– Нет. – Говард нахмурился. – Мы говорили только о его брате, Ларсе Мерте, которого подозревало следствие. Он покончил с собой. – Выясни, где работал Александр, где работали обе его жены. И попроси Артура официально пригласить его на допрос. – Да, хорошо. Если убийца не он сам и не его брат, а в последнем мы уверены, значит, убийца либо жил рядом, либо работал рядом. Две смерти с разницей в пять лет говорят о том, что он близко. – Да, – глухо подтвердил Аксель. – Сейчас иду, спасибо, – бросил он в сторону. – Мне надо поговорить с доктором Хоулом. – До встречи в участке. Говард отключился и тут же набрал номер Артура Тресса. Тот ответил на третьем гудке. – Я думал, вы уже выкинули меня из следствия, – заявил Тресс. По голосу было слышно, что он улыбается. – У тебя есть кто-нибудь, кто сможет восстановить события двухлетней и семилетней давности? – Найду. – Я скоро приеду в участок. Успеешь найти за полчаса? – Сначала расскажешь, что нужно. Может, моих компетенций хватит. Он отключился со смехом. Говард отложил телефон, сделал несколько глотков воды из пластиковой бутылки и, откинув солнцезащитный козырек, открыл зеркало. Глаза красные, под ними круги. Ему надо поспать, но адреналин не давал расслабиться. Молодой полицейский боялся, что, если остановится хоть на минуту, маньяк снова убьет. До участка Говард добрался за сорок пять минут. В машине негромко играли песни Queen, на душе скребли кошки, тело отчаянно молило о сне или хотя бы о кофеине, а мозг лихорадочно соображал. Он выстраивал проекции и взаимосвязи, искал совпадения. Перед внутренним взором вставали десятки прочитанных дел. Карлин надолго выбыл из игры, а его сотрудники так и не смогли составить человеческий профиль убийцы. Все сходились на том, что он художник, но Говард уже сомневался. После встречи с Мертом он подумал о том, что желание рисовать у Рафаэля задавлено. Он не хочет создавать картины как все, не хочет пробиваться как все. Он не хочет сложных нечестных путей, которыми пронизаны сценарии успеха. А еще, вероятно, он с неприязнью относится к успеху своих несостоявшихся коллег по цеху. Он не художник, но точно работает с художниками. Помощник, администратор, репортер. Любая профессия, при которой он может контактировать с художниками, учиться и искать идеи. Его зацикленность на ангелах для Говарда оставалась покрытой мраком. Либо он видел в подобной технике высшее выражение творческой силы, либо пытался что-то донести. Аксель говорил, что, вероятно, зритель здесь не весь город, а кто-то конкретный. Кто? Родители? Значит, жертва – родители? От всех этих мыслей голова шла кругом. Говард припарковался и выскочил из машины. Не оглядываясь, он пошел в крыло, где располагался отдел криминалистический экспертизы, рассчитывая найти там Тресса. Нужно восстановить белые пятна. Найти все места, которые посещали Мерт и его супруги. Проверить, где он жил, где работал. Где отдыхал. Нужно поднять дела из архива, получить разрешение и действовать. Говард остановился у двери в отдел Тресса, будто натолкнулся на невидимую стену. Нужно пересечь места Мерта и те, которые уже выписаны на стене. Вероятнее всего, маньяк поменял место жительства и даже работу. Но вряд ли он изменил метод выбора детей и принятия решения о датах. Кстати, даты – это всегда важно. Видимо, сегодня тоже не придется спать. * * * Семь часов спустя Говард Логан сидел в отделе криминалистической экспертизы с выключенным светом и пялился на тускло поблескивающий экран старого компьютера, который имел доступ к архиву. Архив – дело тонкое, и работать с ним любили не все, но Говард ощущал странное удовольствие, копаясь в старых делах. Он не обращал внимания на то, было ли раскрыто дело или перешло в классический «тухляк». Он искал закономерности и испытывал сумасшедшее удовольствие, когда разрозненные кусочки складывались в картинку. Он буквально чувствовал, что искать. Сейчас задача была другой; Говард, десять раз составивший список мест, где бывал Мерт, и тех, с кем общался, чувствовал себя так, будто получил Нобеля. Мысль родилась где-то в самой глубине естества и вспыхнула перед внутренним взором ослепительным фейерверком, на некоторое время лишив стажера способности соображать. Он тупо смотрел в экран монитора, ни о чем не думал и старался сохранить здравый рассудок. Он взял списки, составленные по текущим жертвам. Наложил их на дату смерти второго ребенка Мерта. Разочаровался, обнаружив, что совпадений так же много и они такие же беспорядочные. Мерт относился к среднему классу и в городе с монополиями в определенных отраслях имел тот же набор потребительских и поведенческих характеристик, что и любой из родителей жертв. Но в момент, когда Говард сравнил списки времен первой жертвы и все, что получилось в 2000–2001 годах, кое-что прояснилось. Такое чувство испытывает близорукий пациент, который сидит на приеме у окулиста. Врач меняет на массивной железной оправе линзы, а перед глазами проступает все более четкая и понятная картинка. А когда из собственного минуса ты резко начинаешь видеть отчетливо и ясно, кружится голова. И даже может начать тошнить. Говард потер глаза пальцами. Голова раскалывалась, но он отметал от себя эту боль, концентрируясь на том, что сейчас действительно важно. А важным было следующее. В 1993 году Мерт одним из первых купил дом в поселке Художников, который только начал строить и продавать Самуэль Мун. В 2000-м он там уже не жил, но интуиция подсказывала Говарду, что поселок Художников имеет какое-то значение. Первая жена Мерта была художницей. Она выставлялась почти во всех галереях города. И периодически брала сына с собой на выставки. Театр юного зрителя в 1993-м и 1994-м был на реконструкции, цирка вообще не было, а все кафешки концентрировались вокруг художественных галерей. 21. Самуэль Мун 17 апреля, вторник Треверберг Плаза Самуэль лежал на кушетке в кабинете Аделии Ковальской и смотрел в потолок. Он обрадовался, когда она сообщила, что на две недели переедет в Треверберг из-за увеличения пациентов здесь и сокращения у себя на родине. Пришел в восторг, когда она сказала, что, возможно, так и будет делить свою жизнь пополам, две недели отдавая Польше, а две – Тревербергу. Муну нравилось, как эта женщина на него влияет. Ему даже нравилось, что она оставалась недоступной. Такой холодной, такой чужой и родной одновременно. От нее он спокойно принимал критику. Ее советы не воспринимал в штыки. Он чувствовал с ней ту связь и ту степень доверия, которые превращали любую терапию в занятие результативное. А не уровня просто «поболтать». После разговора с Грином Сэм подумал, что сходит с ума. Он начал засекать время, обнаружил, что теряет его часами. Ему все чаще снились сны про убитых детей и отсутствие любого проявления сожалений по этому поводу. Он позвонил Аделии, спросил, когда она будет в городе, и записался на первый доступный день. Пришел вовремя. Аделия в белом халате впервые не подняла в нем волну возбуждения. Мужчина похудел и осунулся. Он тосковал по Тео, которая умчалась в США по каким-то очень важным делам. Тосковал по Кристианне, которая теперь больше времени проводила с мужем. Сэм подозревал, что дурочка забеременела, но решила не говорить об этом. Но сильнее этой тоски его тяготило ощущение, что он не управляет своей жизнью. Лет двадцать подряд он пил каждый день, но дважды в год проходил полное обследование. Врачи разводили руками: он совершенно здоров. Психиатра среди этих врачей не было. Сэм приподнялся и подтянул к губам небольшую флягу, в которую перед выходом из дома налил виски. – Наверное, это действительно я, – в сотый раз повторил мужчина на выдохе. – За что вы так сильно себя вините, что готовы взять ответственность за действия серийного убийцы-психопата? – спокойно спросила врач, намеренно используя простую и понятную речь. В некоторые моменты она напоминала Муну доктора Лектора из недавно вышедшего фильма «Молчание ягнят». В ней были стать, гордость и мудрость психиатра и ученого человека. Тонна обаяния. И что-то еще. Неуловимое, почти коварное. Наверное, все психиатры сами немного психи. Невозможно оставаться в здравом уме, когда ты каждый день общаешься с больными. – Я просто не понимаю, куда уходит моя жизнь. Этот разговор они заводили каждый раз. Сэм загнал себя в круг и не понимал, как его разорвать. Женщины, алкоголь, картины, тусовки, опять женщины. Он так жил с момента, когда продал первую картину. Или он продал первую картину после того, как стал так жить. Он не был глупцом, но сейчас ощущал себя так, будто из него вытащили весь мозг, оставив только базовые функции никчемного тела, которое способно только пить и трахаться. И рисовать. Наверное, рисовать он любил даже больше, чем трахаться. – Я рисую эскизы. Много. Ангелов. Облака. Небеса. Снова ангелов. Некоторых показываю Тео, но она только улыбается и говорит, что я талантлив. Она просто не хочет видеть, что со мной что-то не так! – Теодора молода. Она может просто не понимать, что с вами что-то не так, Сэм, – мягко проговорила Аделия. – Она очень умная женщина. – Разум и житейская мудрость – разные вещи. А уровень эмоционального интеллекта – это отдельная тема для разговора, пока вы к ней не готовы. Теодора замечательная женщина, но она еще очень молода, – терпеливо повторила доктор Ковальская. – Вы вдвое старше, и то, что вы переживаете сейчас, для нее даже не близко. – Это потому, что она меня не любит? – Это потому, что в ее сознании просто нет таких оттенков переживаний. Она другой человек. И вам нужно научиться принимать ее такой. Как так выходит, что все разговоры рано или поздно стекаются к Теодоре? Она ведьма. Сэм, который знал сотни, а может, даже тысячи женщин, чувствовал себя пойманным на крючок. Может быть, он поэтому сходит с ума? Может, поэтому думает, что он маньяк-убийца, поэтому видит дурацкие сны? Это она на него так влияет? Он умирает от любви к ней, но мозг художника даже умереть не может спокойно, предпочитая создавать образы там, где их быть не должно. Сэм даже приказал няне Софии следить за ним и записывать по часам, чем он занимается. Но она могла это делать только в рабочее время. Он начал таскать Софию с собой. Ночью Сэм старался прятаться дома. Но сейчас, когда его Тео уехала, он боялся оставаться один. И не знал, что делать. – Она должна понимать, что нужна мне. – Скажите ей об этом, – тут же отозвалась Аделия. – Скажите, что вам плохо без нее, что с вами что-то не так и вы ждете ее поддержки. – Она только посмеется и скажет, что я достаточно силен, чтобы справиться с любыми трудностями, – отмахнулся Самуэль. – Она очень сильная женщина и не терпит слабости в других. Если я покажу свое истинное лицо, навсегда ее потеряю. – А нужны ли вам отношения, в которых вы не сможете показывать истинное лицо? Вы недолго сможете маскироваться, а она недолго будет терпеть вас настоящего, если вы ей не близки. Подумайте, Сэм, чего же вы хотите на самом деле. – Хочу ее. И выспаться. – Я могу поговорить со старым знакомым здесь, в Треверберге. У него клиника. Там можно спрятаться на несколько недель. Подлечиться и отдохнуть. Сэм вскочил на кушетке. – Я все понимаю, доктор, но ложиться в психушку пока рановато. – Подумайте о том, что сейчас происходит одно из двух. Либо вы действительно Рафаэль и разыгрываете нас. Либо вы сходите с ума. Вы находитесь на той грани, за которой мои компетенции станут бесполезны. Вам понадобится Себастьян Хоул. Это один из лучших специалистов и врачей вокруг себя собрал первоклассных. Сэм раздраженно сделал еще глоток и посмотрел в спокойные глаза Аделии. – Я подумаю об этом. – Что вы рисуете сейчас, Самуэль? – Сейчас я рисую ангелов, – отрубил он. – И готов отдать все на свете, чтобы из-под моей кисти наконец вышло что-то другое. Пусть сам дьявол, но только без крыльев. * * * Теодора не взяла трубку. Сэм сел в машину и успел набрать ей раза три, не думая о разнице в часовых поясах. Обычно разговор с Ковальской настраивал его на миролюбивый лад, он даже не заигрывал с помощницей Аделии. Но сегодня он вылетел из «Треверберг Плазы» с таким чувством, что потратил время и деньги зря. Они говорили два часа. Аделия задавала вопросы, озвучивала ответы, а он думал только о том, как нелепо все происходящее. Голова болела, сознание мутилось от алкоголя. Страх пульсировал в груди жгучим комком. Ему нужно было готовиться к собственной выставке. А еще говорить с Алексоном о выставке по ангелам. Отключив звонок, Сэм сделал еще несколько глотков из фляги. И тут же набрал номер Кристианны. Если невеста отказывалась с ним поговорить, любовница не откажется. После того секса в ЦДХ она пропала. Взяла отпуск, сказала, что должна быть дома, потому что Алексон может что-то заподозрить. И что обязательно вернется, как только сможет, но пока помощники делают всю работу. И делают ее хорошо. У Сэма была серьезная уважительная причина для звонка. Он забыл про указание Грина и ничего не сделал ради выставки. – Да, Сэм, слушаю, – отозвалась Кристианна, прежде чем он смог внутри себя проговорить все аргументы, оправдывающие внезапный звонок сотруднику в отпуске. – Извини, что отвлекаю, Крис, но без тебя тут полный кавардак, и есть задача, которую я могу поручить только тебе. Она тихо рассмеялась. Художник мог поспорить на любую сумму: ей нравилась эта игра. – Что я могу для тебя сделать?