– Нет, почтенный отец, свет глаз моих! – вскричал Ленхатеп, – я вовсе не шучу! Я поистине влюбился в бедную девушку и хочу на ней жениться! –Что-о-о?!! – в один голос грозно произнесли Исизида и Осиристеп. От одних таких слов, даже если бы он шутил, родители страшно изменились: кожа на лице и теле будто вздулась, приподнялась, глаза налились кровью. – Да как ты посмел, хотя бы и шутя, произнести при мне такие слова?!!– в гневе крикнул отец на весь сад. – Ты что, негодник, забыл, какого ты звания?!! А ну-ка, забери свои слова обратно!! Ленхатеп съёжился от громогласного шума, отец от ярости ревел, как зверь, и был разгневан сильнейше. – Да, беру… – в испуге произнёс он. – Повтори ещё раз громко! – всё ещё в ярости потребовал отец. – Да, да, я беру обратно эти слова, – громко и уверенно повторил Ленхатеп. О том, что эти слова – правда, а не шутка, уже не могло быть и речи. – То-то же, – немного оттаял визирь и сказал, обратившись к жене, – а ты говоришь, с головой у него… Он забылся совсем, с кем сидит, с кем говорит. Почтение потерял к родителям своим, отцу и матушке. Исизида, такая всегда важная и принципиальная, чуть ни расплакалась: – О муж мой, Осиристеп! Я уже думала, что у него что-то с мозгом. Решала лекаря скорее позвать… – Какого лекаря, жена? Да если бы то, что он тут плёл в горячке непочтения своего, этот страшный вздор, хоть на сотую долю оказался подобием правды,– я бы тотчас же вышвырнул его из Дворца, лишил и помина наследства, а без наследства кто он есть? Нищий, бродяга хуже раба. Он не в Мемфис бы поехал на учёбу наукам, а пошёл бы с сумой к верховьям Нила, спал бы в песке, и уж тогда поистине нашёл бы себе чернавку из бедноты и трепал бы её жалкое тело, пока оно всё не износится, как вся она сама, босоногая, а потом их вместе в грязной луже нашли бы и сожрали крокодилы. – Ах, муж мой, Луне подобный! – взмолилась гордая Исизида. – Ну, что уж Вы так? О своём сыне? Он же кровь от крови Вашей! Сжальтесь, не говорите больше, молю Вас! Он уже всё понял, и больше никогда не посмеет так дерзить Вам. – Прости, жена моя, я погорячился. Но Ленхатеп тоже хорош! Такое придумать и мне сказать, т. е. значит оскорбить, опозорить. Он же отлично знает, как я ненавижу бедных, грязных, Богами забытых!.. Ленхатеп стоял как убитый молнией, поражённый громом. Слова отца словно отхлестали его по голому телу, он чувствовал себя разбитым, брошенным и растоптанным. Да ещё угроза о том, что он может потерять богатое наследство, пойти с сумой, попасть в грязную лужу и в пасть крокодилам! Даже представить себе такой ужас было страшно, жутко! А уж кабы наяву! … Как он мог?!! Всякие чувства к Найфел, этой чернавке из грязной деревни из него мигом выветрились, в угаре испуга, страха. Он представил себе, как они, полуголые, босые идут вдвоём вдоль Нила, из которого один за другим вылезают крокодилы, разинув свои страшные пасти, и она кричит, как тогда, день назад, когда убегала домой, представил её бедную, жалкую хижину с грубой неотёсанной матушкой Ме,– и стал себе противен. Как он мог попасть в такую грязь, в пропасть?! Он вспомнил нежную кожу и плоть Найфел, её жаркие слова и слёзы, когда он её, по сути, изнасиловал, изнасиловал как жалкую рабыню! От этого кровь его не взыграла, а потухла… Ну и что, что он ей обещал? Разве можно приносить в жертву грязной чернавке богатство, золото, славу?! Нет, никто не имеет права этого требовать! Он – сын великого, всемогущего человека, сановника самого фараона Хуфу! И он должен держать честь и славу отца! Не зря же его отец так долго добивался такой благородной должности. И он её имеет! Другие не имеют, а отец имеет! Отец же Найфел (Ленхатеп почти забыл её имя) не добился такого, а его отец добился! Значит, его отец – умнее, могущественнее, мудрее всех! Он, Ленхатеп, должен гордиться им, а не позорить такого человека. И матушку обидел…. Пронизанный этими мыслями, Ленхатеп пал перед отцом на колени и приложился к его руке: – О, простите меня, Великодушный и мудрый Отец мой! Простите – ради Великого Бога Ра и Бога фараона – заблудшего, нечестивого сына своего! Я был совсем не прав, сказав Вам эти слова. Это неправда, конечно. Я просто перешёл грань. Простите меня, матушка, отец! – Ну то-то же, сын мой Ленхатеп. Я прощаю тебя милостиво. Душа твоя заблудилась, но всё же нашла верный выход из тьмы. Я рад этому. – И я прощаю тебя, добрый, хороший сын мой! Душа моя возрадовалась. И, обращаясь к Осиристепу, Исизида произнесла: – Муж мой мудрейший, носитель истины! А не пора ли нашему сыну обрести свой дом? Он, как мне подумалось, жаждет женитьбы, своей семьи. Может быть, нам подобрать ему достойную, богатую невесту, чистую и умную?.. – Да, да, жена моя драгоценная. Вы как всегда правы. И я даже знаю, кто будет она, это небесной чистоты девушка. Дочь моего сподвижника номарха Нехебу – ясноглазая Любият Эль Успехр! – О, господин, мой муж драгоценный! Я, кажется, знаю эту девушку! Она чиста и скромна, как фиалка, и, говорят, у неё дивный голос! Ленхатеп будет счастлив! Ленхатеп услышал эти слова. Он, как Исизида, не знал девушку по имени Любият Эль Успехр, но хорошо представлял себе ясноглазую, скромную и очень богатую египтянку, которая даёт ему много счастья и прелестных деток… А юная счастливая Найфел тем временем вернулась домой. Её отец Абд ат-Тавоаб и матушка Мехатэ оба были в хижине и ждали её, оба были не в духе. – Ты всё бегаешь по песку Нила, а матери не помогаешь, – грозно начал отец. – Мехатэ жалуется на тебя. Ей трудно одной держать всю хижину. Неужели тебе непонятно? – Я только пива немного выпила……. -Ах ты, дрянь! Где ты посмела шляться больше полдня? – обрушалась на Найфел матушка Ме. – С кем ты была? Это тот богатый и знатный тебя напоил?! Я же запретила тебе, негодная, встречаться с ним! Ты меня ослушалась? – Нет-нет, матушка Ме! Я его не видела. Я встретила девушку из соседней деревни, мы вместе шли по берегу. Там, на берегу, стоял незнакомый парень, из бедных, и угощал всех, кто шёл, пивом и лепёшками. Говорил, что все должны отметить последние дни перед разливом Великого Нила. Всех угощал, и все пили, и мы тоже. Разве это грех? – Грех не грех, а к реке ты больше не пойдёшь, – отрезал Абд ат-Тавоаб. – Хватит, нагулялась. Мать говорит, что какой-то богатый и знатный там за тобой ходит. Хочешь, чтобы он тебя испортил? Негоже молодой девушке с богатыми якшаться! Найфел покраснела: – Да не ходит он за мной, я матушке Ме уже говорила. Просто однажды приснился и всё. – Приснился, и ты ни разу не видела его в яви? – Н-н … Ну видела. Просто видела и всё. Он не подошёл… ко мне. – А откуда он? Где живёт? – спросила Мехатэ. – Я не знаю. – Путаешь, путаешь нас с отцом. Мы не верим тебе. Всё! Завтра никуда больше не пойдёшь! Хватит! Надо помочь матери и отцу. – Но матушка…– из глаз Найфел брызнули слёзы. – Всё!! – отрезала Мехатэ. – Я сказала. Смотрите-ка, а она ещё рыдать надумала!.. Найфел плакала навзрыд. Ведь завтра её у Нила будет ждать горячо любимый, дорогой Ленхатеп. А она не придёт. Обманет его надежды. Он не переживёт! Какая она нехорошая обманщица! Найфел рыдала, а в её полных слёз глазах стоял дорогой, любимый образ, его ненаглядные очи……. Глава 8 Последний день перед разливом Нила. На рассвете Абд ат-Тавоаб ушёл на охоту. Мехатэ пошла его немного проводить. Найфел в ужасе металась по хижине, не зная, как сообщить Ленхатепу, что она не придёт. Выбегала во двор, высматривала идущих соседей, идущих в разные стороны, собирающих там и здесь огородные инструменты, готовящихся к разливу реки. Никто не смотрел на неё, каждый был занят своим делом. И вдруг она увидела Али Шукри. Он шёл за обещанным ему веслом и тростником для своей лодки. Найфел со всех ног бросилась к нему: «Али! Али, постой! Али удивлённо остановился. К нему, вся в слезах, бежала растрёпанная, распалённая Найфел. – Найфел?! Что с тобой, голубоглазая Найфел? Чем ты так огорчена? На тебе лица нет! – Ах, Али, дорогой друг, – быстро и тревожно, сбиваясь, заговорила Найфел, – я вся в угаре, не знаю, что мне делать! Сегодня последний день перед разливом Нила. – Да, я знаю, милая. – Я выскочила на чуть-чуть, боюсь, что матушка Ме вернётся. Она запретила мне выходить из дома, не пустила меня на золотой песок, а там меня будет ждать любимый мой Ленхатеп. Он подумает, что я обманула его, и будет страдать и мучиться. Ты увидишь его сегодня, Али?.. – Да-да, я вообще не собирался, но, если ты просишь, конечно же, я пойду к нему, расскажу о том, что ты мне сказала…. – Но завтра Нил разольётся. Мы не увидимся с ним. Он говорил, что приплывёт ко мне на лодке. Скажи, что я буду ждать его! Я каждый день, каждый час буду ждать его, пока не увижу!! – Хорошо, милая Найфел, я найду его и обязательно всё передам, точь-в-точь, каждое твоё слово. – Спасибо тебе, добрый друг наш! Найфел повернулась и помчалась в свою хижину, быстро взобравшись на холм. А Али быстро побежал к дворцу Осиристепа. Во дворец и даже близко к нему он не смел подойти. Они с Ленхатепом дружили тайно: ни отец Ленхатепа, ни мать его и на порог бы не пустили парня из бедной семьи, даже если бы он где-то утащил и надел на себя одежды сына Фараона. Глаза бедного и грязные его ноги (а бедняки всегда ходили босиком) не скроешь ни под какими одеждами. Али стал высматривать близ забора, не появится ли его тайный друг где-то поблизости. А если долго не появится, тогда Али побежит на золотой песок, где Ленхатеп и Найфел всегда встречались после восхода солнца: может, он там ждёт её. Али прикидывал, где лучше поймать друга, как вдруг ворота сада широко распахнулись, и из них вышел Ленхатеп с семью или десятью рабами, которые несли папирусы, везли в салазках каменные глыбы, а также одежду юноши. Сам Ленхатеп шёл довольно быстро, чем– то озабоченный, хмурый. Вся эта процессия направлялась к Нилу. Осиристепа и Исизиды среди них не было. Воспользовавшись тем, что родители, а также какие – либо высокопоставленные лица и гости отсутствуют, Али Шукри бросился к другу. Ленхатеп, заметив его, почему – то болезненно поморщился вместо улыбки, приостановился. – Ленхатеп, дорогой! – вскричал Али, – меня прислала Найфел!.. – Тихо! – остановил его друг, вышедший из сада дворца. – Что?! Почему тихо?! Здесь же нет никого. Найфел просила тебе передать… – Али, приятель мой, друг мой, я прошу тебя…. Не говори ничего о Найфел… Вообще ничего не говори. Потрясённый, Али на сколько–то мгновений лишился дара речи. Так и стоял с открытым ртом, пока Ленхатеп не продолжил: – Я сейчас уезжаю в Мемфис. Быть может, надолго… – Как в Мемфис?! Почему так срочно?! Найфел ничего не знает?!