Чтобы доказать это, Айзек нажимает на вкладку «Обо мне», где оказывается адрес моей электронной почты, который может увидеть любой желающий. Еще там написано «Училась в Пекхэмской средней школе». Как будто этим можно гордиться. «Работала в “Теско”». Почти жду, что там будет и «залетела в семнадцать». – О боже! Я понятия не имела. Смутно припоминаю, как заполняла эти графы подробностями своей жизни: местами работы, названиями любимых фильмов и прочитанных книг. Но я думала, это только для меня. Что-то вроде сетевого дневника. – Я пытаюсь сказать, – продолжает Айзек, щелкая еще раз по закладке с надписью «Фотографии Зоуи», – что если кто-то захочет использовать ваше фото, то ему будет из чего выбирать. Он прокручивает десятки изображений, большинство из которых я никогда раньше не видела. – Но я этого не выкладывала! Вижу фотографию, где я снята со спины, – ее сделали прошлым летом на барбекю у Мелиссы и Нила, – и думаю: «У меня на самом деле такая большая задница или просто ракурс неудачный?» – Ваши друзья выложили. Все эти фотографии, – их, должно быть, десятки, – загрузили другие люди и отметили вас. Вы можете снять метку, если хотите, но что вам действительно нужно сделать, так это разобраться в своих настройках конфиденциальности. Если хотите, я могу помочь. – Всё в порядке. Сама разберусь. Смущение делает меня резкой, и я заставляю себя сказать «Спасибо». – Все уже поели? Кэти, дорогая, ты не поможешь мне убрать со стола? Все начинают складывать тарелки и уносить посуду на кухню, а Саймон сжимает мою руку, после чего совершенно неприкрыто меняет тему. Когда гости расходятся, я присаживаюсь на кухне с чашкой чая. Саймон и Кэти смотрят какой-то черно-белый фильм, а Джастин ушел повидаться с приятелем. В доме тихо, и я открываю на телефоне «Фейсбук», чувствуя себя так, словно делаю что-то нехорошее. Просматриваю фотографии, узнаю альбом, который показывал Айзек, начинаю медленно прокручивать снимки. На некоторых меня даже нет. В конце концов я понимаю, что меня отметили на фотографиях Кэти и на старых, еще школьных времен снимках. Мелисса выложила фото своих ног у бассейна, которое сделала в прошлом году на отдыхе. На нем отмечена я и куча других людей, а рядом подпись: «Завидуете, девочки???!!» Далеко не сразу, но я нахожу ее. Фотографию из рекламы. И выдыхаю. Я знала, что не схожу с ума. Знала, что это я. «Фейсбук» сообщает, что фото опубликовал Мэтт. Проверяю дату и вижу, что это произошло три года назад. Перехожу по ссылке и нахожу двадцать или тридцать фотографий, загруженных сразу после свадьбы моей кузины. Так вот почему я без очков. На самом деле это фотография Кэти. Она сидит рядом со мной за столиком и улыбается в камеру, склонив голову набок. А я смотрю не в объектив, а на дочь. Для рекламы снимок аккуратно обрезали, поэтому платья почти не видно, иначе я бы сразу узнала один из своих немногих вечерних нарядов. Представляю себе, как кто-то незнакомый просматривает мои фотографии, разглядывает меня в шикарном платье, мою дочь, мою семью. Содрогаюсь при этой мысли. Настройки конфиденциальности, которые упоминал Айзек, нелегко найти, но мне наконец удается. Я методично блокирую всё в своем аккаунте: фотографии, посты, теги. И едва успеваю закончить, как в верхней части экрана начинает мигать красный значок уведомления. Кликаю по нему. Айзек Ганн хочет стать вашим другом. У вас есть один общий друг. Секунду я смотрю на сообщение, а затем нажимаю «Удалить». * * * Я знаю, о чем ты думаешь. Как такой человек, как я, может жить с самим собой? Как может смотреть на себя в зеркало, зная, что происходит с теми женщинами? Но разве ты винишь «Тиндер» в неудачном свидании? Разве ты набрасываешься на владельца бара, в котором подцепила парня, когда все идет не по плану? Разве кричишь на лучшую подругу за то, что она познакомила тебя с мужчиной, а тот, оказывается, любит пожестче? Конечно, нет. Тогда как ты можешь винить меня? Я всего лишь свожу людей. Моя задача – дать толчок случайному стечению обстоятельств. Ты думаешь, что вы повстречались нечаянно. Думаешь, что он безо всякой причины придержал для тебя дверь. По ошибке подобрал твой шарф. Понятия не имел, что вам в одну сторону… Может быть. А может, и нет. И теперь, когда тебе известно, что существуют люди вроде меня, ты уже ни в чем не будешь уверена. 13 Эта реклама полностью меня поглотила, заполнила все мысли и превратила в параноика. Прошлой ночью мне приснилось, что среди объявлений появилось лицо Кэти, а несколько дней спустя в «Таймс» снова ее снимок: избитой, изнасилованной, брошенной умирать. Я проснулась в поту и была не в силах даже объятия Саймона выносить, пока не сходила и не увидела дочь собственными глазами. Она, конечно, крепко спала. Я привычно бросаю десять пенсов в гитарный чехол Меган. – Хорошего понедельника! – произносит она. Заставляю себя улыбнуться в ответ. Из-за угла дует ветер, и меня поражает то, что ей удается играть посиневшими от холода пальцами. Интересно, что сказал бы Саймон, приведи я как-нибудь Меган на чай? Смогла бы Мелисса время от времени откладывать для нее порцию супа? Проходя через турникет, я прокручиваю в голове разговор, репетирую свое предложение, чтобы оно не звучало так, будто горячая еда – это милостыня, тревожусь, что могу обидеть Меган. Я настолько погружена в свои мысли, что не сразу замечаю мужчину в пальто. Даже не уверена, наблюдал ли он за мной до того, как я его увидела. А теперь наблюдает. Прибывает поезд. Вхожу в вагон, сажусь и снова вижу этого человека. Он высокий и широкоплечий, с густой седой шевелюрой и такой же бородой. Аккуратно подстриженной, но на шее виднеется царапина от свежего пореза. Мужчина по-прежнему смотрит на меня, а я делаю вид, что изучаю карту метро над его головой, и чувствую, как его взгляд скользит по моему телу. Мне становится неуютно. Перевожу взгляд на свои колени, ощущая неловкость и не зная, что делать с руками. На вид мужчине лет пятьдесят. На нем отлично сшитый костюм и пальто, в котором не страшна непогода, что грозит вот-вот обернуться первым снегопадом. И улыбка уж слишком знакомая – собственническая. Наверное, школы сегодня не работают: в поезде гораздо меньше народу, чем обычно. Многие выходят на «Канада Уотер», и напротив меня появляются три свободных места. Мужчина в костюме присаживается на одно из них. В метро люди часто на тебя смотрят – сама так делаю, – но стоит поймать их взгляд, смущенно отводят глаза. Но не этот тип. Я смотрю прямо ему в лицо – не стану больше так делать, – и в ответ он с вызовом глядит на меня, словно его внимание должно льстить. Секунду я пытаюсь разобраться в своих ощущениях. Но нет, трепет в животе – это вовсе не возбуждение, а тревога. Департамент транспорта запустил видеокампанию. Она называется «Сообщите, чтобы предотвратить» и касается сексуальных домогательств в метро. «Сообщайте обо всем, что вызывает у вас неудобство». Я представляю, как прямо сейчас звоню в полицию. И что говорю? А мужчина все смотрит… Смотреть на кого-то – не преступление. В памяти возникают подростки на «Уайтчепел» и парень в кроссовках, который, как мне казалось, гнался за мной. Вообразите, что я тогда позвала бы на помощь полицию. Но, хотя аргумент логичный, мне не удается избавиться от тревоги. И дело не только в этом мужчине. В этом высокомерном типе, который пожирает меня глазами. Нужно что-то посерьезнее, чтобы заставить меня нервничать. Дело сразу во всем. В мыслях о Кейт Тэннинг, которая спала в вагоне метро, пока кто-то рылся в ее сумке. В задушенной в парке Тане Беккет. В Айзеке Ганне и в том, как самонадеянно он вторгся в жизнь Кэти и в мой дом. Вчера вечером, после того как все ушли, я заглянула в его профиль на «Фейсбуке» и была разочарована, когда оказалось, что тот заблокирован. Я смогла увидеть лишь фото. Уверенная белозубая улыбка и волнистые черные волосы, небрежно упавшие на один глаз. Айзек, конечно, похож на кинозвезду, но я от этого не в обморок падаю, а дрожать начинаю. Он словно уже прошел кастинг на роль злодея. Мужчина в костюме уступает место беременной женщине. При таком росте его рука легко проскальзывает в свисающий с потолка ремень, петля обвивает запястье, а он ухватывает ее у самого крепления. На меня больше не смотрит, но стоит всего в шести дюймах. Я поднимаю с пола свою сумку и прижимаю ее к животу, снова думая о Кейт Тэннинг и украденных ключах. Мужчина бросает взгляд на часы, потом отворачивается и без всякого интереса разглядывает что-то в глубине вагона. Кто-то идет по проходу, и мужчина слегка сдвигается. Его нога касается моей, и я подпрыгиваю, как ошпаренная. Затем отодвигаюсь, неловко ерзая на сиденье. – Извините, – глядя прямо, говорит он. – Ничего, – слышу собственный голос. Мое сердце бешено колотится, кровь стучит в ушах, как будто после пробежки. На «Уайтчепел» я встаю. Очевиднейшим образом собираюсь выходить, но мужчина не двигается с места, и мне приходится протискиваться. На секунду я прижимаюсь к нему и чувствую прикосновение к бедру, такое легкое, что даже не уверена, было ли оно на самом деле. «Кругом люди, – твержу себе, – ничего не может случиться». Но, едва не спотыкаясь, спешу выбраться из вагона. Когда двери закрываются, оглядываюсь, став уверенней от того, что теперь между мной и тем, кто меня разглядывал, появилась некоторая дистанция. Его нет в поезде. «Возможно, он сел на свободное место», – думаю я. Но в вагоне нет ни одного бородача. И никого в темно-сером пальто. Платформа пустеет. Пассажиры спешат на следующий поезд, туристы ищут выход, натыкаются друг на друга, поскольку больше внимания уделяют картам, а не тому, что происходит вокруг. Они проходят мимо, а я стою как вкопанная. И тут замечаю его. Он так же неподвижно стоит ярдах в десяти, между мной и выходом. И смотрит не на меня, а в телефон. Я изо всех сил стараюсь контролировать дыхание. Нужно принять решение. Если пройду рядом и отправлюсь своей дорогой, он может увязаться за мной. А если стану ждать, пока уйдет первым, вдруг он останется? Платформа почти опустела, через мгновение мы окажемся наедине. Нужно решаться прямо сейчас. Я иду. Смотрю только вперед. Иду быстро, но не бегу. Не убегаю. Не показываю, что боюсь. Он стоит посреди платформы, позади скамейка, значит, мне надо пройти перед ним. Чувствую его взгляд. Осталось три фута. Два. Один. Ничего не могу с собой поделать, бросаюсь бежать. Мчусь к выходу. Сумочка бьет по бедру. Мне плевать, как все это выглядит со стороны. Почти жду, что он последует за мной, но, когда добираюсь до туннеля, ведущего к Окружной линии, оборачиваюсь и вижу, что мужчина по-прежнему стоит на платформе и смотрит мне вслед. На работе я честно пытаюсь сосредоточиться, но голова не слушается. Ловлю себя на том, что бессмысленно смотрю на экран, пытаясь вспомнить логин администратора для нашего пакета учетных записей. Появляется клиент, просит дать ему сведения об офисных помещениях, которые сейчас сдаются, а я вместо этого вручаю ему пачку каталогов недвижимости на продажу. Когда он возвращается с жалобой, я начинаю рыдать. Клиент вежливо сочувствует. – Это не конец света, – говорит он, когда наконец получает желаемое. И рассеянно оглядывается в поисках салфеток. К его облегчению, я говорю, что все в порядке и мне лучше побыть одной. Когда звенит колокольчик и дверь снова открывается, я подпрыгиваю. Вошедший Грэхем смотрит на меня странно. – С вами все в порядке? – Все прекрасно. Где вы были? В ежедневнике ничего нет. – В конторском ежедневнике, – поправляет он, снимая пальто и вешая его на вешалку, которая стоит в углу. – В моем всегда что-то есть.