнул горько, глаза отвёл. Только чего речи со вдовкой весть, Ульяну дождётся, вот у кого спросит. — Мож, не надо было оставлять её тама? — кивает на избу, — долго что-то. — Уж доверил — доверяй. А волчик опять завыл. — Убью собаку, — вскричал Зосим да в сарай кинулся. Выскочил с вилами. Бросилась Аннушка пред воротами. — Не пущу. Не гневи Марфу, защитник ейный. — Никак копыта стучат? — встрепенулся Рябой, из калитки выскакивая. Оскалился зверь, токмо отошёл подальше. И впрямь едет Петька, а за ним мужик какой-то на лошадке Зосимовской. Подскочили, спешились. — Вот, — показывает на второго Петька, — насилу нашёл. — Здравствуйте, — слегка выдал наклон головой парень с усиками. — Молодой какой, — цокнул Зосим, бросил взгляд на саквояж кожаный, что в руке тщедушной зажат был. — Идём, — кивнул головой на двор. Пробежала мимо Агафья, коей велено было землю за калитку вынести, да на четыре стороны разбросать. Смотрят на девку все, в толк взять не могут, что делает такое. А та как воды в рот набрала. — Где больная? — опять вопрос задаёт врач. Вбежали в избу, принюхались. — А что жжёте, милейшая? — у старухи спрашивать стал парень. — Смерть её, — усмехнулась, суму завязывая. — Стало быть лекарь теперь смотреть её будет? Ну иди-иди, — отошла от постели, пропуская юнца. Лежит Ульяна бледная, но глаза открыты. — Что с ней? — смотрит сверху доктор, глаза раздвигая пальцами. — Головой ударялась? — Ну, я пойду, — кивает Марфа и выходит, не прощаясь. — Бабушка, — спешит вослед Анна. — Провожу хоть, — разводит руками. — Хлеба да молока на дорогу дам. — Придёшь ещё ко мне, — отмахивается. Проходит мимо Петьки, взор на него подымая. — Твой что ли? — опять на Аннушку смотрит. — Мой, — краснеет та. — Ну живите пока, — покачала головой. Испуганно смотрит на Петрушу Аннушка, боится слов ведьминых. А та уж за калиткой по голове Агафью гладит да шепчет что-то на прощанье. — Что за старуха? — вопрошает Петька, смотря как за той волк хвостом следы заметает. — Ой, Петенька, — бросилась на грудь к нему Анна, чуя недоброе. — Всё видит она, всё знает. Никак разлучить нас родные твои хотят. — Никогда с тобой не расстанусь, — крепко жмёт к груди зазнобу свою. — Всю жизнь душа в душу жить станем. Сына да дочку ро’стить. — Девочка это, — останавливает его Анна, живот поглаживая.