— Хочу всё-таки услышать ответ на вопрос: зачем вы даете Роману наркотики? — Его надо каким-то образом удерживать в рамках. — С помощью наркотиков? — В определенном смысле — да. С ним надо — где таской, а где и лаской. Это — как в цирке с хищниками. Провинился — тут же получает по спине бичом. Проявил послушание — получи угощение. Всё на уровне рефлексов. Рефлексы. Как у собаки Павлова. Китайгородцев помнил, что говорила ему Рита об отношениях Романа и доктора. — Господин Тапаев одобряет вашу концепцию лечения? — спросил телохранитель. Ответ он знал заранее — и всё-таки задал вопрос. Это такая тактика в разговоре — дожимать собеседника. Пока тот не будет окончательно сломлен психологически. — Если я скажу, что — да? — не очень уверенно произнёс Вознесенский. — То вы соврёте, — дружелюбно подсказал ему Анатолий. Его собеседник смешался. Быстро же он спекся, ничего не скажешь. — Я неспроста напомнил вам о той истории с девушкой-убийцей. Это я сделал в своих шкурных интересах. Чтобы спать спокойно и всегда быть уверенным, что твоему подопечному его собственный отпрыск не причинит ни малейшего вреда. Вы понимаете? — Но я-то тут при чём? — поморщился доктор. — А ведь вы по тому делу проходили, кажется? — будто только теперь вспомнилось Китайгородцеву. — Свидетелем! — А могли бы и не свидетелем… Да? — Чёрт побери! — Зачем вы сюда приехали? — быстро спросил Анатолий. У него был такой вид, будто он сейчас бросится на собеседника с кулаками. Вознесенский дрогнул. — Ваша логика мне понятна, — пробормотал он. — Но мне не нужны проблемы, поймите! Я примчался сюда только затем, чтобы не случилась беда. Я был в Москве, Роман жил здесь. Недавно в телефонном разговоре он сказал, что убьёт своего отца. — За что? — Обида. Вы поймите, у наркоманов формируется определенный тип психики. Деформированной психики. Им хочется наркотика, а кто-то препятствует им, стоит на пути к дозе. Значит, это враг. — Тапаев стоит на пути к дозе? — Да. Он лишил сына лёгкого доступа к наркотикам. Запер в этом поместье, как в тюрьме. — Но вы в курсе, что еще до вашего приезда Роману кто-то передавал наркотики? Секундное замешательство… Знал! — Кто этот человек? — Я не знаю. — Кто?! Вознесенский даже вздрогнул: — Один из охранников. — Имя! — Зовут Саша. Фамилию я не знаю! — Хорошо, выясним. Дальше! — Дальше — что? — Мы говорили с вами о том, что тот, кто стоит на пути наркомана к дозе наркотика — это враг. — Да. Так вот, у Романа совершенно разладились отношения с отцом. А тот ещё собрался уезжать… — Вы знаете о его отъезде? — Мне Роман сказал. И тут на всё это наложилась сыновняя обида. Роман остаётся дома. Он почувствовал себя обойденным, никому не нужным — и опять источник всех бед персонифицирован в его отце. Когда он сказал мне, что ему хочется убить отца, я здорово испугался и сразу же примчался сюда. — Вы испугались за Тапаева? — Я испугался за себя, — сообщил доктор. — Конечно, я понимаю, что слова Романа про убийство — это несерьёзно. Но долговременное общение с наркоманами приучило меня к мысли о том, что нам, людям здоровым, порою представляется несерьёзным то, что в случае с наркоманами нередко завершается всамделишными трагедиями! Вознесенский вздохнул и посмотрел на собеседника печальным взглядом: — Вы упомянули историю, которая случилась два года назад. Мне тогда было очень скверно, если честно. Я уже думал, что не выпутаюсь. Следователь тогда почему-то решил, что это я подговорил свою подопечную совершить убийство. Я спасся от тюрьмы чудом. Мне просто повезло с адвокатом. Или с судьей, который адвокату поверил. В общем, всё обошлось… Но я испугался на всю оставшуюся жизнь. Этот страх до сих пор живёт во мне. Я не стесняюсь вам в этом признаться. Потому что понял, с чем вы ко мне пришли, и хочу донести до вас одну простую мысль: если ещё раз случится нечто подобное тому, что было два года назад, мне припомнят всё. Так что вам не о чем беспокоиться. Я действительно не подговаривал тогда ту девчонку совершить убийство! И сюда я примчался только затем, чтобы ничего не случилось. Я целыми днями держу Ромку рядом с собой. Да, я даю ему дурь, но зато он ходит за мной как привязанный, и я знаю, что ему сейчас не до чёрных мыслей. А потом Тапаев-старший уедет, и уже нечего будет опасаться. — Вы вернетесь в Москву… — Да. — А Роман? — Останется здесь. — Что с ним будет, по-вашему? — Умрёт, — спокойно сказал Вознесенский. — Разве это неизлечимо? — Наркоман может остановиться, если только он сам этого очень захочет. Настолько сильно, что сможет перебороть самого себя. — А Роман разве не хочет? — Нет. — А если ему не давать наркотик? — Он всё равно найдет. Знали бы вы, как изобретательны наркоманы! Китайгородцев вздохнул и поднялся из кресла. — Но вы поняли, почему я к вам приходил? — переспросил он на прощание. — Да, конечно! — с готовностью отозвался доктор. — Все будет в порядке, я вам обещаю. Мне неприятности не нужны. Анатолий уже был у двери, когда доктор сказал ему: — Ко мне подходил какой-то парень. Он живет здесь. Такой… Долговязый… Лоб у него с залысинами… «Виктор?» — И что? — проявил интерес телохранитель. — Он спрашивал меня про чек. — Про какой чек? — Так называют дозу наркотика. Я думаю, что он о чём-то догадался по Роману. Это ведь видно по глазам, по походке — что человек колется. — И что вы ему сказали? — Что он ошибся. — Он поверил вам? — Вряд ли. — Думаете, этот парень тоже знаком с наркотиками? — Я просто уверен!