Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 4 из 55 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Его сложно винить, он и правда так думал. Долго бился за меня со своей родней, спорил, ругался. Да и я никогда не хотела стать причиной их размолвки. Я была очень наивной, думала, что смогу им понравиться. Что пройдут годы, они поймут, какая я хорошая, и полюбят меня. Сделают исключение. Эй, ну что смеяться! Разве в двадцать первом веке устраивают договорные браки?! Такое все еще бывает? Час назад я призналась родителям, что мы с Лео расстались. Что он женится на другой. Но я обязательно сама заработаю им на домик мечты. Или хотя бы на две недели в санатории на побережье. У нас не бедная семья, обычная. Справимся. Родные поддержали меня в желании разорвать отношения, давно ставшие больными и какими-то неправильными. Последние годы наш роман не развивался, мы топтались на месте, ждали. Чего только? Видимо, Олимпию. У моих родителей есть гордость, они никогда не простят Леонидасу обручение с другой. И если он не хочет идти против семьи, я тоже не собираюсь унижать своих ролью, которую он отвел мне. Но на душе по-прежнему тяжело, я маюсь, не нахожу себе места. А еще чувствую себя будто выпачкавшейся, словно это я влезла в чужие отношения и шантажом женила на себе мужчину. В глубине души очень жалею, что присутствовала на обручении. Не могу забыть неприязнь в глазах Богданова, да и не только его. Практически всех гостей вечеринки. — Заплетешь мне косу? — заглядываю в комнату к бабушке. Она отрывается от вязания, ставит на паузу сериал на ноутбуке и поворачивается ко мне. — Конечно, Ладушка. Бери подушку и садись, — кивает себе в ноги. Родители много работали, и в школу мне всегда помогала собираться именно она. Бабуля умеет плести быстро и аккуратно, вот только так сильно стягивает прядки, что вечером, когда я распускаю их, мне кажется, что расслабляется все тело. Но я с детства привыкшая. Возможно, именно благодаря этому мне очень нравится, когда меня тянут за волосы. Я хватаю подушку и плюхаюсь на пол, протягиваю расческу и резинку. — Резинка пока не нужна, подержи ее, — бурчит бабушка. В последнее время у нее частенько плохое настроение. Мне горько видеть ее такой, но на все вопросы она отвечает, что чувствует себя хорошо. Просто не в духе. — Что-то случилось? Ее заботливый тон оголяет нервы, я будто снова там, в этом огромном банкетном зале со следами пахучего розового мыла на ладони. Тихонько начинаю плакать. Молчу. — Пальцы плохо слушаются, будет неидеально, — сетует бабуля, больше не задавая вопросов. Кивком даю понять, что согласна хоть как. Я не ношу косички с седьмого класса, но в минуты грусти всегда прошу ее заплести мне волосы. Почему-то в нашей семье не принято обниматься, а тактильной близости хочется. Вот мы и придумали такие странные способы. — Мы расстались с Леней, — говорю я. — Он мне никогда не нравился, — отвечает она не мешкая, и из моего рта вырывается смешок. — Что это за дружильки такие, длиной в пять лет. — Полный отстой, согласна. Пора их заканчивать. Если он позволит, конечно. — А ты не сдавайся. Что значит позволит ли он? Что это за любовь такая, когда нужно во всем подстроиться, а в ответ ничего? — Деньги, — вздыхаю я. — Он предлагает много денег. — Деньги и другой мужик заработает, не только этот грек умеет. Кстати, ты не рассказала, сколько лет твоему боссу с новой работы? Он женат? — Бабушка! — смеюсь я, вытирая глаза. С этой старушкой можно поговорить и о делах сердечных, и даже о сексе. Будь она моей ровесницей, на ее инстаграм подписались бы сотни тысяч людей, не сомневаюсь в этом. Кроме того, ее поперечный шпагат до сих пор идеален. — А что? Дело молодое. Жизнь на Леонидасе не закончилась, детка. Какая ты у меня красивая, ладная вся. — Ладная Ладка, — улыбаюсь. — Что попало получилось! — ее голос снова становится низким, раздраженным, бабушка грубовато распускает мои волосы, расчесывает их и начинает плести заново, стягивает пряди так, что, по ощущениям, мои глаза становятся больше. — Потерпи немного, сейчас хорошо сделаю… Так что там с боссом? — Мне никто не нужен, не хочу. Никаких мужчин. — Будь осторожна. Одиночество — сильнейший наркотик, к нему легко и быстро привыкаешь. Я бы сказала, даже слишком легко. Что ж, возможно, одиночество — это и правда наркотик, но с первого дня привыкания не наступает. Со второго и третьего, впрочем, тоже. Какой-то он слабенький. Возможно, эффект имеет накопительный? Неделя за неделей мне приходится заставлять себя им наслаждаться, осторожно пробовать на вкус, прислушиваясь к ощущениям, отчаянно желая однажды все же пристраститься. Я постоянно ищу плюсы своего нового положения, подумываю даже записывать их в блокнот. Больше не нужно тянуться к телефону каждые пятнадцать минут, проверяя, не написал ли он что-нибудь. Не нужно готовить яичницу по утрам из шести яиц, мне вполне хватает одного или двух. А еще я могу варить овсянку, которую обожаю и которую категорически не признавал Леня. Хоть каждый день ее вари теперь. Вкусно. Я вздыхаю, делая массаж лица перед зеркалом. Иногда мне кажется, что это дурной сон. Я проснусь среди ночи, а мой черноволосый Аполлон сопит рядом, прижмусь к нему и счастливо вздохну. Он ведь тоже ночует один. Наверное, так же лежит часами, глядит в потолок и думает обо мне. Иногда я беру в руки телефон, но каждый раз смотрю время и откладываю мобильный в сторону. «Не сегодня», — говорю я себе. Если однажды я и стану бесхребетной медузой, то не сегодня! Очередное утро начинается как обычно. Я вновь просыпаюсь разбитой и невыспавшейся. Одинокой. Благо в суматохе совершенно нет времени скучать и накручивать себя, потому что нужно спешить на работу. Уже два месяца мне есть чем заняться, где реализовать потенциал. С каждым днем будет легче. Я обязательно привыкну. В офисе первым делом отвечаю на срочные письма, после чего предупреждаю босса, что на планерке сегодня присутствовать не получится, потому что с утра у меня суд, к которому я усиленно готовилась. Очень боюсь опоздать, поэтому приезжаю на сорок минут раньше. По пути покупаю кофе в пластиковом стаканчике и замираю с ним около многоэтажного здания Арбитражного суда. Мощного, внушительного. Мне немного не по себе, я чувствую страх, которого раньше не было. В Москве я чуть ли не бегом бежала на заседания, не боялась ничего и никого. Триколор гордо развевается на крыше строения, я почему-то долго слежу за движением ткани, которой играет ветер, и не замечаю, как ко мне приближаются.
— Привет, Лада, — слышу знакомый голос и оборачиваюсь. Леонидас собственной персоной. На нем белоснежная рубашка и черные брюки. Выглядит он неважно — уставшим и замученным. Мне хочется провести рукой по его лицу. — Привет! Что ты здесь делаешь? — удивляюсь. Бросаю вопросительный взгляд на здание. — А, нет, ни с кем не сужусь, боже упаси. Тебя искал. Был в твоем офисе, мне сказали, что ты с утра здесь. — Тебе не следовало приезжать, — я начинаю оглядываться. — Нехорошо. Ты помолвлен, мы не должны видеться. Мне хочется добавить «тем более на людях», но я этого не делаю, чтобы не подать ненароком идею. — Днем я уезжаю в Анапу на три дня, хотел тебя увидеть перед отъездом. — По работе? — спрашиваю. — Да. Слушай… Не хочешь со мной? — И быстро добавляет, увидев шок и раздражение в моих глазах: — Ты не подумай, я без намека. Несколько часов, проведенных в машине по дороге вдоль моря, нам пойдут только на пользу. Если не хочешь, то ничего не будет. Просто покатаемся. У меня куча дел на стройке, ты в это время погуляешь по пляжу, в мае народу мало. Ты ведь любишь пустынные пляжи, я помню. — Леонидас, я работаю, — бросаю взгляд на часы, потом на здание. — Через тридцать минут у меня суд. — Ты всегда раньше ездила со мной, — упрямо настаивает он. — Больше я не могу себе позволить жить столь легко и беззаботно. — Пожалуйста, — он сводит брови вместе, — мне одиноко. Я поговорил с твоим начальником, он сказал, что после суда ты свободна. Мое сердце снова колотится, в мыслях полный сумбур. Я слышу свой собственный голос: — Потерпи немного, скоро у тебя появится законная жена. Будешь путешествовать с ней. И больше никогда, Леня, никогда не приезжай ко мне в офис и не говори обо мне с моим руководителем! Он злится, достает сигарету, шарит по карманам в поисках зажигалки. Я снова бросаю взгляд на массивное крыльцо с огромным количеством ступенек, переминаюсь с ноги на ногу — пора идти. Он женится на другой, но обставляет все так, будто это я бросаю его и разрушаю наши отношения. Машинально стреляю глазами на парковку и вижу, как с ее стороны к нам быстрым шагом приближается Кирилл Богданов. — Потрясающе! — досадую я. — Только этого мне не хватало! — Что случилось? — спрашивает Леонидас, оглядываясь. Я поворачиваюсь к судье спиной, делая вид, что не заметила его. Он говорит по телефону и, возможно, не обратит на нас никакого внимания. — Судья, который рассматривает мои дела. — А, — Леонидас пару секунд изучает Богданова, хмурится. — Я его знаю. — И добавляет громко: — Кирилл Платонович! Доброе утро! — И спешит наперерез Кириллу. — Эй, что ты делаешь! Не надо! — шиплю я вслед, но поздно. Богданов договаривает по телефону и бросает взгляд на Леонидаса, потом на меня, где его глаза привычно задерживаются чуть дольше, чем следовало бы. На лице отражается легкая степень неприязни. Я чувствую, как мои щеки заливает краска. Глава 4 У меня есть целых два часа, чтобы обдумать ситуацию. Все это время я сижу в коридорчике у кабинета, в котором проходят заседания, и периодически перебрасываюсь сообщениями с клиентом. Мой кофе давно закончился, но я постоянно забываю об этом, раз за разом подношу пустой стаканчик к губам, пытаюсь сделать глоток. Уйти никуда не могу, так как суд может начаться в любой момент. «Лада Алексеевна, не томите!» — приходит сообщение от клиента. «Все еще ждем», — пишу я в ответ. Богданов опаздывает на целых два часа! Это уму непостижимо! Я чувствую злость и полное бессилие. Он может легко промариновать меня и остальных юристов до самого вечера. Не знаю, о чем Леонидас говорил с Кириллом в течение пары минут, но они периодически бросали на меня серьезные взгляды. А когда я направилась в их сторону, Кирилл вручил собеседнику свою зажигалку и под предлогом, что очень спешит, покинул нашу милую компанию. — О чем вы говорили? — спросила я у Лени. — Да так, — задумчиво ответил тот, поглаживая подбородок и провожая глазами Богданова. — Не важно. Во время ожидания не получается расслабиться и поторчать, например, в социальных сетях. Моя спина идеально прямая, колени стиснуты, а пальцы напряжены. Ежесекундная боевая готовность. Я думаю о том, как сильно Богданов изменился за эти годы. Не то чтобы я его хорошо знала раньше — мы виделись-то только в здании суда, но он никогда не казался мне равнодушным. Но и сильным тоже не казался. Заурядным зубрилой — да, но никак не влиятельным человеком, знающим себе цену. У него даже походка изменилась. И сшитый на заказ костюм сидит на фигуре идеально. Может ли назначение полностью поменять человека? Не хочу показаться поверхностной и зацикленной на внешности, но если бы в то время он выглядел так же, как сейчас, я бы не стала ему настолько откровенно строить глазки. Я бы расценивала его серьезно. И я бы никогда не поступила с ним так, как поступила.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!