Мужчина, который утверждал, что не умеет танцевать, но при этом только что совершил профессиональный поворот и позволил сделать своей партнерше красивый выпад назад, мягко обнимал меня за талию и вел этот безумный танец, совершаемый нами словно на небесах. В комнате темно, стен не видно. Лишь мы и музыка. И мы танцуем почти на облаках… Этой ночью мы оба обнажили не только тела, но и наши души. Сломали замки на запертых, забитых толстыми гвоздями, дверях. Снесли их ударом тяжелого ботинка безысходности. В наступившей, словно освобождающей тишине, тепло прозвучал его голос: – Я никогда не думал об этом… – О чем? – я ответила его отражением. – Смотрю сейчас на тебя, на свой город и думаю обо всех тех людях, что живут в нем. Все мы когда-то родились и начали свой путь к смерти. Топаем и топаем туда ежедневно. Я всегда закрывался, Полинка. Как сейчас понимаю, жил какими-то идиотскими ценностями. Радовался, что достиг чего-то, на что оказались неспособны другие. Поднял этот мясокомбинат. Пил с инвесторами, организовывал все, ночи не спал. Я люблю свою работу. На самом деле люблю. Мы остановились. Танец закончился, музыка молчала, Овчинников, удерживая меня за талию, смотрел поверх моего плеча туда, где сиял город за начищенным до блеска стеклом. – Я гнался за успехом, за деньгами, как будто хотел укрыться ими от догонявшей меня правды. Правды о том, Полинка, что я все равно сдохну. Все мы сдохнем, сейчас или потом. Я как-то… я сам не знал родительской ласки… И… Решил для себя, что не хочу… – Ты вдруг решил, что хочешь детей? – я разрезала тишину той правдой, которую он так боялся. Разрезала, словно раскаленный нож мягкое, пугливое сливочное масло. – Ты знаешь, – Гриша посмотрел мне в глаза. Он был крайне серьезен. – Ты знаешь, хочу. Семью хочу. Я… я притащил тебя сюда, потому что вдруг понял, что один. И мне… мне стало страшно. Полинка, я думаю, ты наслышана уже о тараканах в моей башке. Я ничего не боюсь. Думал так… пока не узнал о том, что сдохну. Испугался, что умру в одиночестве. – Овчинников, заведи себе кота. Или купи ребенка у суррогатной матери, это же теперь так модно. Я тогда не поняла его мысль до конца и мне показалось, что эгоистичный босс забыл о моей болезни, изливает тут свои проблемы, жалуется, при этом у него есть надежда, а у меня нет. Однако шеф проигнорировал мой сарказм, он только негромко сказал: – Полинка, пообещай мне одну вещь. – Какую еще? – хмыкнула саркастически я. – Завтра мы с тобой поедем в клинику. Если эти ребята подтвердят твой диагноз и скажут, что лечение невозможно, ты пройдешь одну процедуру. – Какую еще процедуру? – Я хочу, чтобы в лаборатории взяли твою яйцеклетку. Под моими ресницами внезапно стало очень сыро. – Что еще ты такое выдумал, Овчинников?! – Я вдруг понял, для кого все это. Полинка, мы может быть и приговорены, но… Я оттолкнула его от себя. И выкрикнула очень громко, чтобы до этого больного идиота дошло: – Ты с ума сошел?! – Почему сошел? – Ты хочешь, чтобы мой ребенок остался здесь один?! С самого рождения один и без родителей? Ты совсем мудак, Овчинников?!! – Он не останется один. Если ты не дотянешь, я решил, что пройду лечение, я дотяну столько, сколько смогу, Полинка. А остальное сделают юристы – у меня есть доверенная контора в Швейцарии и здесь, в России. – Моего ребенка будут растить юристы?! Не-ет, ты хуже, ты дебил, Овчинников! Ты дебил, если думаешь, что я на это соглашусь! Гриша упер руки в боки и невозмутимо посмотрел на меня. Чтобы я ни хотела, он, похоже, был тверд в своем намерении. – Не-е-ет, – мотала я головой и отвернулась, врезавшись взглядом в живой город под своими ногами. – Полинка, подумай сама. Да. Наш ребенок будет расти один, но европейский закон позаботится о нем, поверь мне. Деньги и юристы способны на многое. Я успею все оформить так, как надо. В моей больной голове наступил полнейший штиль. Все волнение непостижимым образом успокоились, словно так все и должно было случиться. К этому все и должно было прийти. Руки сами обняли плоский живот. Неужели… Неужели этот незнакомый волшебник, этот грубый человек… мне только что предложил и пообещал сделать то, что не был готов и никак не мог сделать для меня мой любимый человек? Я умру… умру, но буду знать, что скоро на этой земле родится новая жизнь. Частичка меня. Мое маленькое семя, которое через несколько лет превратится в прекрасный цветок и будет топать маленькими ножками по моим родным улицам… – А ты… ты думаешь, что моя яйцеклетка подойдет? – спросила в темноту. – Разве у людей с таким диагнозом можно ее брать? – Громова, не мели чушь. У тебя рак в голове, уж прости, а не… сама понимаешь, где. Овчинников приблизился ко мне со спины и неуверенно обнял. Грубый, неотесанный мужлан, переспавший с тысячей баб в этом городе, превратился в ангела хранителя, только что обещавшего позаботиться обо мне. Глава 25 Эта ночь стала поистине бесконечной. Овчинников потерял сон из-за своей идеи и все бродил по пентхаусу, курил и кому-то звонил, не смотря на поздний час. Мне тоже не хотелось спать, а смотреть в одну точку и упиваться слезами тем более надоело. В результате, мы, не сговариваясь, приняли решение отправиться на прогулку. На улице было холодно, поэтому Гриша выдал мне свои спортивные штаны, которые я туго затянула веревочками на поясе и раз десять подвернула у стоп, чтобы не спотыкаться о длинный кусок ткани. На плечи он мне тоже выдал свой пуховик с длинношерстным мехом на капюшоне, в котором, разумеется, я утонула и стала похожа на репера, цепи только золотой на шее не хватало. – Шашлыки поедем жарить, – заявил босс, поправляя на мне куртку, – знаю я одно местечко на реке, недалеко от Капотнинского кладбища. – Опять? – шмыгнула торчавшим носом из-под меха я. – Что опять? А, не. Не, там есть местечко, я как-то сбежал от реальности, надрался как собака, вышел к реке. А там рыбак рыбу ловит. Ночная рыбалка у него. Так он меня пожалел, разрешил у костра погреться и так мы с ним душевно той ночью поболтали… С тех пор я туда иногда езжу один. Там бочка со срезанным верхом стоит, в ней можно костерок подпалить и ждать рассвет. Мы добрались к заброшенному месту на реке довольно быстро. Кинули машину на улице, и прошли через кусты к воде. Место и вправду оказалось дивным – вроде бы ты в городе, но у воды и тишина как в деревне. А высотки на той стороне реки похожи на выдуманный мираж, который, махни только рукой, исчезнет навсегда, оставив небо таким же чистым и забрав с собой липкий смог, окутавший планету в этом ее краю. Здесь мы нашли обещанную бочку для костра. Овчинников довольно проворно насобирал веток и, побросав их в нее, плеснул туда же водки, которую не забыл прихватить с собой и бросил поверх всего сигарету. Огонь послушно вспыхнул, моментально согрев прохладную утреннюю атмосферу. Я протянула ладони к лизавшим воздух языкам пламени. – Здесь так тихо… – Видишь? Ты понимаешь, – улыбнулся Гриша. Он тоже был в теплой куртке, почти такой же, как была на мне. Но ему она пришлась по размеру. – Эх, Громова. А я это сразу почувствовал. – Что ты почувствовал? – Душевное родство, глупая. Ты понимаешь все то, что люблю я. – Ты спешишь с выводами. – Ага, еще скажи, что ты не такая. Водку будешь? Я прищурилась и это мне далось не очень-то легко. После слез, кожа под глазами высохла, ресницы местами слиплись и сейчас нестерпимо чесались от жуткой сухости. – Из горлышка? – Обижаешь… – ухмыльнулся Гриша. – Из горла! Он протянул мне бутылку, и я смело сделала несколько глотков. Закашлялась. Плохой из меня алкоголик. Боже мой, даже в этом я не преуспела. – Дыши, – расхохотался босс. – Носом, носом, а не ртом! Пока я пыталась избавится от жжения в горле и в глазах, за нашими спинами, где-то в кустах, что-то зашуршало, а потом раздался неприятный бас: – Можешь еще жопой подышать, говорят, помогает. Мы обернулись, а на свет к нам вышел мужик. Неприятный такой. Я бы сказала, совсем урод. Овчинников, конечно, тоже не Бред Питт, но этот его превзошел. Небритый, нос сломан. Один глаз меньше другого и эти же оба глаза так близко расположены к переносице, что нарушают всякую человечность в его облике, превращая в истинного инопланетянина или, даже скорее, жителя подземного мира. Мужик и одет был соответствующе, пиджак поверх спортивного костюма – эхо прошлого на улицах нашего города. Хорошо хоть ботинки не нацепил, отдав все же предпочтение модным кроссовкам. Единственный аксессуар в его лапище – это такая черная железяка, очень смахивающая на настоящий пистолет с глушителем. Овчинников поразительно спокойно отреагировал на гопника и спросил того, чуть пошевелив ветки в огне обрубком полена. – Спиря, ты что ли? – Я, я, Гришаня. Вот мы с тобой, наконец, и поговорим! – А почему, наконец? Я от тебя не прятался. – Да что ты, глянцевый мой?! А кто мне все расписку отдать не может? А меня, к твоему сведению, кореша теперь к игре не допускают! Слушок грязный пошел о моей репутации. – Откуда она у тебя, Спиря, репутация? У таких кусков дерьма, разве бывает она, репутация? – А ты мне мораль не читай! – сплюнул мужик с пистолетом в район нашего романтичного островка земли. – Какого х…ра ты начала всем расплескивать, что я тебе карточный долг не отдаю? – А ты разве отдал? – парировал Овчинников. Мужик мгновенно взвинтился, глаза налились красной краской, как у разъярённого быка, из почти лысой башки разве что дым чуть было не пошел. Мне полагалось испугаться. Но мужику не повезло, он наставил свою пушку на другого очень противного мужика, который пару часов назад пообещал мне чудо. Разве я могла допустить, чтобы его прямо вот тут вот продырявили? Прямо здесь, когда мы почти у цели?! Еб вашу… – Та-а-ак… Это у вас тут, походу, надолго, – я произнесла это наплевательски, приложилась к горлышку бутылки и сделала еще несколько огромных глотков. На сей раз мне не нужно было откашливаться, вскипевший адреналин поставил заслонки везде, где нужно было. Я вытерла губы длинным рукавом. – А мне пописать надо. Вы пока поболтайте, я щас… Мужик с пистолетом явно этого не ожидал, именно поэтому, наверное, и пропустил даму обойти себя и скрыться в леске, где я старательно пошумела кустами, изображая, что ищу укромное местечко для справления нужды. – А ты стой! – тем временем скомандовал бандит моему боссу.