А следующим вечером – ДТП… Я не могу быть уверенной, что эта встреча и авария взаимосвязаны. Скорее всего, обычное совпадение. 15 В тот день я пыталась дозвониться Павлику, чтобы попрощаться. Бесполезно. Позвонила его матери. — Нина Владимировна, мне нужно срочно поговорить с Пашей, — забыв поздороваться, выпалила я. — Зачем? — Надо, — твердо, с нажимом ответила я. Как будто ей не понятно, зачем мне нужно поговорить с ее сыном! — Его нет дома, — солгала она. Я была уверена, что Павлик дома, поэтому решительно отправилась к нему. Несколько остановок до его дома решила пройти пешком – и воздухом подышу, и нервы успокою. … Меня сбила машина на пешеходном переходе. Я даже не совсем помню произошедшее. Только яркую надпись «range rover» перед глазами. Но хорошо помню, как меня везли в машине скорой помощи и разговор врачей между собой. — Беременная? – спрашивает меня доктор. — Да… — Куда ж ее вести? – теперь уже вопрос задавался коллеге. — В хирургию, — безапелляционно заявил другой доктор. – Ребенок не жилец после такого удара. Я слушала и не понимала, как можно так цинично говорить о моей крошке. В один миг вспомнила все противопоказания врачей на момент того, что мне нельзя рожать. Все они в один голос твердили: «Делай аборт, пока не поздно». Для меня это звучало как приговор. Я не имела никакого права отказываться от ребенка, понимая, что другого шанса может и не быть, несмотря на все запреты. А их было много. Больное сердце – в случае самостоятельных родов оно могло не выдержать нагрузку. Воспаление придатков. Очень маленький вес – из-за депрессии похудела на десять килограммов и никак не могла вернуться в прежнюю форму. Ставшее хроническим низкое давление. Ну, и стандартные показания – высокий сахар, низкий гемоглобин, малое количество нужных гормонов в крови… Прямо в карете «скорой» взяли все анализы и со всем этим «багажом» привезли в больницу, где сходу отправили в операционную и ввели общий наркоз. … Очнулась я утром в больничной палате от жуткой боли внизу живота. Вспомнила переговоры врачей и зарыдала. Навзрыд. Тут же пришел врач, начал осматривать меня на момент переломов. Про ребенка никто ничего не говорил, как бы я не спрашивала. Я даже медсестер за руки хватала, на что мне пригрозили вколоть успокоительное. Меня будто никто не слышал. Каждый занимался своим делом. С трудом щупая большой перевязочный лейкопластырь на полживота, я понимала, что меня прокесарили, но никаких объяснений от врачей не получила. Естественно, предчувствие было самым страшным и разрушительным. Я не хотела верить, что мой малыш умер, поэтому позвонила Леше. Даже не знаю, почему именно ему. Наверное, потому что в подобных ситуациях любая помощь от Паши всегда была ненадежной. Забегая вперед, скажу, что не ошиблась. Этот раз, самый кошмарный – не был исключением. Леха приехал примерно через час. За этот час он уже успел все узнать об аварии и моих травмах. — Ну, ты как себя чувствуешь? – сходу спросил Леха. — Паша… — шепотом сказала я. — Какой Паша? Ты к нему шла? Да? – напирал парень. — Леш, узнай, что с моим сыном? Пожалуйста… — Это все, чего ты хочешь? — Пожалуйста, — слабо повторила я. Тот глубоко вздохнул и взял меня за руку. — Я его убью, — была высказана единственная фраза, после которой парень схватил свою куртку и ушел. Моя мама приехала через несколько часов и была со мной целый день, пока меня возили из кабинета в кабинет… Но сначала я стала кричать, что хочу узнать про ребенка. Именно кричать, потому что негативные эмоции внутри просто зашкаливали, и руки у меня тряслись не от боли, а от страха. Малыш не выжил… Очень тяжело подробно останавливаться на этой аварии и всем тем, что с ней связано. Для меня это настолько глобальная и одновременно печальная тема, что к ней нужен особый подход. Возможно, должно пройти еще какое-то время, прежде чем я смогу разложить все по полочкам. Когда-нибудь потом я, наверное, смогу вновь вернуться к этой теме и проанализировать ее, а сейчас я по сей день иногда задаюсь вопросом: «Почему это случилось именно со мной?» А тогда эта мысль вообще не выходила у меня из головы. Я сделала только один вывод из этого – надо было собирать чемодан и ехать в Гамбург, едва тест выдал две полоски. А я осталась… В случившемся только вина. И теперь я не забываю об этом ни на секунду. Я сейчас не могу точно сказать, как смогла себя настроить на ту действительно титаническую работу, чтобы восстановиться. Да, я очень рано встала на ноги – гораздо раньше, чем должно было случиться по разрешению докторов, и это как раз-таки результат собственной работы над собой. Не хирургов, реабилитологов и других специалистов, а вот именно мой, собственный. У меня не было ни малейшего желания оставаться в пределах комнаты со своим горем. Я очень хотела поскорее уехать. Даже сама удивлялась – силы воли у меня отродясь не было, а тут я как умалишенная занималась физическими упражнениями по несколько раз на дню. И результат себя оправдал. Но это было много позже, а тогда… На следующий день после аварии, точнее, поздно вечером прилетели Таня с Иваром, и у нас с ними состоялась увлекательнейшая беседа под неодобрительные взгляды медсестер, которые пустили в столь поздний час посетителей. И впервые в жизни я прислушалась к чужим словам. Может, просто не ожидала, что в этом мире у меня есть такие друзья, которые из одной страны в другую за сутки приедут. А они чьим-то частным самолетом прилетели. Даже не знаю, поступила бы я точно так же в отношении к ним. Сейчас бы точно поступила, а тогда…? Не знаю. В общем, поговорили мы. О Паше, об аварии. Обо всем. Я тогда плакала, слезы катились, не переставая. — Я его люблю, — задыхаясь от рыданий, говорила я. — Люблю, люблю… — со злостью передразнил Ивар. – Туплю! Вон до чего твоя любовь довела! Знаете, если я себя и ненавижу за что-то до глубины души, то именно за эти свои мысли в первое время после аварии, когда еще не осознала все как следует. Я никак не могла поверить в то, что малыша, моего малыша, Пашиного сына, маленького Петеньки – больше нет. Наверное, здесь играет ключевую роль посттравматический шок – потому что в большей степени я думала не об аварии и ее последствиях, а о Паше. Паша… Я никогда не думала, что он сможет поступить настолько низко и грязно. Никакие переломы не сравняться с той болью, которую причинил тогда этот его поступок, фактически предательство… Какое по счету? Паша пришел ко мне в больницу аж через три дня после аварии. Причем не сам пришел, а ведомый за воротник Лешей. С разбитым лицом и колоритным фингалом, и впервые за все время не было его жаль. Более того, мне самой захотелось его убить. Медленно, чтобы мучился… Когда-то на работе он сильно поранил палец – тяпнул ножом прямо до кости. Я все дела бросила и примчалась к нему. А когда он с поломанной рукой в больнице лежал? Каждый день ходила туда, как на работу. Он же ко мне пришел один-единственный раз и только для того, чтобы убедиться в том, что я действительно попала под машину. И все… Как же я тогда рыдала! Я буквально захлебывалась слезами. Меня раздирал на части его поступок. И даже успокоительное, которое мне вкололи, не помогло. Истерика не прекращалась до вечера. Все последующие дни я рыдала беззвучно. Крики были внутри, там, где сердце. Паша сказал, что снова встречается опять с Леной. О как… У вас когда-нибудь вырывали зуб без анестезии? У меня вот так вырвали из груди сердце – наживую, без наркоза. Это было не просто больно. Это было ударом в солнечное сплетение. Когда я сделала вдох, то выдохнуть уже не смогла. Я не знала, как жить дальше – без Паши, потому что теперь понимала – это навсегда. Я не знала, что будет с моей жизнью. Что будет с моими ногами. Вообще ничего не знала. Мама успокаивала меня и всячески отговаривала от попыток связаться с Павликом. А я звонила ему, в соц.сетях что-то писала. Все надеялась, что он одумается. Но все мои попытки были стуком в бетонную стену. Черт, ну даже если Паша поверил в то, что я не была беременна – уже не важно, но! Он же мог хотя бы позвонить – спросить о том, как мое здоровье. После всего, что между нами было… Выкинул меня из своей жизни, как использованную тряпку. А я ждала… все то время, когда училась заново ходить – я ждала, что он позвонит. Да, хотя бы позвонит… Не-а. Не случилось такого. Нина Владимировна звонила несколько раз в больницу – видимо, хотела быть уверена, что ребенка действительно больше нет – и как следствие, нас с ее сыном больше ничего не связывает. Я даже представляю, как она макарену танцевала от радости, что смогла от меня избавиться – ей было не важно, каким способом. Главное – результат. А Пашин взгляд, полный облегчения, мол, как хорошо, что я попала под машину – и к черту травмы, к черту ребенка – главное, что мать теперь одобряет новую девушку. Его последний взгляд я запомнила навсегда. Если он тогда и желал чего-то очень сильно – так это того, чтобы мать была довольна. Знаете, есть такие мгновения, которые запоминаются на всю оставшуюся жизнь. Которые выворачивают душу наизнанку. Этот взгляд я никогда не забуду. Он отпечатался на сердце как клеймо. 16 Наверняка кто-то задумается – а зачем такого урода любить? Не знаю. Чувства не поддаются ни логике, ни объяснению. Например, есть человек, который мне до глубины души неприятен. Меня начинает тошнить, едва он попадает в поле моего зрения. Сразу же, с того самого момента, как мы познакомились. Он опрятный, симпатичный, добрый, милый, вполне себе положительный, но меня в буквальном смысле тянет блевануть, когда он находится рядом. Непонятно. Необъяснимо, но факт. Пашу я люблю просто за то, что он есть. Я понимаю, что он меня предал, бросил в самое трудное время в жизни, растоптал как грязный весенний снег под ботинками – и я должна его всей душой презирать и ненавидеть. И не могу. Понимаю, что сама для него отвратительна, и от этого страдаю. Таня подбадривает меня, говорит, что Паша еще вернется, попросит прощения… Господи, какая же она оптимистка! Я смотрю на вещи реально и более того – в отличие от подруги, очень хорошо знаю Пашу. И его мать. Наоборот, она сделает так, чтобы мы никогда с ним не пересеклись. В другой город отправит, на другую планету – лишь бы не видеть больше меня в своей жизни. Это не я – это меня ненавидят. И как же тяжело от этой мысли. Кажется, тогда было немного легче… Я точно знаю, что никого и никогда не смогу воспринимать так, как Пашу. Не смогу полюбить, а главное – не смогу забыть ту боль, которую я испытала. Я ее всегда буду помнить и чувствовать. И буду помнить Пашины глаза – красивые, голубые, с легким прищуром, в окаймлении пшеничных ресниц… Он меня растоптал, сломал, а я все равно хочу быть с ним. Наверное, я люблю боль, раз мечтаю о том, кто меня снова унизит… А Нину Владимировну хочется самолично в какой-нибудь яме закопать и даже опознавательных знаков не оставить. Я до сих пор не понимаю – за что…? За что она со мной так поступила? Ведь я ничего плохого я ей не сделала… … Я очень хотела побыстрее встать на ноги. Мой хирург сказал, что на восстановление уйдет несколько лет, но уже через полгода я нетвердо стояла на обеих ногах. Хромала, было больно, нога сгибалась только на прямой угол, но все-таки ходить я уже могла. Никого ни о чем не предупреждая, собрала чемодан и поехала на вокзал. Позвонила только Ивару – попросила встретить меня в Гамбурге. И все… Когда Паша приходил первый и последний раз ко мне в больницу, я сказала что-то вроде того, что все равно буду за ним бегать. Бегать больше не хочется. Хотя бы потому, что далеко теперь не убегу. Да, я решила вновь уехать, и на этот раз – насовсем. Понимаю, что в родном городе без Паши жить не смогу. Встреча может состояться тогда, когда меньше всего ждешь. В самый неожиданный момент. И тогда снова начнется вынос мозга. Вдали от него с этим проще. Хотя разве без Паши проще? Сейчас все иначе. Все ранее знакомые рожи где угодно, но не рядом. А рядом – доведенное до минимума окружение. По пальцам одной руки можно посчитать, кто переступает порог моей съемной квартиры. Да к тому же из-за резкого изменения окружающей обстановки у меня начались ужасные головные боли. Черепная коробка просто раскалывалась! Первые месяцы я чуть ли не каждый день спазмалитики пила – иначе было невозможно адаптироваться. Первое время было сложно? Наверное. Я не могу сказать наверняка. Может, потому что прошло не так много времени? Хотя думаю, что и через сто лет не смогу дать верный ответ на этот вопрос. Я просто училась жить в другом городе и приспосабливалась к новой квартире и новой работе. Вот и все. На этом моменте надо остановиться и глубоко вдохнуть и выдохнуть. Вот и все… Здесь заканчивается самый непростой период в жизни, когда я потеряла все самое ценное. На месте утраты остались бездонные овраги, которые не заполнить ничем. И со временем это стало не просто испытанием, а настоящей пыткой. Я сделала тогда выбор. И теперь мне остается лишь до конца жизни мириться с этим выбором. Я была уверена, что привыкну. Что научусь жить заново. Как я могла так просчитаться? Ведь боль становится все сильнее, ощутимее, что даже дышать больно, и ни одна физическая не сравнится с той, которая цепким клещом до сих пор сидит где-то в области сердца. Как вывод: любить нужно, несмотря ни на что, с открытым сердцем и готовностью простить ВСЁ, ведь самое страшное в жизни – потерять любимого человека. Казалось бы – после всех унижений и предательств я должна ненавидеть Пашу. Ненавижу ли я его? Конечно же, нет. Любовь и ненависть – две стороны одной медали, но сколько бы я не подбрасывала ее, всегда выпадает одно и то же. Даже спустя долгое время, даже спустя то, через что мне пришлось пройти – я люблю. В жизни иногда происходят разочарования, после которых в душе остается только болезненная пустота. И любовь. Когда уже никому не веришь, ни на что не надеешься, но продолжаешь любить. Да, он предатель. Да, он поступил подло и низко, показал все свои неприятные стороны, которые бы я предпочла никогда не видеть. Но я, наверное, все же мазохистка. Если бы однажды Паша появился на пороге – я бы не закрыла перед ним дверь. Знаю, что это никогда не случится, но все же в своих чувствах к нему я очень слабая. Я люблю его. И, наверное, даже сильнее, чем раньше. Одни говорят о том, что впервые видят такое сильное чувство одного человека к другому. А другие – что пора выключать режим «люблю только его и никого больше» и начинать смотреть по сторонам. Вот такой парадокс, и спорить по поводу правильности того или иного мнения можно до хрипоты. А стоит ли? Ведь если любишь – люби, вопреки тому, что говорят другие люди. А если ты просто подчиняешься, давая возможность кому-то другому сделать выбор за тебя – извини, малыш, но ты круглый дурак и рискуешь таким же остаться.