– А я его и не даю. Прикрыла веки, выдавив остаток слез наружу. Я не давала согласия, но и не противилась. По той причине, что не видела смысла что-либо делать. Везет меня к врачу? Ну, пусть везет. Домой я не хочу. К нему домой – тем более. А по поводу топиться, еще не решила. Если уж совсем честно, промокший воробей выдохся в своей истерике, начал согреваться и был на полпути к тому, чтобы уснуть. Может быть еще и потому, что мой мозг видел в этом единственно правильное решение – взять паузу отключившись. – Какой в этом смысл? – В чем? – стряхнув дрему, вяло отозвалась я. – Обижаться на меня? Я тебе только что почти в любви признался, а ты едешь и обижаешься. – Какой в этом смысл? – В чем? – В любви? – Ну, не знаю, как для тебя, а для меня смысл есть. Я с ним этой ночью познакомился. И прошлой. До меня наконец дошло. Я шмыгнула носом и покосилась на Овчинникова, а тот покосился на меня. Карие глаза забыли про улыбку. – Я не знаю, как оно там дальше повернется, Громова, – еле слышно произнес Гриша, – но, если ты захочешь вернуться к себе домой, я, пожалуй, переселюсь к тебе. – Я тебе что, медведь плюшевый? – Считай, что так. Мы надолго замолчали. Пока стояли в пробках, пока со скоростью сонной черепахи пробирались через город к клинике. А когда почти до нее добрались, Овчинникову позвонили и попросили приехать к ним завтра с самого утра. Вот тебе и особые условия для особых клиентов. Мой босс как будто обрадовался этому сообщению, потому что даже не стал возражать. – Сегодня едем ко мне домой, – безапелляционно заявил он. – Горошину можешь наврать, что хочешь. Или, хочешь, я его еще куда-нибудь отправлю? Хочешь, вообще из страны на хрен вышлю? – А хочу. Вышли! Надоело придумывать причины. – Как скажешь. Если от этого зависит, поедешь ты со мной или нет – я его и на год могу выслать. А? – Нет. На год не надо. Только на сегодня. Год… Год я могу и не прожить. На этом и порешили. Овчинников при первом же удобном случае свернул в сторону центра и по пути набрал Вадика Нечаева, переложив на того заботы о Горошином. Справился он хорошо, так как уже минут через пятнадцать мне написал мой гражданский муж и сообщил неприятную новость, что его срочно отправляют в командировку. А я… А меня ждала ночь в компании моего босса. Глава 23 – Заходи. Я пропустил Полину вперед. Привез ее в свой пентхаус, в свой золотой рай, который некогда считал своим достижением. Одним из достижений, должным скрасить серость жизни. А в результате ту, которая действительно скрашивает остатки этой самой жизни притащил только теперь. Именно притащил. Сколько меня мотало по свету, сколько всего было и так случилось, что нашел свою женщину только теперь, на закате своей и ее жизни. Ладно я, но Полинка… Именно так. Она уже Полинка для меня. Так все получилось, и я точно не буду спать этой ночью, не усну, пока не найду лучших, кто сможешь поставить ее на ноги. Если ее целью была месть бывшему и в этой цели девчонка поставила на ноги непутевого меня, то сегодня моей целью стало ее выздоровление. Хер со мной, я сдохну никто и не заметит, но я сделаю все, чтобы она прожила как можно дольше. – Иди, посиди в зале, я сейчас, сделаю тебе кофе. Усадил Полинку на диван и даже вспомнил, где в шкафах видел шерстяные пледы. Я никогда и ни о ком не заботился, современные бабы не нуждаются в заботе. Все такие деловые, вечно занятые. Фифы. И бабки их мои не восторгают, и никакие достижения. Они все знают, все умеют, считают биологические часы и деньги своего мужика. Возможно, это мне так не повезло, но Полинка первая на моем пути, кто… Кто так рьяно выбивал меня из хандры, и кто так отчаянно нуждается в моей помощи. Эта девчонка сломала во мне все. Да, конечно, она получила настоящий, страшный диагноз. Я, здоровый мужик, не смог с этим так легко справиться, что говорить о ней, о маленькой хрупкой девчонке, которую предал не только мужик, но и сама жизнь. Никогда и никому не делал кофе. От баб лишь откупался, это они такие деловые должны были мне делать все. От минета до кофе. Вылизывали мой зад, поклонялись и получали за это свою плату. Оставив ее под пледом на диване, отправился на кухню, где нашел полку с кофе. У меня, оказывается, даже такая есть. – Ты с сахаром пьешь? – крикнул в комнату, естественно, ответа не получил. А как иначе? В моих хоромах, на хера они мне нужны, если только по мессенджеру общаться. Вспомнил, что у меня есть поднос, нашел его. Взял две чашки, наполнил их горячим напитком, а в холодильнике откопал какие-то сыры с колбасами. Шоколад. Все это наломал, нарезал и накидал на тарелку, которую тоже поставил на поднос. Интересно, я совсем забыл, как это, готовить. Я раньше мог яичницу себе смастерить. Все мог. Нормальным человеком был, а потом испортился, когда понял, что без бабок нормальному мужику никуда. – Я не знаю, как ты любишь, сделал без, но тут есть шокола… д. В зале на диване никого не было. – Громова, еб твою мать!!! Поднос улетел на пол. Куда ее, к черту, понесло?! – Громова!!! Я метнулся в прихожую – исчезли и ее вещи. Нет смысла мотаться по пентхаусу, Полинка смылась. Куда?! Еб…ть! Отвратительное чувство, что что-то упустил и точно не смогу догнать. Спасти. Твою… – Нет… Нет! Я не повторю той ошибки, слышишь?! – выкрикнул скорее самому себе и схватив ключи от Роллса и мобилу тоже выскочил за двери. И резко остановился. У кабины раскрывшегося лифта, на корточках, спиной к стене, сидела моя пропажа. – Дура! – выпалил в сердцах. Девчонка не слышала меня. Обнимая колени, ревела без остановки. – И что мне с тобой делать? – это был скорее риторический вопрос. Я поднял ее на руки и внес обратно в пентхаус. Грудь разрывала острая боль, дебил Овчинников, старый хрен не шутку перепугался за нее. – Полинка, зачем глупости творить? – прошептал ей в макушку. Не отозвалась. Толковых идей, что делать не нашлось, поэтому сделал то, что первое пришло на ум. Внес ее в ванную, в ту, где у меня располагалась джакузи. Друганы на новоселье шутили, что это джакузная, но Левчик, спец по русскому языку, обхаял нас, чтобы не коверкали родную речь. Пришлось так и называть ванной. Так себе помещение в двадцать пять квадратов. Удерживая свою ношу в руках, а то, глядишь, снова сбежит, пристроил ее на край бескрайней ванной и жмахнул на главную кнопку. Я был вынужден стянуть с нее обувь и одежду. Вопреки ожиданиям, мне это даже понравилось. Ухаживать, заботиться о ней. Она перестала всхлипывать, как только опустил ее, обнаженную, в горячую воду с пузырьками. Так вот, оказывается, зачем эта хрень нужна! Я пробовал в ней трахаться, пробовал пить, ни то, ни другое не понравилось. Пожалел, что выбросил на этот бред тучу денег. Оказалось, хоть для чего-то он пригодился. Маленький ангел по щеки в воде успокоился и раскрыл свои голубые глазки. Я тоже разделся. Не бросать же ее здесь одну. Устроился полусидя и подтянул девчонку к себе на грудь, она уткнулась в нее носиком и ладошками. Я погладил Полину по спине. – В следующий раз запру дверь. – Если он будет. – Будет, не сомневайся. До смерти мы еще успеем друг другу потрепать нервы. Я тебе… даже больше скажу. Если ты так продолжишь, меня первым на тот свет отправишь. – Гриша… – Ну? – Что там, как думаешь? – прошептала Громова, наматывая волос на моей груди на свой тонкий пальчик. – Я не думаю. И тебе не советую. Мы с тобой пока еще здесь. Какие вы все-таки бабы расчетливые! – Почему это? – всхлипнула она у меня на груди, пока я медленно зачерпывал горячую воду и поливал ею спину девчонки. – Потому. Вечно все планируете. Вместо того, чтобы просто потрахаться, планируете свадьбу. Вместо того, чтобы просто пожрать, планируете как похудеть и что потом надеть. Планируете все, от отпуска до самого мужика. – А вы как-то иначе живете? – Мы? – Угу. Вы, мужики. – За всех не скажу. Я не планирую. Я могу расстроиться, если что-то не получится. Но если телка мне понравилась, я хочу ее трахнуть, а не чтобы от одного траха она мне ребенка родила и всю жизнь нервы мотала. Сдохнем и сдохнем. Сейчас-то мы живы. Ты вот голая, на мне лежишь. А у меня уже не лежит. И я пока очень даже живой. – Ну и урод ты, Овчинников. – Эээ, Громова. Ты же меня так хорошо Гришей назвала, не сдавай позиций. Глава 24 В темной-темной комнате по серому мраморному полу гуляли четыре ноги. Мраморные плиты отшлифованы до такой степени, что в них отражается сияние ночного города, заливавшее жилое пространство через большое окно, заменившее здесь целых две стены. Остальное место вокруг двух голых тел, в танце слившихся в одну красивую фигуру, наполнила громкая музыка. Русская мелодия и слова о мрачной правде жизни, захватили этих двоих и погрузили в настоящую реальность, ту, которую перестает видеть человек, когда становится взрослым. Ту, которую человек теряет, утопая в задачах, поставленных родителями и учителями, поставленных надуманными условностями. Ту, которую для человека не придумывала и не предлагала жизнь. Ту реальность, которую человек от скуки и страха быть свободным, придумал себе сам, погребя себя этой реальностью заживо.