13 апреля 2001 года, 17:47 Треверберг-33, главная студия Момент перехода из мира кино и телевидения в мир реальный Урсулла ненавидела. В студии гас свет, команда начинала друг друга поздравлять с успешным эфиром, режиссер рычал на нее за искаженные фразы, главный редактор улыбался и продумывал следующую передачу, гримеры собирали свои кисти и уходили в подсобку. Увядание в кубе, за которым следовал следующий эфир, а потом – хорошая пьянка. Отдохнуть и выпить Урсулла всегда любила. Замужество за таким серьезным человеком, как Марк Карлин, заставило ее немного пересмотреть свои взгляды на отдых, но после рождения Йорна все вернулось на круги своя. А восьмого апреля ее жизнь закончилась. Она выключила телефон, зная, что не выдержит встречи с полицейскими, и исчезла. За пять дней сменила нескольких любовников из давних контактов и сегодня приехала на дневной эфир. Урсулла ушла в гримерную, выгнала всех, заперлась изнутри и села за стол, включив лампы на зеркале. На нее смотрела совершенно чужая и холодная женщина, в чьих глазах застыл вопрос. Но лицо профессионально приветливо и одновременно бесчувственно. Урсулла поправила прическу отработанным до автоматизма жестом, улыбнулась. Уронила голову на руки и расплакалась, впервые за пять дней позволив себе подобную слабость. После звонка Акселя она решила не ехать. Она сбросила ему сообщение, что не готова говорить и позже ответит на все вопросы, и отправилась к любовнику. Мужчин для любви у нее было несколько, порой попадались случайные, но в основном она держала при себе тех, кто был достаточно богат и занят, чтобы не болтать, и тех, кто был достаточно хорош собой, чтобы секс с ними из мести мужу за холодность превращался в феерию. Урсулла всегда любила фееричные отношения, полные сюрпризов и страсти. В Марке она разочаровалась и разрешила себе добирать то, что не получала, за пределами дома, который он для них перестроил. У кого же она была восьмого числа… Женщина выпрямилась, смахнула слезы, взглянула на себя и улыбнулась отражению с мокрым лицом. Водостойкая тушь не пострадала, но тени расплылись, и немного потек карандаш. Под правым глазом образовалось черно-синяя дорожка до скулы. Медового оттенка волосы лежали идеально. Рассмотреть цвет глаз она не смогла, они будто выцвели, а взгляд остановился. Восьмого она задержалась у Валентина Тейна. Они встречались периодически, пару раз в месяц, снимали люкс в «Плазе» и самозабвенно занимались любовью. В тот раз она включила телефон, когда Тейн ушел в душ. Включила и сразу получила звонок от Акселя Грина. Что было дальше, Урсулла не помнила. Она пришла в себя утром следующего дня в другом отеле в полном одиночестве. Номер оплачен. В телефоне – сообщение от Валентина, который приносил соболезнования и велел отдыхать. Урсулла собралась и уехала в бар. Еще через сутки она обнаружила себя в каком-то мелком отеле вместе с юным Уильямом Рихтером. Они пересекались на приемах. Она даже брала интервью у его сестры, Теодоры Рихтер. Случайная встреча в баре вылилась в бурный секс. И – снова беспамятство. Урсулла помнила, что ей звонили из полиции, но не могла вспомнить, что она отвечала. Пьяный и наркотический угар отключил ее от реальности. Утром ей позвонил главный редактор и металлическим тоном заявил, что ведущая сегодняшнего шоу заболела и Урсулле придется ее заменить. Она мечтала о такой возможности лет пять, не меньше, поэтому собрала себя в кучу, наглоталась таблеток, которые должны были снять похмелье, и явилась в студию. И впервые с восьмого числа она осталась наедине с собой и горем матери, которая потеряла сына. Она всегда считала себя плохой матерью. Но сейчас, глядя на себя в зеркало, думала о том, что хуже ее нет на всей планете. Она дернулась, словно от удара, когда в дверь постучали. – Я занята. – Это детектив Грин. Открой, Урсулла. Нам надо поговорить. Женщину зашатало. Нервной рукой она взяла ватный тампон, накапала на него немного мицеллярной воды, стерла подтеки, возвращая взгляду свежесть. Нанесла пудру, не обращая внимания на то, что Аксель снова постучал и послышался испуганный голос девочки-администратора, которая искала ключи. Какая она дура. Должна же была понять, что он приедет в студию, прознав о прямом эфире. На что она надеялась? Еще села в раздевалку. Нужно было сразу уехать и в отеле предаваться сожалениям и воспоминаниям. Она боялась разговора с нордического вида детективом еще больше, чем самого предмета этого разговора. Будто она виновата в том, что произошло. А она не может быть не виновата. Она мать. Мать всегда имеет отношение к смерти ребенка. Она дает ему жизнь, она отвечает за его досуг, развитие. Она виновата, если ребенок погибает. И если он убивает. Наверное, у маньяка тоже есть мать. И она, Урсулла, ничем не лучше этой незнакомой женщины, ведь ее сын Йорн мертв. Маньяк тоже мертв. Живой человек не может творить подобные ужасы. – Открой, иначе я вышибу дверь, – неожиданно вкрадчиво предупредил детектив. Урсулла глянула на свое отражение, безуспешно попыталась улыбнуться. Выглядела она великолепно. Лицо было немного бледным, но тон идеально ровный, кожа слегка блестит в свете ламп. В глазах, влажных от слез, профессиональное выражение вежливой заинтересованности. – Открываю. Нужно же мне одеться. – Она попыталась произнести эти две фразы игривым тоном, но не смогла. Голос сорвался. – Полицейский – это почти что врач, – с порога заявил Аксель, когда она открыла дверь. – Я пришел поговорить, а не разглядывать жену моего лучшего друга. – Почти бывшую жену. Седьмого утром я подала на развод. Она посторонилась, пропуская детектива, и захлопнула дверь перед носом у испуганного администратора. Грин, предварительно осмотревшись, прошел в гримерку знакомой Урсулле походкой бывшего военного. От него пахло дождем и мотоциклом. В глазах горел недобрый огонь. Женщина повернула ключ в замке, обхватила себя руками и села в кресло перед зеркалом. Аксель замер за ней. Она поймала в отражении его взгляд и почувствовала себя голой. Будто наложница на рынке в Кандии, когда Средиземноморье было рассадником пиратства и работорговли. Детектив обладал редкой для Треверберга северной внешностью, и от него исходила скрытая сила, которая в других обстоятельствах бы возбуждала. Но сейчас сводила с ума. – Когда полиция вызывает тебя на допрос, выключать телефон и скрываться – плохая идея. От этого у сотрудников убойного отдела портится настроение. – Аксель… я не могу говорить об этом. – Урсулла, я соболезную твоей утрате. Она покачала головой. – Я не могу. Я ничего не знаю. Я даже не попрощалась со своим мальчиком. Она закрыла лицо ладонями и расплакалась, позволяя накопившейся боли вылиться соленой влагой. Запустив пальцы в волосы, она с остервенением разрушила прическу и снова посмотрела на Грина, который терпеливо ждал. Урсулла понимала, что он прав. Что нужно было поговорить с ними, ответить на вопросы. Нужно было сразу приехать. Но она не смогла. Аксель положил руки ей на плечи, тихонько сжимая. От этого простого прикосновения кровь бросилась в лицо и одновременно стало легче дышать. Он будто забирал ее боль. – Мы можем поговорить здесь? – сквозь слезы спросила она. Детектив медленно кивнул. Женщина слабо улыбнулась. – Присядешь? Он сел на соседнее кресло, развернув его так, чтобы видеть ее лицо. Миссис Карлин медленно повернулась. Несколько минут они молчали. Женщина смотрела в одну точку где-то за ним. Ее мысли бегали от эфира до погибшего сына. Казалась невероятно важной царапина на стене гримерки. Урсулла пыталась сообразить, кто мог ее оставить. Не вспомнила подходящей ситуации и без желания посмотрела в спокойные глаза детектива. – Я буду спрашивать, а ты говори все, что придет в голову. Не фильтруй. Если захочется плакать – плачь. Нам поможет любая деталь. Она кивнула. Он достал блокнот и остро заточенный лезвием карандаш из внутреннего кармана куртки. Открыл чистую страницу и приготовился. – Где ты была восьмого числа с двух до восьми после полудня? – Я… у меня была личная встреча. – Эта личная встреча сможет подтвердить твое алиби? Она опасливо посмотрела ему в глаза. – Только если под грифом «секретно». – У личной встречи есть имя? – Валентин Тейн. Взгляд детектива стал колючим. Урсулла сжалась и опустила глаза. – Брат Артура Тресса. – Аксель сделал пометку. – Мы поговорим с ним. Мы обнаружили, что замок на двери черного хода сломан. Когда это случилось? Женщина побледнела. Она совершенно забыла про замок. Она пообещала Карлину все исправить, но забыла. – Я не помню, в какой точно день это произошло. Где-то в начале месяца. Я проснулась позже обычного от странного звука. На первом этаже дул ветер. Дверь распахнулась. Я закрыла ее, подставила коробку от обуви. – Почему вы не починили замок? Она опустила глаза. – Я забыла. Пообещала Марку, что сделаю, и забыла. У меня была сложная неделя. Много репортажей и… личных встреч. – Йорн часто оставался один? Она молчала. Вопросы детектива вбивали гвозди ей в сердце, вскрывая простой факт, что все могло быть иначе. Если бы она не пропадала с любовниками, не нарушала обещаний, которые давала Карлину, больше была с семьей. Или хотя бы доплатила няне несколько дополнительных сотен за то, что та будет задерживаться до ее прихода. – Два-три раза в неделю. У нас хорошая охрана, добрые соседи. И он всегда спал очень крепко. Ни разу я не находила его в слезах, когда возвращалась домой. – Два-три раза в неделю Йорн оставался один. Кто об этом знал? – Да все, – развела она руками. – Няня, горничная, садовник, строители. Мы перестраиваем веранду и еще что-то по мелочи. Все, кто помогал с хозяйством. Я не делала из этого большого секрета. – Все кроме Карлина, – сделал вывод Аксель. Он написал еще несколько строк в блокнот. – Два-три раза в неделю Йорн оставался один. Няня приводила его с прогулки, укладывала спать и отправлялась на вторую работу. Во сколько ты возвращалась в эти дни домой? – В пять или шесть вечера. – Расскажи, как ты проводила с сыном время после третьего апреля? Четко очерченные брови женщины взлетели вверх. Она положила руку на гладкую столешницу перед зеркалом, сдвинув баночку из тонкого пластика, в которой хранился крем-основа для макияжа. Изящные пальцы с аккуратным маникюром прикоснулись к толстой кисти для румян. – Третьего апреля? – Меня интересуют пять дней, начиная с обеда третьего апреля до обеда восьмого апреля. Постарайся вспомнить. – Надо спросить у няни, где они гуляли… – Спрошу. Меня интересует, где была с ним ты. – Четвертого вечером мы ходили в театр, Валентин подарил билеты на «Золушку». Пятого я работала, Йорн был с Алексой. М-м-м, – она прикрыла глаза, вспоминая, – шестого я обедала в ресторане в «Треверберг Плазе». Йорн сидел в детской комнате, пока я работала. Потом мы заехали в зоопарк. Он хотел посмотреть на льва. Седьмого… Что было седьмого? Алекса отпросилась, у нее что-то случилось. Я брала сына с собой на работу. Мы ездили по всему Тревербергу, снимали репортажи. Я фотографировала Муна и мисс Рихтер, говорят, они хотят пожениться, заезжала к Валентину. Заезжала к адвокату на центральном шоссе. Мы готовили документы на развод. А потом в суд – нужно было подать заявление. Аксель кивнул. – Карлин не знает? – тихо спросил он. Женщина пожала плечами. Ее затопило мертвое безразличие к происходящему. – Знает. А если не знает, узнает от адвоката. – У вас в чулане бардак, – сменил тему Аксель. – Некоторые из команды предположили, что маньяк там переодевался. Урсулла опустила голову. – Я не знаю, там всегда не убрано. Дверь закрывается, и кажется, что все хорошо. Я не заглядываю туда без надобности. – Ты кому-то давала ключ от дома? – Кому? – Ее взгляд стал колючим. – Кому-то из участников личных встреч, – мягче произнес Аксель.