– Прости, пожалуйста. – Это вышло шепотом, и я не уверена, расслышал ли он, но если повторить и Йен почувствует, что я вымаливаю прощение, это приведет его в ярость. Странно, как быстро все вернулось: необходимость балансировать, будто на проволоке, делая то, что велено, и при этом не напуская на себя жалкий вид, который его бесит. За годы брака мне редко удавался этот трюк. Я сглатываю: – Я… я сожалею. Йен держит руки в карманах с самым спокойным, даже безмятежным видом, но я хорошо его знаю. Я знаю, как быстро он переходит от… – Ты, блин, сожалеешь?! Он мгновенно приседает, придавив коленями мои руки к полу. – Ты решила – извинишься, и все забыто? Он подается вперед, нажимая всем весом, давя коленными чашечками мои мышцы. Я не удерживаю крик боли, и губы Йена кривятся от отвращения при виде такого слабоволия. Я чувствую, как к горлу поднялась желчь, и сглатываю горечь. – Ты рассказала им обо мне? В углах его рта выступает пена, брызги слюны летят мне в лицо, и неожиданно вспоминается женщина с серьгами возле здания суда: кажется, прошло не несколько часов, а много дней. – Нет. Нет, не рассказывала. Мы снова играем в эту игру: Йен подает вопрос, будто мяч, а я пытаюсь отбить подачу. Раньше я играла хорошо. Мне даже казалось, что я угадываю искорку уважения в его глазах: Йен резко прекращал скандал и включал телевизор или выходил из дома, но в какой-то момент я потеряла нужную колею, или же он изменил правила, и с тех пор я, хоть убей, не угадываю с ответом. Сейчас, однако, мои слова вроде бы его устроили, и он меняет тему: – Ты с кем-то встречаешься? – Нет, – поспешно отвечаю я, радуясь, что могу сказать правду, хотя и знаю, что Йен мне не поверит. – Лгунья! – Он хлещет меня по щеке тыльной стороной ладони. Слышится громкий щелчок, как от хлопанья кнута, и когда Йен заговаривает снова, у меня в ушах еще звенит. – Кто-то помог тебе создать сайт, нашел эту хибару. Кто? – Никто, – произношу я, ощущая во рту вкус крови, – я все сделала сама. – Ты ничего не умеешь делать сама, Дженнифер. – Йен наклоняется так низко, что его лицо почти касается моего. Усилием воли я заставляю себя не шевелиться, зная, как он ненавидит, если я вздрагиваю. – Ты даже убежать не смогла нормально! Ты хоть представляешь, как легко было тебя отыскать, как только я понял, где ты делала свои фотографии? В Пенфаче все просто счастливы помочь незнакомцу отыскать старую подругу! Мне даже в голову не пришло поинтересоваться, как же он меня нашел. Я всегда знала: он – найдет. – Кстати, неплохую фотографию ты прислала сестрице. Это небрежное замечание кажется мне новой оплеухой, от которой голова идет кругом: – Что ты сделал с Евой? Если с сестрой или ее детьми что-нибудь случилось, я никогда себе не прощу. Я так хотела дать ей знать, что она мне по-прежнему дорога, что пренебрегла вполне реальной опасностью. Йен смеется. – Зачем мне что-то с ней делать? Она интересует меня не больше, чем ты. Ты жалкая, ничего не стоящая шлюха, Дженнифер. Ты без меня ничто. Ничто! Ну-ка, кто ты? Я молчу. – Отвечай! Кто ты? Кровь струйкой стекает мне в горло, и я едва могу сдержать кашель. – Я ничто. Йен снова смеется и передвигается, уже не давя всем весом мне на мышцы. Боль в руках немного ослабевает. Он проводит пальцем по моему лицу, по щеке и губам. Я знаю, что сейчас будет, но от этого не легче. Йен медленно расстегивает пуговицы на моей рубашке, отодвигая полы дюйм за дюймом, и задирает мою майку, обнажая груди. Его взгляд проходится по мне без всякой страсти, без малейшей искорки желания, после чего он расстегивает брюки. Я закрываю глаза и прячусь поглубже в себя, не в силах двигаться или говорить. У меня мелькает мысль – а что, если бы раньше я кричала, или говорила «нет», или боролась, или просто отталкивала его? Но я ничего не делала – я никогда не сопротивлялась – и могу винить во всем только себя. Не знаю, сколько я пролежала, но в коттедже очень холодно и темно. Я натягиваю джинсы и перекатываюсь на бок, подтянув колени к груди. Между ног – тупая боль и влага, в которой я подозреваю кровь. Я не уверена, что потеряла сознание, но не помню, как Йен ушел. Я зову Бо. После мучительной тишины песик осторожно выглядывает из кухни, поджав хвост и прижав уши. – Бо, прости, ну, прости, малыш. – Я подзываю его к себе, но когда протягиваю руку, пес гавкает. Всего один раз – предупреждающе, повернув голову к двери. Я с трудом поднимаюсь на ноги, вздрогнув от острой боли в теле, и тут в коттедж стучат. Я застываю посреди комнаты, нагнувшись и придерживая Бо за ошейник. Пес утробно рычит, но не лает. – Дженна! Ты дома? Патрик. Я чуть не оседаю обратно на пол от облегчения. Дверь не заперта, и, распахнув ее, я подавляю всхлип при виде Патрика. Я не включила свет в гостиной в надежде, что темнота скроет мое лицо, на котором уже, наверное, проступили синяки. – Ты в порядке? – спрашивает он. – Случилось что-нибудь? – Я… Я, должно быть, заснула на диване. – Бетан сказала, что ты вернулась. – Поколебавшись, он на секунду опускает глаза, но тут же снова смотрит на меня: – Дженна, я пришел извиниться. Я не имел права так с тобой разговаривать, просто все это стало настоящим шоком… – Ничего, – говорю я, глядя мимо него на темные скалы. Может, Йен сидит там и следит за нами? Нельзя позволить ему увидеть нас вместе – не хватает подставить под удар еще и Патрика, вместе с Евой и другими дорогими мне людьми. – Это все? – Можно войти? – Патрик двигается в направлении гостиной, но я отрицательно качаю головой. – Дженна, что происходит? – Патрик, я не хочу тебя больше видеть. Будто со стороны я слышу произнесенные мною слова и не позволяю себе взять их обратно. – Я тебя не виню, – говорит он. Лицо у него помятое, будто он не выспался. – Я отвратительно повел себя и не знаю, как теперь быть. Когда я узнал, что ты… что случилось, я от шока, не иначе, умом тронулся. Я не мог находиться рядом с тобой… Я начинаю плакать, не в силах больше сдерживаться. Патрик берет меня за руку, и я не хочу, чтобы он ее отпускал. – Дженна, я хочу понять. Не стану притворяться, что я не шокирован и не считаю это страшным, но я хочу понять, что случилось. Я хочу быть рядом с тобой. Я молчу, зная, что мне остается только одно. Патрика надо вывести из-под удара. – Мне тебя не хватает, Дженна, – тихо произносит он. – Я не хочу тебя больше видеть, – отняв руку, я продолжаю тверже: – Не хочу знаться с тобой. Патрик отшатывается, словно от удара. Его побелевшее лицо различимо и в темноте. – Зачем ты так говоришь? – Я так хочу. Ложь – сущая пытка. – Потому что я тогда ушел? – Ты тут ни при чем, это не имеет к тебе отношения. Оставь меня, и все. Патрик глядит на меня, и я через силу встречаюсь с ним взглядом, молясь про себя, чтобы он не угадал борьбу, которая наверняка отражается в моих глазах. Приподняв руки в знак того, что отступается, Патрик поворачивается и бредет прочь. Споткнувшись на тропинке, он переходит на бег. Захлопнув дверь, я сползаю на пол, подтягиваю к себе Бо и громко плачу в его мягкую шерсть. Я не смогла спасти Джейкоба, но в моих силах защитить Патрика. Немного успокоившись, я звоню Йестину и прошу починить замок. – Коттедж теперь вообще нараспашку, – жалуюсь я. – Замок сломан, дверь невозможно запереть снаружи. – Не волнуйтесь вы об этом, – заводит Йестин свое обычное. – Никто здесь ничего не украдет… – Мне нужно, чтобы замок работал! – Решительность в моем голосе шокирует нас обоих, и в трубке на несколько секунд становится тихо. – Ладно, сейчас приеду… Он появляется меньше чем через час и сразу принимается за работу, отказавшись от предложенного чая. Сняв замок и смазывая механизм, Йестин что-то тихо насвистывает, затем привинчивает замок обратно и показывает, как легко теперь поворачивается ключ. – Спасибо, – выдыхаю я, чуть не плача от облегчения. Йестин с любопытством глядит на меня, и я плотнее запахиваюсь в кардиган. Пятна синяков расползаются по моим предплечьям, по краям переходя в красные кровоподтеки под кожей, как чернильные пятна на промокашке. Тело болит так, будто я пробежала марафон; левая щека опухла, и я часто трогаю языком шатающийся зуб. Я распустила волосы и перекинула их вперед, на лицо, чтобы скрыть самое заметное. Я вижу, как Йестин смотрит на красную надпись на двери. – Я ототру, – поспешно говорю я, но он не отвечает и лишь молча кивает на прощание, но потом словно бы передумывает и поворачивается ко мне: