С участившимся дыханием я пробегаю статью и с облегчением выдыхаю, удостоверившись, что фамилии они не указали. «Женщина тридцати с лишним лет арестована в связи с гибелью пятилетнего Джейкоба Джордана, сбитого машиной в ноябре 2012 года в Фишпондсе. Арестованная отпущена до суда и должна явиться в центральное управление бристольской полиции в следующем месяце». Я представляю эту газету во всех домах Бристоля: люди качают головами и теснее прижимают к себе своих детей. Я перечитываю заметку – нет ли каких-то намеков на то, где я живу, и складываю газету так, чтобы статья оказалась внутри. В Суонси на автовокзале я заталкиваю газету в урну под пустые банки колы и обертки от фастфуда. Газета запачкала мне руки; я пытаюсь оттереть краску, но пальцы все равно в серых пятнах. Автобус до Пенфача опаздывает, и когда я наконец добираюсь до деревни, уже темнеет. Магазин при почте еще работает, и я решаю купить продуктов. Оба прилавка обслуживает Нэрис Мэддок, которой после школы помогает шестнадцатилетняя дочь: нельзя же купить конверты за прилавком продуктового магазина или банку тунца и пакет яблок у почтовой стойки, поэтому обычно приходится ждать, когда Нэрис закроет кассу и доковыляет с одного конца зала в другой. Сегодня за продуктовым прилавком стоит ее дочь. Я набираю яиц, молока, фруктов, пакет собачьего корма и выкладываю покупки на прилавок, улыбнувшись девушке, всегда державшейся дружелюбно. Та отрывается от своего журнала, оглядывает меня с головы до ног, ничего не говоря, и снова опускает голову. – Здравствуйте? – говорю я. От неловкости приветствие звучит вопросом. Над дверью звякает колокольчик – пожилая женщина, которую я видела в деревне, входит в магазин. Девушка поднимается и что-то громко произносит по-валлийски в соседнее помещение. Через несколько секунд за вторую кассу встает Нэрис. – Нэрис, здравствуйте, я возьму вот это, – начинаю я. Лицо Нэрис остается таким же каменным, как у ее дочери. Я даже думаю – уж не поссорились ли они. Хозяйка подчеркнуто глядит мимо меня, обращаясь к вошедшей старухе: – Alla I eich helpu chi? Они начинают беседу. Валлийский кажется мне прежней тарабарщиной, но неприязненные взгляды в мою сторону и отвращение на лице Нэрис говорят сами за себя. Речь идет обо мне. Старуха обходит меня и протягивает мелочь за газету, а Нэрис пробивает ее покупки. Взяв мою корзину с продуктами, она опускает ее за прилавок, к своим ногам, после чего отворачивается. С нестерпимо пылающими щеками я кладу кошелек обратно в сумку и так быстро направляюсь к выходу, что задеваю стойку. Пакетики с соусом летят на пол, и за спиной раздается неодобрительное цоканье, пока я судорожно дергаю ручку двери. Быстрым шагом я иду по деревне, не глядя по сторонам из страха нарваться на новый конфликт. Проходя мимо трейлерного парка, я уже плачу навзрыд. Жалюзи на окне подняты, то есть Бетан еще в магазине, но я не могу заставить себя зайти. Я дохожу до коттеджа и только тут спохватываюсь, что не видела машины Патрика на парковке у магазина. Не знаю, с какой стати ей там быть – я не позвонила ему из Бристоля, он не знает, что я приехала, – но отсутствие Патрика пробуждает во мне дурные предчувствия. Интересно, он остался или же уехал, как только меня забрали полицейские? Может, он не хочет больше меня знать? Я утешаю себя, что если даже Патрик меня бросил, Бо он не оставит. Я подношу ключ к замку и только тут понимаю, что красное на двери – не оптическая иллюзия от заходящего солнца, а мазки краски, нанесенной пучком травы, брошенным здесь же, у моих ног. Слова написаны в спешке – красные брызги покрывают каменный порог. «Убирайся вон!» Я невольно оглядываюсь, ожидая поймать чей-то взгляд, однако сумерки сгустились – ничего не разглядеть в нескольких футах. Задрожав, я начинаю поворачивать ключ, теряя терпение из-за неподатливого замка. От отчаяния я с силой пинаю дверь. Кусок засохшей краски отлетает, и я бью дверь снова – переполняющие меня эмоции вдруг изливаются неожиданной иррациональной яростью. Замок открыть это, конечно, не помогает… В конце концов я замираю, прижавшись лбом к деревянной двери, пока не успокаиваюсь настолько, чтобы с новой попытки совладать с ключом. В коттедже холодно и неуютно, словно он тоже гонит меня прочь. Я сразу понимаю, что Бо здесь нет, и когда захожу в кухню проверить, теплая ли плита, на столе вижу записку: «Бо в приюте при клинике. Напиши мне, когда вернешься. П.» Мне не нужно дальнейших объяснений, что все кончено. На глаза наворачиваются слезы, и я зажмуриваюсь, чтобы они не полились по щекам. Я напоминаю себе, что сама выбрала этот путь и должна ему следовать. Передразнивая лаконичность Патрика, я сбрасываю ему однострочное сообщение. Он отвечает, что привезет пса после работы. Я почему-то полагала, что он ответит более пространно, и одновременно жду и страшусь встречи. У меня остается два часа до его приезда. Снаружи темно, но я не хочу сидеть в коттедже. Я снова надеваю куртку и выхожу. В темноте на пляже кажется странно и непривычно. Вверху никого нет, и я спускаюсь к самой кромке воды, останавливаясь на мелководье. Ботинки на секунду скрываются в пене набежавшей волны. Я делаю шаг вперед, и край брюк намокает в воде. Я ощущаю, как сырость поднимается по ногам. Но продолжаю идти. Песчаное дно Пенфачской бухты пологое – шельф тянется больше сотни метров, а потом резко начинается глубина. Вглядываясь в горизонт, я ставлю одну ногу перед другой, чувствуя, как ботинки вязнут в мокром песке. Вода уже выше колен, края волн задевают ладони, и я вспоминаю, как мы с Евой играли у моря, зачерпывая ведерками водоросли и перепрыгивая пенные гребешки. Вода ледяная – когда волны начинают закручиваться на уровне бедер, у меня перехватывает дыхание, но я иду вперед. Я слышу рев, но если это шумит море, я не знаю, зовет оно меня или предостерегает. Продвигаться вперед все труднее: я уже бреду по грудь в воде, с трудом волоча ноги, и тут я падаю – наступаю в пустоту и проваливаюсь под воду. Я приказываю себе не плыть, но приказ пропадает втуне – руки бешено машут сами собой. Я вдруг думаю о Патрике, которому придется искать еще и мое тело, пока прилив не выбросит его на берег, разбитое о камни и изъеденное рыбами. Словно от оплеухи, я резко вскидываю голову и хватаю глоток воздуха. Я так не могу. Не могу всю жизнь бегать от ошибок, которые совершила. Охваченная паникой, я теряю направление и, не видя берега, плаваю кругами, но тучи вдруг расходятся, и луна освещает скалы, обступившие залив. Я плыву к пляжу. Меня порядком снесло в море после того, как я сорвалась с шельфа, и хотя я брыкаюсь под водой, стараясь нащупать дно, я ощущаю только ледяную воду. Меня накрывает волной, и я давлюсь соленой водой и судорожным кашлем. Мокрая одежда тянет на глубину, и я не могу сбросить зашнурованные ботинки, ставшие очень тяжелыми. Руки уже болят, в груди давит, но голова ясная, и я с усилием вдыхаю и ныряю под волну, сосредоточившись на том, чтобы ровно и симметрично водить руками, раздвигая толщу воды. Вынырнув глотнуть воздуха, я вижу, что немного приблизилась к берегу, и повторяю маневр. Снова, снова и снова, и наконец я опускаю ногу и касаюсь мыском чего-то твердого. Проплыв еще несколько взмахов, я снова задеваю ногой о дно. Я плыву, бегу и чуть ли не ползком выбираюсь из моря. Соленая вода в легких, в ушах, в глазах. На сухом песке я стою на четвереньках и некоторое время прихожу в себя, прежде чем встать в полный рост. Меня бьет крупная дрожь – от холода и от осознания, что я способна на нечто столь непростительное. Вернувшись в коттедж, я срываю с себя мокрую одежду и бросаю кучей на кухонный пол. Я спешу натянуть побольше теплого и сухого, а затем снова спускаюсь на первый этаж и разжигаю огонь в очаге. Я не слышу, как подходит Патрик, но до меня доносится лай Бо, и я, не дожидаясь стука, распахиваю дверь настежь и опускаюсь на корточки поздороваться с псом и скрыть свою неуверенность перед Патриком. – Зайдешь? – спрашиваю я, наконец выпрямляясь. – Мне нужно возвращаться. – Всего на минуту. Пожалуйста… Поколебавшись, он входит и прикрывает за собой дверь. Он не собирается садиться, и мы так и стоим неподвижно. Бо на полу между нами. Патрик глядит мимо меня в кухню, где вокруг промокшей одежды натекла лужа, на его лице проступает замешательство, но он молчит, и только тут я убеждаюсь – чувства, которые он ко мне питал, испарились. Ему все равно, почему моя одежда мокрая, почему даже куртка, его подарок, вся в воде. Его волнует только чудовищная тайна, которую я от него скрыла. – Мне очень жаль. Жидковато, но искренне. – Чего именно? – Патрик не дает мне легко отделаться. – Того, что я лгала тебе. Я должна была признаться, что я… Я недоговариваю, но Патрик помогает: – Убила человека? Я зажмуриваюсь. Когда я снова открываю глаза, Патрик идет к двери. – Я не знала, как тебе сказать, – вырывается у меня. Слова в спешке налетают друг на друга: – Я боялась, кем ты меня сочтешь… Он качает головой, видимо, не зная, что обо мне и думать. – Скажи мне одно: ты действительно уехала от того мальчика? Я могу понять несчастный случай, но ты уехала, не остановившись помочь? Его глаза ищут мои, прося ответа, который я не могу дать. – Да, – говорю я, – уехала. Патрик рвет на себя дверь с такой силой, что я отшатываюсь, и через мгновение скрывается в ночи. Глава 28 В тот раз ты осталась на ночь. Я натянул одеяло на нас обоих и лежал рядом, глядя, как ты спишь. Твое лицо было гладким и безмятежным – лишь едва заметные движения глаз под полупрозрачными веками. Когда ты спала, мне не надо было притворяться и держать дистанцию на случай, что ты поймешь, как сильно я в тебя влюблен. Я мог нюхать твои полосы, целовать твои губы, пить твое мягкое дыхание. Во сне ты была совершенна. Ты улыбнулась раньше, чем открыла глаза. Ты потянулась ко мне без подсказки, и я расслабился и позволил тебе заняться со мной любовью. Впервые я был рад женщине в кровати утром и понял, что не хочу, чтобы ты уходила. Не будь это абсурдным, я бы сказал тебе там же и тогда же, что люблю тебя. Вместо этого я сделал тебе завтрак, а потом снова увел в кровать, чтобы ты знала, как сильно я тебя хочу. Я испытал удовольствие, когда ты попросила о новой встрече. Это означало, что мне не придется жить еще неделю в одиночестве, выжидая подходящего момента позвонить. Поэтому я позволил тебе думать, что решения принимаешь ты, и мы встретились вечером и еще раз через день. Вскоре ты уже приходила каждый вечер. – Ты должна оставить здесь какие-нибудь свои вещи, – однажды сказал я. У тебя сделался удивленный вид, и я понял, что нарушаю правила: мужчины не торопят отношения. Но когда я возвращался с работы, только перевернутая кружка на сушке доказывала, что ты вообще здесь была, и неуверенность выводила меня из равновесия. У тебя не было причин возвращаться, тебя здесь ничто не держало. Вечером ты пришла с маленькой сумкой, поставила в стакан в ванной новую зубную щетку и положила чистое белье в выдвижной ящик, который я тебе выделил. Утром я принес тебе чай и поцеловал, уходя на работу. Я чувствовал твой вкус на губах, когда ехал в офис. Позвонив домой, я понял по твоему немного сиплому голосу, что ты снова заснула. – Что стряслось? – спросила ты. Как я мог сказать, что просто захотел снова услышать твой голос? – Можешь сегодня заправить постель? – попросил я. – А то ты никогда не заправляешь. Ты засмеялась, и я пожалел, что позвонил. Вернувшись домой, я сразу пошел наверх, не сняв обуви, но твоя зубная щетка оказалась на месте. Я освободил для тебя место в шкафу, и постепенно ты перевезла большую часть своего гардероба. – Сегодня меня не будет, – сказала ты однажды, когда я сидел на кровати, надевая галстук. Ты пила чай в кровати, волосы у тебя были спутаны, вчерашний макияж немного размазался вокруг глаз. – Мы с ребятами с нашего курса сегодня договорились кое-куда сходить… Я ничего не сказал, сосредоточенно завязывая темно-синий галстук идеальным узлом. – Ты же не против? Я обернулся. – А ты знаешь, что сегодня ровно три месяца с того дня, как мы познакомились в студенческом клубе? – Как, неужели? – Я заказал столик в «Пти Руж» – это туда я водил тебя на первое свидание, помнишь? – Я встал и надел пиджак. – Я должен был сначала узнать твое мнение. Нет причин, отчего бы тебе помнить такую ерунду, как тот день. – Но я помню! – Ты отставила чашку и откинула одеяло, передвинувшись на кровати и поднявшись на колени возле меня. Ты была обнаженной, и когда ты меня обняла, я ощутил тепло твоих грудей сквозь рубашку. – О том дне я помню все: как по-джентльменски ты себя вел и как сильно я хотела увидеть тебя снова.