– У меня слишком много книг, – сокрушается Патрик, возвращаясь с двумя бокалами красного вина. Я беру один, радуясь возможности чем-то занять руки. – Все собираюсь кому-нибудь отдать пару полок, но не могу расстаться. – Я люблю читать, – отзываюсь я. – Но с самого переезда не открывала книги. Патрик опускается в одно из кресел. Я понимаю невысказанный намек и сажусь в другое, теребя ножку бокала. – А вы давно занимаетесь фотографией? – Не очень, – отвечаю я, удивив себя своей честностью. – Вообще-то я скульптор. – Я думаю о своей мастерской в саду, о раздавленной глине, об уничтоженных готовых заказах, ожидавших отправки. – Была скульптором, по крайней мере. – Больше не ваяете? – Не могу. – Поколебавшись, я раскрываю левую ладонь. Глубокие шрамы покрывают ее до самого запястья. – Со мной произошел несчастный случай. Я могу пользоваться рукой, но кончики пальцев потеряли чувствительность. Патрик присвистывает. – Бедняжка! Как это произошло? Я живо вспоминаю тот вечер год назад и поспешно заталкиваю воспоминание как можно глубже. – Это только с виду страшно, а на самом деле ничего особенного, – небрежно говорю я. – Надо было быть осторожнее. Я не осмеливаюсь поднять глаза на Патрика, но он ловко меняет тему: – Хотите есть? – Просто умираю с голоду. В животе урчит от вкуснейших ароматов, проникающих в гостиную. Вслед за Патриком я вхожу в неожиданно большую кухню с сосновым шкафом, занимающим целую стену. – Бабушкино наследство, – поясняет Патрик, выключая мультиварку. – После ее смерти шкаф достался моим родителям, а когда они уехали в Испанию, его унаследовал я. Вот махина, да? И чего там только нет, в этом шкафу! Что бы ни случилось, не открывайте дверцы! Я смотрю, как Патрик аккуратно выкладывает гуляш в тарелки. Каплю подливки он подтирает кухонным полотенцем, не замечая другое, куда большее пятно. Он приносит горячие тарелки на обеденный стол и ставит одну передо мной. – Это практически единственное, что я умею готовить, – виновато сообщает он. – Надеюсь, получилось съедобно. Он откладывает несколько ложек в металлическую миску, и Бо, как по сигналу, вбежав в кухню, терпеливо ожидает, пока миску поставят на пол. – Еще рано, приятель, – говорит Патрик. Взяв вилку, он переворачивает в миске кусочки мяса, чтобы быстрее остывало. Я опускаю глаза, пряча улыбку. Можно многое сказать о человеке по тому, как он относится к животным. К Патрику я ощущаю невольную симпатию. – С виду очень аппетитно, – хвалю я. – Спасибо. Не припомню, чтобы кто-то так хлопотал вокруг меня: готовить, убирать и вести хозяйство всегда было моей обязанностью. Столько лет потрачено на то, чтобы построить счастливую семью, которая в итоге с треском рухнула… – Мамин рецепт, – поясняет Патрик. – Она пыталась добавить его в мой репертуар всякий раз, когда ей случалось зайти. Наверное, считала, что без нее я живу на пицце и чипсах, как отец. Я смеюсь. – Они сорок лет вместе, осенью будет юбилей, – продолжает он. – Я вот даже представить такого не могу. А вы? Я тоже не могу. – Вы были женаты? – спрашиваю я. Глаза Патрика мрачнеют. – Нет. Однажды я собирался жениться, но – не судьба. Возникает короткая пауза. Мне кажется, я угадываю облегчение на его лице, когда он убеждается, что я не стану расспрашивать. – Дженна, а вы замужем? Я глубоко вздыхаю. – Я была замужем. Но оказалось, что мы хотим от жизни очень разных вещей. Я улыбаюсь скромности своей формулировки. – В Блэйн Сэди вы живете очень уединенно, – замечает Патрик. – Вам не скучно? – Что вы, мне нравится! Там очень красиво, а для компании у меня есть Бо. – И вам не одиноко без соседей? Я вспоминаю свои дерганые ночи, когда я то и дело просыпаюсь от собственного крика, и никого нет рядом, чтобы меня успокоить. – Я часто вижусь с Бетан, – отвечаю я. – Она хороший друг, это верно. Я ее много лет знаю. Я интересуюсь историей их дружбы. Патрик начинает рассказывать, как однажды они без спроса взяли у его отца лодку и на веслах вышли из бухты в море. – Нас заметили через несколько минут. Я видел, как папа стоит на берегу, сложив руки на груди, рядом с отцом Бетан. Мы знали, что нам здорово попадет, и притаились в лодке, а они стояли на пляже чуть ли не несколько часов. – И чем в итоге закончилось? Патрик смеется: – Поплыли к берегу, конечно. Добрались и получили по первое число. Бетан, как старшей, досталось больше, но и меня из дома не выпускали две недели. Я улыбаюсь, когда Патрик скорбно качает головой, якобы удивленный суровостью наказания, и представляю его мальчишкой – растрепанным, как сейчас, и неистощимым на проказы. Мою опустевшую тарелку сменяет блюдце с яблочным пирогом из песочного теста с жидким кремом. От запаха горячей корицы текут слюнки. Я счищаю ложкой крем с рассыпчатой промасленной верхушки и отщипываю маленький кусочек, стараясь не показаться неучтивой. – Вам не нравится? – Очень вкусно, – хвалю я, – просто я обычно не ем всякие запеканки. Привычку сидеть на диете трудно ломать. – О, вы многое теряете. – Патрик уговаривает свою порцию в несколько укусов. – Это не я готовил – одна девушка на работу принесла. – Извините. – Ничего-ничего. Пусть остынет, Бо доест. Щенок навостряет уши, услышав свою кличку. – Милейший пес, – говорит Патрик, – и очень везучий. Я согласно киваю, хотя нуждалась в Бо не меньше, чем он во мне. Это мне повезло… Патрик опирает подбородок на ладонь, другой рукой поглаживая Бо. Спокойный и довольный. Мужчина без тайн и боли. Взглянув на меня, он замечает, что я за ним наблюдаю. Мне становится неловко, я отворачиваюсь и вижу новый стеллаж в углу кухни: – Еще книги? – Устоять невозможно, – улыбается Патрик. – Здесь в основном кулинарные – мама надарила, но есть и детективы. Я читаю все подряд, лишь бы сюжет был захватывающий. Он начинает убирать со стола, а я чуть отодвигаюсь на стуле и слежу за ним. Может, рассказать тебе мою историю, Патрик? О Джейкобе, об аварии? О моем бегстве, потому что я не видела другого способа выжить, кроме как начать все заново? О том, что я кричу каждую ночь, потому что мне никогда не убежать от того, что произошло? Рассказать тебе эту историю? Я представляю, как он слушает, и его глаза расширяются, когда я говорю о визге тормозов и о глухом треске, с которым голова ребенка ударилась о лобовое стекло. Я мечтаю, чтобы Патрик потянулся ко мне через стол, но не могу позволить дотронуться до себя даже в воображении. Я надеюсь услышать от него, что он все понимает, что это не моя вина, с каждым могло случиться, но представляю, как он качает головой, встает из-за стола и отталкивает меня. Его переполняет отвращение. Гадливость. Я никогда не смогу ему рассказать. – С вами все в порядке? – Патрик странно глядит на меня, и на мгновение я холодею, решив, что он прочел мои мысли.