— Да ладно тебе, — отмахнулась я. – Все же рожают – и ничего… Таня стала мне объяснять необходимость подобного шага и несомненные плюсы частных роддомов, в одном из которых с разницей в четыре года родились ее дети, но я вроде как прикреплена к обыкновенному акушерскому центру. Пока Танька прочищала мне требующие тщательной чистки мозги, я оперлась одной рукой на перила моста, а другой стала гладить через ткань теплого пальто животик. — А с Пашей вы что решили? – перескочила подруга на другую тему. — Вот, сейчас стою и жду его. Может быть, и решим что-нибудь… — со слабой надеждой ответила я. — Ты…? ТЫ…? ТЫ ЕГО ЖДЕШЬ??? – прокричала мне в трубку Таня, перейдя чуть ли не на визг. – Мельникова, ты дура? Это он должен тебя ждать! Он должен за тобой бегать с кольцом в кармане, а ты еще должна много раз подумать, нужен ли ТВОЕМУ ребенку такой отец? — Вот именно. Он все-таки отец… — пожала я плечами, и малыш, кажется, со мной согласился. — Тогда пусть поступает как отец. Мужик он или не мужик? — Ты же знаешь, как все сложно… — Что сложного? За мамкиной юбкой прятаться ему не сложно, а ответственность за своего ребенка ему принять сложно? Разговаривая с Таней, я смотрела на бесконечную вереницу автомобилей, и думала, что будет дальше. Ответ никак не приходил – к сожалению, наша с малышом дальнейшая жизнь зависит не от меня, нерадивой мамаши, а от нашего глупого папочки. Поговорив с подругой еще немного, я набрала Пашу – по времени он уже был должен прийти. — Я приходил, — ответил он. – Послушал твою трещетку с подругой и ушел. — Как ушел? – не поняла я. – Куда ушел? — Домой, — Паша был предельно спокоен, когда как во мне начал закипать гнев. — Павлик, — как можно спокойнее сказала я. – Ты издеваешься? — Да, — честно признался он. На Новый год я надеялась, что Паша под бой курантов наденет мне кольцо на палец. Да, я продолжала надеяться! А что еще оставалось? Я жила в каком-то томительном ожидании, пока Павлик просто-напросто тянул время. Он мне сказал, что до Нового года точно все решится. Каким образом, интересно? Да, Паша был сильным, уверенным и мужественным, но в первую очередь он был сыном своей матери. Бессмысленно было ему говорить о том, что в жизни каждого человека наступает момент, когда пора начать думать своей головой и не слушать ни-ко-го, даже если это лучший друг, любимая девушка или родная мать. Для Павлика это был тот самый момент, но… он его упустил. Он продолжал думать, что я его обманывала. А когда я расплакалась после очередного обвинения, хотя ни в чем не была виновата – он меня обнял, поцеловал, и снова во мне возросла уверенность, что все будет хорошо. 14 Зрительно я всегда была абсолютно невнимательной. В двух шагах от меня мог идти Брэд Питт, а я, погруженная в свои собственные мысли, не обратила бы на него никакого внимания. Или опять же в той самой задумчивости могла идти прямиком к открытому дорожному люку. В этот раз мы с Пашей шли вместе, держась за руки и о чем-то воодушевленно споря. Я, стараясь доказать ему свою мысль, хоть и понимала, что не права – и несущегося прямиком на нас разъяренного медведя не заметила бы, не то что стоящую к нам полу-боком и разговаривающую по телефону госпожу Васильеву. Честно говоря, лучше бы это был дикий медведь-гризли… А вот Пашина мама нас заметила и махнула рукой. Понимая, что ничего хорошего из этой встречи не выйдет, я развернулась и уже было собралась пойти назад, лишь бы не общаться с этой женщиной. Я даже не задумалась о том, как глупо выгляжу со стороны. — У меня автобус… электричка… опаздываю… — совсем не красноречиво объясняла я Паше, но он крепко держал меня, и вырваться из его крепкой хватки не получалось. В голове промелькнула мысль ударить его по коленке или применить приемы самообороны, которым меня когда-то научили – например, оттянуть ему нижнюю губу, но ни того, ни другого я не сделала. Никогда бы не смогла причинить боль Паше – ни физическую, ни моральную. А между тем Нина Владимировна подошла к нам и поздоровалась, после чего выжидательно посмотрела на меня, будто я ей миллион должна. Мне ничего другого не оставалось, как поздороваться в ответ, проклиная на чем свет стоит свою неудачливость. — Я хочу с тобой поговорить, Екатерина, — меня немного обрадовало, что в этот день я обула неудобные в моем положении сапоги на каблуках и теперь была немного выше этой женщины – эдакое моральное возмещение. Слабое, но все-таки я не чувствовала себя рядом с ней мелкой букашкой без права голоса. А между тем госпожа Васильева спрашивала вполне ясные и очевидные вещи: — Зачем ты продолжаешь встречаться с моим сыном? По-моему, в нашу последнюю встречу я тебя просила оставить Пашу в покое! Я с надеждой посмотрела на отца моего будущего ребенка, но никакой поддержки не получила. Он отошел на несколько шагов и старательно делал вид, что его это не касается. Будто мы не шли с ним пару минут назад, улыбаясь друг другу и споря, на какой фильм пойти. Теперь же передо мной стоял абсолютно чужой человек, и я понимала, что так на него действует присутствие матери. Стараясь держать себя в руках, до боли сжав кулаки – так, что ногти почти до крови впились в кожу, я честно ответила, что люблю Пашу, и у нас будет малыш. От безразличия в глазах любимого человека и полным ненависти взгляда его матери хотелось кричать. В ушах громко застучала кровь – давление поднялось. Этого только не хватало… Я даже не до конца осознавала, что происходило дальше. Нина Владимировна что-то говорила, хватала меня за руку, пыталась куда-то вести, а я вырывалась. Отвечала резко, даже немного грубо, хотя понимала, что разговариваю с потенциальной свекровью и, по-хорошему, должна молча выслушать все ее оскорбления и обвинения. Возможно, я бы так и сделала, и даже пошла вместе с ней туда, куда она меня так активно звала, если бы Паша принял хоть какое-то участие в разговоре и оказал малейшую поддержку – просто бы держал за руку, а не стоял в стороне, будто хотел стать невидимым. Морально я бы ощущала себя легче, чувствуя на своей руке крепкий нажим его ладони, а так будто бы не было его рядом. Только госпожа Васильева. — Я прошу тебя обходить десятой дорогой наш дом и моего сына, — в голосе этой женщины звучала отнюдь не просьба, а командный приказ. – Ты же выросла без отца? И ребенка сама сможешь воспитать. Стараясь изо всех сил сдержать слезы, я вновь и уже в последний раз посмотрела на Пашу. Тот продолжал молчать, разглядывая что-то на грязном снегу у себя под ногами. И с ужасом поняла, что ни малейшего слова в мою защиту и защиту нашего малыша он не скажет, полностью подчиняясь воле матери. Да и что он может мне сказать? «Катя, почему у тебя такой маленький живот? Да и по срокам не совпадает…» — сказал он мне незадолго до этого. «Потому что малыш находится в нижней тазовой части», — ответила я ему вполне спокойным голосом, с тем же ужасом не почувствовав в своем сердце ни капли ненависти к нему, которая должна была появиться априори. Обида – да, непонимание, тысяча вопросов, но не ненависть. Быстро распрощавшись с Ниной Владимировной и не сказав ни слова прощания Павлику, начала звонить. Своей маме, говоря, что малыша буду воспитывать одна. Таньке, крича, что соглашаюсь на предложение ее мужа и в скором времени приеду в Германию. И Паше, чтобы задать те самые тысячу вопросов. Моя мама была в своем репертуаре – заявила, что либо я договариваюсь с Ниной Владимировной, и ребенок рождается в полной семье, либо «разбираюсь со всем сама» — в одиночку, без поддержки родных. И я вдруг остро почувствовала, что такое, когда тебя бросают самые близкие люди, хоть и понимала, что мама так сказал в сердцах. Таня, пытаясь перекричать плачущую дочь, заявила, что я самая настоящая идиотка, если решила выехать за границу только сейчас, когда меня зовут уже давно, едва стало известно о беременности. И Нина Владимировна становится причиной моего отъезда в Европу. «Пойми, Кать, эта женщина костьми ляжет, но никогда не позволит вам с Пашкой быть вместе, хоть ты ему целый детский садик роди!» Паша не отвечал ни на звонки, ни на смс. Приехала домой и тут же начала собирать чемодан, совершенно не заботясь о том, как я его повезу – большой, громоздкий, тяжелый. В косметичке лежит тест на беременность – тот самый, один из первых. Сохранила на память. Как там говорят? Первая фотография ребенка – две полоски. Вот точно… — … Мать сказала, что ты эти полоски фломастером нарисовала. В папке с документами – снимки УЗИ и результаты второстепенных обследований. — … Мать сказала, что анализы – это всего лишь документ, а любой документ можно подделать. — … Мать сказала, что с врачами ты договорилась, и они за деньги подтвердят, что ты беременна. — … Мать посчитала, что у тебя по срокам не совпадает, и ребенок не от меня. Каждый раз я молча проглатывала обиду и ждала, когда появится малыш – живое доказательство того, что я не обманываю. Господи, как…? Как после подобных обвинений я должна относиться к этой женщине? Сложила в чемодан джинсы. Позвонила Паше. «Телефон абонента выключен». Спортивные штаны. «Телефон абонента выключен». Летний сарафан. Теплый свитер. «Телефон абонента выключен». Любимая чашка вдребезги разлетелась о стену. Теперь осколки братской могилой лежали на полу. Легче не стало. Меня не пугала мысль о том, что я буду воспитывать сына одна в чужой стране. Меня пугала мысль больше никогда не увидеть любимого человека. Я набирала до боли знакомые цифры раз пятьдесят, и на пятьдесят первый Паша соизволил ответить. Он сказал, что поругался с родителями, но я почему-то обрадовалась этому не совсем позитивному факту. Может, не так уж и сильно он зависим от матери? Наверное, я все же не до конца тогда осознавала всю серьезность ситуации, в которой оказалась. Я боялась лишь одного – сойти с ума без Паши. А Нина Владимировна целенаправленно вела активную подрывную деятельность. Никого в этой жизни я не ненавижу так, как ее. Вскоре случилась авария. Для меня она стала самым страшным событием в жизни. Пострашнее, чем для государства – атомная война. Не знаю, есть ли взаимосвязь, но за день до этого я опять случайно столкнулась с матерью Павлику. Мы с однокурсницей решили встретиться и отметить женский день за какой-то мелодрамой в кинотеатре. И пока я ждала подругу, решила прогуляться по холлу кинотеатра. Гляжу – на диванчике сидит Нина Владимировна и в упор смотрит на меня. Твою мать! Когда в своей жизни я успела так сильно накосячить, что мне так хронически не везет? Очень хотелось развернуться и уйти. К черту и кино, и Машку, и тем более госпожу Васильеву, которую я меньше ожидала встретить – у нее там случайно топора наперевес нету? И что в кинотеатре делает? Тем более одна… Хотя, наверное, она со своим младшим сыном – вон сколько детворы под ногами бегает. Но решила, что надо сделать еще одну попытку завоевать расположение Пашиной матери. Как-никак, она бабушка нашего будущего малыша и моя потенциальная свекровь. Конечно, попытка будет бесполезной, но с меня не убудет. — Здрасьте, — на негнущихся ногах подошла я к ней. — Катя? Что ты здесь делаешь? — Я… это… подружку жду. — У тебя все хорошо? — Да. Мне в скоростном режиме становилось не по себе. — Вы знаете, я пойду. До свиданья. — Постой! – остановила меня Нина Владимировна. – Ты ведь на пятом месяце. Уже знаешь пол ребенка? — Знаю. — И кто же у тебя будет? Я не ослышалась? У меня? Не «у нас с Пашей», а именно «у меня»… — Мальчик. Все-таки не выдержала. Улыбнулась так, будто ложку горчицы проглотила, и пулей выскочила из кинотеатра, оставив госпожу Васильеву наедине с этой новостью. Не могла я с ней рядом находиться. Мне было физически, психологически и во всех других смыслах некомфортно в ее обществе.