Сейчас мы оба находились перед точкой невозврата, и должны сказать друг другу хоть что-то. И мы говорили! Знаете басню про лебедя, рака и щуку? Вот мы были теми самыми персонажами. Я говорила одно, Паша – другое. Каждый тянул одеяло на свою сторону. И если я с ним соглашалась, то он прислушиваться ко мне категорически отказывался. Поддалась импульсу и обняла его. И он обнял в ответ. — Паш, я люблю тебя. — И я тебя. Для меня эти его слова прозвучали прекрасной симфонией. Я и не думала, что когда-нибудь услышу их от него еще раз. Но, оказывается, это признание было лишь проигрышем. Сама песня началась позже… Беда пришла, откуда все и ждали. Хотя, если вдуматься, то вспышки в сознании о том, что ничего не получится, происходили постоянно. Только вот по своей дурацкой наивности я была уверена, что в этот раз обязательно все обойдется. Оказалось-показалось. Конечно, глупо задаваться риторическим вопросом «Кто виноват?», потому что ответить на него может только Бог. А тогда я была уверена в том, что как раз-таки Богу до меня не было никакого дела. Я находила Паше тысячу оправданий, говорила всем и самой себе: «Он не виноват…» Виноват, еще как виноват! Только я ни разу за все время ему об этом не сказала. — Кать, на мне висит ипотека. Как ты себе представляешь наше будущее? — Справимся. Все справляются – чем мы с тобой хуже? — Ты меня без ножа режешь… 13 Обвинения… куча обвинений… во всем подряд! По словам его матери, я нарушила чуть ли не все писаные грехи, будто моей настольной книгой был уголовный кодекс. До сих пор удивляюсь, как я не закатила грандиозную истерику с битьем посуды и криками в открытое окно. Уж очень мне этого хотелось! Нет, я не спорю, логика в некоторых обвинениях присутствовала. Все же Нина Владимировна очень умная женщина – это надо признать. Мне до нее как до Шанхая босиком. Ненормальная, некрасивая, старая – это только вершина айсберга. Любимое выражение госпожи Васильевой, обращенное ко мне: «Катя, вы не пара». Как так-то, а? Почему кто-то решает за меня, за Павлика, за нас двоих? А как же наш ребенок? О, да! Тогда Нина Владимировна превзошла саму себя! Я до сих пор ненавижу ее за те слова. Мерзко, противно. Никак не могу простить. Это мой самый больной мозоль. Ей-то от этого, конечно, ни холодно, ни жарко, а меня гложет изнутри обида. Я всегда старалась изо всех сил сдерживать свои мысли относительно этой женщины – как-никак, она мать моего любимого человека, и я всю свою жизнь буду благодарна ей за него. Но как бы я не старалась вытеснить из себя гнетущее чувство ненависти к ней – у меня не получается. Сначала эта женщина говорила, что я придумала беременность. Потом – что ребенок не от Павлика. Дальше – больше. Как там говорят? Чем дальше в лес, тем злее дятлы? Вот точно! И с врачами я договорилась, и анализы подделала… Паша верил матери и наотрез отказывался верить мне. Как там говорят? Все средства хороши? Да, Нина Владимировна не пренебрегла ничем. Мой доктор смотрела на меня и не понимала, зачем я пытаюсь доказать очевидное. — А потом что он скажет? – спрашивала она у меня. – Что ты ребенка из род.дома украла? Животик у меня был маленький, к четвертому месяцу только немного стал округляться. На Новый год я специально надела облегающее платье. Решила, что раз все и так обо всем знают, то скрывать уже нечего, хотела даже подчеркнуть. А после Нового года животик начал расти. Но и это ни о чем Паше не говорило. — Что-то живот у тебя маленький – ты вкусно поела? — Почему у тебя живот не с размер футбольного мяча? Так не должно быть! — Мать сказала, что по срокам не совпадает. Ты уверена, что ребенок от меня? Н-да… И такое бывает. Маразм крепчал, как говорится. А вместе с ним и я становилась маразматичкой. Последнее предположение насчет того, что по срокам не совпадает – это такая глупость! Вот она меня больше всего напрягала. Все там совпадало. И Паша прекрасно это знал. И так же знал, насколько сильно я его люблю, чтобы решиться на измену. Это обвинение было настолько глупо и нелепо, а я все равно продолжала пропускать это через себя и не зацикливаться на подобных… мелочах? Сейчас-то понимаю, что это не мелочь, что это был явный сигнал собирать чемоданы и оставить Пашу с его матерью где-нибудь подальше от себя, а тогда… тогда я считала это мелочью. Ну правда, как Павлику в голову могло прийти, что я могу быть с кем-то еще, кроме него? Во-первых, я была беременна. Во-вторых, меня ни к кому не тянуло. Это с Пашей я могла быть на диване, на столе, на стиральной машинке, черт, да хоть на полу – где угодно, а с другими даже сидеть рядом не хотелось. И он это видел, и знал, и все равно обвинял… Я только сейчас начала понимать, насколько сильно меня ненавидели в его доме. Тогда я на это закрывала глаза, полностью отдаваясь ощущениям и не думая о будущем. УЗИ показало мальчика. — Ну, что там? – я едва не прилипла носом к монитору, пытаясь разглядеть свою крошку, который уже выглядел как настоящий человечек. — Все в порядке, сердечко бьется, — врач водила сканером по моему обмазанному гелем животу. — Сердечко… — повторила я эхом и никак не могла оторвать глаз от экрана, жалея, что Паша не видит этого чуда. Но ведь снимки-то мне дадут? Он обязательно обрадуется… — Помаши маме ручкой, лентяй, — сказала доктор, глядя на изображение на мониторе. И малыш действительно пошевелился – нет, это определенно чудо. — А кто? Мальчик или девочка? – я никак не могла разобрать, хотя крошик мой был повернут ко мне. — Ты что, сама не видишь? Мальчик. Вполне общительный, все, что нам нужно – показывает. — Точно мальчик? — Точнее не бывает. Решила уже с именем? — Да. Петя. Петр Павлович. — Неплохо звучит. По-царски. Я тогда чуть на кушетке не подпрыгнула от радости! Еще бы – сыночек! Хотя я и до этого была уверена, что будет именно мальчик. Но… вот это постоянное «но»! За две недели, что я лежала в больнице на сохранении, Паша ни разу ко мне не пришел. Я даже не сразу смогла сообщить ему пол ребенка – он старательно меня избегал. А вскоре я познакомилась с Лешей. Симпатичный, добрый парень. И я ему понравилась. Очень понравилась. И через неделю после знакомства он предложил мне встречаться. Я никакого повода для этого не давала! Моя беременность его не останавливала. Конечно же, я отказывалась. Один раз, когда он полез целоваться – я его ударила ногой в пах и выдала много непечатных слов. Больше не лез, но с предложением серьезных отношений продолжал настаивать. А когда я рассказала Паше… уж лучше бы не рассказывала! Тогда бы я никогда не узнала, что мой любимый человек может сказать: «О! У тебя поклонник? Отлично! Может, он усыновит ребенка?» Я после тех слов всю ночь рыдала, так было погано на душе. Сейчас кто-то подумает: «И как такую сволочь можно любить?» Можно! И он не сволочь. Просто он вот такой – глупый. Н-да… как всегда ищу ему оправдание. Но он правда – вот такой. Не сволочь. — Конечно, не сволочь, — согласился с этим определением Ивар. – Он дебил! Ему нужно по голове настучать, чтобы всю дурь выбить! Сейчас думаю: а что бы тогда Паша сделал? Подрался бы из-за меня? Никогда. Знаете шутку? «Если ты идешь с девушкой, и на вас вдруг нападают – беги. Девушек много, а ты у мамы – один». Вроде бы шутка, но в каждой шутке… Нет, он бы ради меня – палец о палец не ударил. Сейчас я это понимаю очень четко, хотя тогда со всеми своими проблемами шла к Паше – а к кому же еще? Я всегда считала его самым близким человеком, как маму или Таню. Наверное, даже ближе. Слышали песню группы «Znaki»? «Знать бы ту мать, что рожает проблемы…» Вот в то время эти слова из песни Алексея Юзленко полностью, напрямую совпали с моими внутренними ощущениями. В самом что ни на есть буквальном смысле, хотя фраза-то метафорческая. Я знала проблемы и знала ту мать, которая их создала. И тем не менее если бы была хоть малейшая вероятность, что все изменится, и я смогу быть с любимым человеком – я бы на коленях просила Нину Владимировну о помиловании. Я бы в ногах у этой женщины валялась, если бы точно знала, что после этого Пашины метания прекратятся. Да, тут уже играет свою роль гордость, но, когда стоит выбор между гордостью и любовью – я всегда, при любых обстоятельствах выбирала любовь. Без гордости прожить можно, без любви – нет. Сама жизнь до боли в груди становится пустой и бессмысленной… Леша сделал для меня одно доброе дело. Он свозил меня в Москву. Да не просто на Кремль поглазеть, а в Покровский монастырь. Кто не знает – там находятся мощи и чудотворная икона блаженной старицы Матроны Московской. Нет, я и в родном городе ходила в церковь, но никогда не срывалась с места в карьер. Знаете, как иногда бывает? Поддаться порыву. Вот я и поддалась. Поехала просить о помощи. Видимо, я все же не до конца осознавала своего приближающегося материнства, потому что в первую очередь просила сохранить в моей жизни Пашу. Нет, о здоровье малыша, беспроблемной беременности и нормальных родах я тоже просила, но все-таки на первом плане Павлик. У меня была даже мысль остаться в монастыре на время, вымолить себе такое нужное спокойствие и счастье, но Леша отговорил. А мысль эта у меня была настолько твердая и глубокая… как предчувствие. По дороге в Москву я почему-то была на все сто уверена, что моя жизнь изменится к лучшему после этой поездки. Но когда мы с Лехой возвращались обратно, никаких чудес не происходило. Паша по-прежнему меня игнорировал. В больницу на сохранение легла – и это все, что изменилось. Паша всегда полагался на мадам Судьбу. Я же постоянно с ним спорила и пыталась доказать, что человек строит свою жизнь сам. До сих пор не знаю, чей из наших постулатов верный. Наверное, я все же эгоистка. Когда Паша меня раз за разом прогонял от себя, я стремилась быть с ним иногда все-таки помимо его воли. Не всегда, но парочку таких моментов припомнить могу. Первый раз – когда я пришла к нему на работу и очень долго, со слезами-соплями, пыталась убедить его поговорить со мной или хотя бы просто меня выслушать. Это случилось как раз незадолго до того памятного разговора с его матерью. А второй – уже во время беременности. Мы стояли поздно вечером у подъезда, я цеплялась за его куртку и просила только об одном: «Не уходи». А Паша вырывался. А я не могла отпустить. Потому что когда он уходил – мне становилось плохо, больно, тяжело. Невыносимо. Я не хотела этой боли. Я хотела быть с ним, и больше ничего не было важным. Да-а... все-таки я эгоистично думала о себе и своем спокойствии. — Паш, — всхлипывала я, размазывая по щекам слезы. – Не уходи… пожалуйста… останься… — я была в каком-то сумасшедшем отчаянии – не хотела отпускать его, и все тут! Будто бы предчувствие… будто бы что-то случится… — Поступай со мной как хочешь, только не бросай… Паша глухо застонал и с трудом расцепил мои руки от своей куртки. Когда он ушел, у меня подкосились ноги, и я схватилась за ручку подъездной двери, чтобы не упасть. Внутри будто все внутренности обожгло огнем и разорвало на части, а потом неожиданно разогнало холод по всему телу. Внизу живота резко потянуло, и малыш несколько раз толкнулся, напоминая маме о том, что не стоит волноваться. Сколько еще мне придется вынести этих волнений? Я не показывала всю свою боль Паше напрямую, но он и так видел, что где-то там в моей душе, где заканчивается бесконечность – была страшная, адская боль. Которую он же и причинял… Мы договорились встретиться. И пока ждала Павлика – решила позвонить Тане в Гамбург, рассказать о том, что по последним анализам у меня четко просматривается коронарная ишемия. Она-то и раньше причиняла мне некоторые неудобства, а теперь и вовсе стала проблемой. — Тань, я боюсь. Мне сказали, что высокая вероятность инфаркта. А мне двадцать два года! — Тебе надо в частной клинике рожать, — со «знанием дела» наставляла меня подруга. – Там за тобой будет соответствующий уход. А в обычных больницах врачи на тебя внимание обратят только тогда, когда ребенок уже вылупится!