— Это не очень хорошо, по-вашему? — Не люблю я его просто. — Кого? — Родственничка своего. — За что? — Анатолий попытался смехом все обратить в шутку. — Сволочь потому что, — мрачно произнес его собеседник. «А он действительно держится как-то особняком, этот мужик, — подумал Китайгородцев. — Все время торчит в гостевом доме. К Тапаеву и не рвётся. Или Тапаев его сам видеть не хочет»? — Он на деньгах сидит, — продолжил мужчина. — И в конце концов этими своими деньгами подавится. Вот вы из Москвы, я слышал? — Из Москвы. — Там у вас, может быть, так и положено, чтоб забор в три метра, собаки злющие и проволока под током… Кивнул на забор, мимо которого они как раз сейчас и ехали. — Это сигнализация, — поправил собеседника Китайгородцев. — Вот именно, что сигнализация! — совсем озлобился водитель. — Крепость соорудил! Трясётся! Родственников принимает только по списку! «Значит, это сам Тапаев его видеть не желает», — решил Анатолий. — А тут такого не любят. Все равно ему тут не жить. Среда не принимает. Так что он только думает, что ненадолго уедет… — Тапаев собрался уезжать? — Ну! — Куда? — За границу! — недобро засмеялся мужчина. — Для поправки, наверное, здоровья! — А когда? — Сразу после юбилея. Водочки попьёт, чемоданы соберёт, и — ноги уносить. Вот любовницу свою еще прихватит… Вы его любовницу знаете? — Нет. — Скоро должна приехать. Она единственная этого дурака не боится и делает с ним что хочет. Сына отцу не показывать пятнадцать лет — это круто? Круто! — произнес торжествующе-зло. — Какого сына? — Тапаевского сына. У него ведь ещё один сын есть. От любовницы этой. А вы разве не в курсе? ⁂ Автомеханик, работавший в гараже Тапаева, оказался неулыбчивым щуплым парнем, больше похожим на подростка. Несмотря на ранний час, он уже был облачен в спецовку, а его руки — перепачканы машинным маслом. — Вот что они тут натворили, — сообщил ему тапаевский родственник. — Полюбуйтесь! И еще деньги хотели стребовать! Его причитания не произвели на механика ни малейшего впечатления. Парнишка вытер руки ветошью, осмотрел пострадавший автомобиль — и все так же молча скрылся в недрах огромного гаража, в котором стояли три легковые машины. Четвертую выкатили наружу сегодня утром, на свежем снегу остались следы. Тапаевская машина. «Пятисотый» «Мерседес». Стоит, сверкает, чуть припорошен пылью… В районе замка дверцы водителя лакированная поверхность обезображена царапинами. Китайгородцев подошел ближе, всмотрелся, задумался. — Мне бы такую машину, — сказал тапаевский родственник у него за спиной. — Дорого обслуживать, — буркнул Анатолий. — А вот ему денег не жалко, — наверное, имел в виду Тапаева. Автомеханик вернулся не один, а с Богдановым. Начальник тапаевской охраны держал в руке распахнутый блокнотик. — Бампер, в общем, нужен новый, — перечислял механик, а Андрей Ильич с деловым видом записывал. — Стекло фары. Сама фара не нужна, эта цела. Решетка радиатора… — Радиатор цел? — спросил Богданов. — Цел. Ну, и красочки немного. Я по первой задую, будет как новая. — Хорошо, — кивнул Андрей Ильич. — Сейчас я кого-нибудь отправлю, и через час у тебя всё для работы будет, — развернулся и скрылся в гараже. Похоже, что через гараж можно пройти в дом. Китайгородцев, привлекая внимание автомеханика, постучал по дверце «Мерседеса». — Кто это машину изуродовал? — Царапины имеете в виду? Пацанва. Водитель машину в городе оставил без присмотра, возвращается — а тут эта беда. — Значит, он сам не видел, что точно — пацанва? — Не видел. Анатолий распрямился, спросил, глядя мимо автомеханика на ослепительно белый свежий снег и от этой белизны некрасиво щурясь: — Недавно было, да? — Месяца три назад. Ну, конечно, кто бы сомневался… ⁂ Китайгородцев беспрепятственно прошёл через гараж, действительно нашел дверь, ведущую в дом, и, переступив порог, оказался на территории, на которой его пребывание запрещалось, — и, по логике, должно было бы тотчас же пресечено тапаевской охраной. Но никто его не остановил… Он прошел по коридору первого этажа, бесшумно ступая по мягкому покрытию, и очень скоро оказался в обширной гостиной. Здесь ничто не указывало на присутствие людей. Идеальная чистота; ни один из предметов не хранит следов небрежного с ним обращения; во всем — музейная выверенность и навевающая скуку гармония. «А что это?! — замер Анатолий. — Шаги наверху? Кто-то прошёл, — и снова тихо… Будто и нет никого?» Китайгородцев вернулся в коридор. Вдруг открылась одна из многочисленных дверей — и появился Богданов. Увидел Анатолия и в первый миг замер на месте от неожиданности. — Эт-т-то ш-ш-то?! — выдохнул протяжно. — Я ж тебе говорил! Анатолий втолкнул его в комнату, из которой Андрей Ильич только что вышел, и прикрыл за собой дверь. Здесь не было никого, кроме них. — Я тебя спрашивал об обстановке вокруг твоего хозяина, — сказал Китайгородцев, зло щурясь, как несколько минут назад он щурился на улице, где расспрашивал мальчишку-механика о странных царапинах на автомобильной дверце. — Я же не из любопытства спрашивал, я дело делал! У меня — девчонка, за которую я башкой отвечаю, а ты меня успокоительным кормишь! — Ну, ты, полегче! — огрызнулся растерянный Богданов, который не мог понять, в чем кроется причина внезапной вспышки агрессивности у его собеседника. — Я не буду «полегче»! Ты хоть понимаешь, что твой хозяин под ручку с костлявой старухой ходит? — С к-какой старухой? — С той, что с косой! Ты понимаешь, что он кому-то дорогу перешел? Что его элементарно грохнуть хотят? Охранника у тебя застрелили — тебя это ни на какие тревожные мысли не натолкнуло? Или покорёженный замок тапаевского «мерса» — это пацаны побаловались, да? А то, что мину хотели в машину заложить, да что-то у них не получилось, спугнули их — такой вариант ты не рассматривал? — Я поболее тебя знаю! — Что ты знаешь?! — Китайгородцева душила злоба. — Чего же ты хотел? — огрызнулся Богданов. — Тапаев таким заводом владеет! Многие миллионы годового оборота — и чтобы у него этакое добро никто отнять не захотел? Конечно, будут враги. У всех есть враги. И у тебя вот тоже наверняка есть, и у меня. И что? Да, его пасут, но и мы тут не лыком шиты. — Кто пасет — знаешь? — Пофамильно — нет, конечно. Но враги есть. — И давно ты знаешь, что они есть? — Больше года как. Мне, между прочим, его убить предлагали. — Кто? — опешил от таких подробностей Анатолий.