— Он затеял здесь перестрелку… — Я не хочу никакой милиции в своём доме! — Это ещё не всё. Пропал один из ваших охранников. — Сейчас мы это проверяем! — отмахнулся олигарх. — Я отправил к нему домой гонца, и тот вот-вот должен вернуться. Подразумевалось, что до возвращения гонца никаких мер предпринято не будет? — Он не скажет вам ничего утешительного, — уверенно заявил Китайгородцев. — Поверьте моему опыту. Случилась беда. — Послушай! — еще больше нахмурился Тапаев. — Завтра у меня — день рождения. Дай мне спокойно отпраздновать юбилей, а потом пускай тут затевают расследование, всех подряд допрашивают, роют носом землю — что хотят! Он надеется спокойно уехать. Чтобы никакие неприятности не омрачили его прощание с родственниками. А этот охранник, который пропал… Днём раньше его хватятся или днём позже — какая разница? Так он, наверное, думает. — Генрих Эдуардович! Мой шеф приказал мне обеспечить вашу охрану. Я отвечаю за вашу безопасность и обязан делать то, что положено. Просто обязан! Я должен связаться с милицией… — Знаешь, что не верно в твоих рассуждениях? — перебил олигарх. — Ты сказал — «мой шеф». Имеешь в виду того, который в Москве. А шеф твой сейчас — это я! Я — твой клиент. И ты, милый мой, обязан в лепёшку расшибиться, но сделать всё так, как я хочу! Как! Я! Хочу! Ты понял? А не как хочет твоё далекое московское начальство! Если ты с моими словами не согласен, можешь катиться отсюда к чёртовой матери! Телохранитель Китайгородцев: «Когда-то у меня был клиент, который за моей спиной сказал, что телохранитель — это тот же хорошо выдрессированный пёс, который за своего хозяина любому вцепится в глотку. Он не хотел меня обидеть подобным сравнением. Он вообще думал, что я не слышу его слов. Но я — услышал. Если бы он заговорил об этом лично со мной, я согласился бы с ним в том, что что-то общее, конечно, есть. Ведь преданному псу всегда безразлично, за кого он готов вступить в бой. Его хозяин может быть милейшим человеком, а может быть отъявленным мерзавцем. Люди вокруг могут его любить, а могут люто ненавидеть. Он может своего пса боготворить, а может просто не обращать на него внимания. Он может быть любым — и всё равно пёс будет его защищать! Телохранитель находится в похожей ситуации. Я видел разных клиентов, и не всегда это были лучшие представители рода человеческого. Вы уж мне поверьте на слово. Но я не мог думать об их личных качествах. Я не имею права завидовать их деньгам — и не имею права судить, законно они нажили свои богатства или нет. Я не могу их осуждать за то, что вот тот, к примеру, сильно пьёт и часто напивается до поросячьего визга, а вот этот ездит к любовнице, в то время как дома его ждёт ничего не подозревающая жена и две прелестные дочурки-близняшки. Я не могу осуждать клиента за то, что он на прошлой неделе уволил с принадлежащего ему завода двести человек, и не буду осуждать, если через полгода он оставит без работы еще тысячу. Для меня, как для того пса, хозяин не может быть плохим или хорошим. Он — хозяин. И этим всё сказано. Его действия не подлежат оценке. Потому что если начать их оценивать, непременно придешь к размышлениям о том, настолько ли это достойный человек, чтобы ты из-за него рисковал своей жизнью? В минуту опасности это приведет, к тому, что ты можешь решить — твоя жизнь представляет большую ценность, чем жизнь твоего подопечного. Но тут — такая штука… Как человек ты можешь быть действительно получше по качествам. Но как телохранитель ты в подобном случае — полное ничто. А теперь — ещё одно соображение. Зря тот человек так сказал — про пса и про телохранителя, которые якобы ничем не отличаются друг от друга. Потому что пёс, бросаясь на обидчика своего хозяина, никогда не думает о том, что его могут убить. Он не знает, что бывает смерть. Не понимает этого. А человек — понимает. Так что разница есть. Она — в осознанности поступка». ⁂ Разговаривали втроём: Анатолий, Костюков и Богданов. Последний сильно нервничал. Сегодняшняя стрельба выбила его из колеи. Он никогда даже предположить не мог, что на охраняемой им территории подобное может случиться. И ещё до него, хотя и с запозданием, как это часто бывает, постепенно доходило, что от гибели его сегодня отделял один лишь миг… Не сбей его с ног Китайгородцев, всё закончилось бы плохо. Анатолий демонстративно не обращал внимания на состояние Андрея Ильича. По опыту он знал, что в таких случаях успокаивать бесполезно — надо нагрузить человека работой, отвлечь, и хотя работник из него, конечно, никакой в такие минуты, всё же это помогает. Тревога не рассасывается, но отступает; она держит в напряжении, но не довлеет, и это — первый шаг к возвращению в нормальное состояние. — Моя ошибка, — сказал Китайгородцев. — Если бы я заранее узнал, что у этого парня есть обрез, сегодняшней стрельбы не случилось бы. Теперь ошибки, хоть и запоздало, будем исправлять. Всех гостей соберем здесь, в хозяйском доме, в одной из комнат первого этажа. Ты за это будешь отвечать, Ильич. Надо их помариновать здесь часок. Пусть посидят, пошушукаются. Ну, вроде как для беседы их собрали. — Беседы? О чём? — О чём угодно. Это они пускай сами догадываются. Стрельбу они все слышали, так что первая их версия будет такая: собрали, чтобы проинформировать о случившемся. Вот пускай сидят и ждут. А потом ты — это уже спустя примерно час — выйдешь к ним и что-нибудь расскажешь. Да хотя бы и о случившемся, если хочешь. Так и так, мол, чрезвычайное происшествие, но никто не пострадал, всё нормально, жизни и здоровью присутствующих ничто не угрожает, охрана на посту, больше такого не повторится, но гости в целях личной безопасности не должны покидать стен гостевого дома, а уж в тёмное время суток — тем более. В общем, ещё минут тридцать будет продолжаться твоя лекция. Итого — полтора часа. Нам с Костюковым этого времени хватит. — На что? — спросил недогадливый Богданов. — На то, чтобы провести досмотр личных вещей. — Чьих? — обмер Ильич. — Гостей. — Ты сошёл с ума, Толик! Будет большой скандал! Если узнает Тапаев… — Но ты ведь ему не скажешь, — дружелюбно улыбнулся Китайгородцев. — Я-то не скажу! — все больше пугался начальник охраны. — Но они ведь заметят, ты пойми! Ты будешь копаться в их вещах… — И даже следов не останется. — Ты положишь всё не так, как там лежало! — Ильич, ты про «Полароид» когда-нибудь слышал? — Про какой «Полароид»? — Фотоаппарат такой, Ильич. Делает моментальные снимки. Щёлк! — и у тебя через минуту в руках готовая фотография. Так вот, прежде чем в чужих вещах копаться, делают моментальный снимок. А потом, после досмотра вещей, их раскладывают так, как изображено на снимке. Улавливаешь? Всё очень просто. Этим дешёвым трюкам учат на курсах. Потом и экзамены, кстати, приходится сдавать. Костюков, у тебя сколько было по скрытному осмотру помещений? — Пять баллов. — Видишь, Ильич, человек пятёрку получил на экзамене за подобные штучки. И ты хочешь сказать, что этого отличника раскусят? Анатолий засмеялся и дружески хлопнул Костюкова по плечу. И Костюков засмеялся тоже. Они стояли перед Андреем Ильичом — молодые крепкие парни, уверенные в себе, веселые и не боящиеся никого и ничего, и эта их уверенность исподволь передавалась и Богданову. Он даже не задумывался о том, что Китайгородцев хохмит для него одного — чтобы поскорее вернуть к жизни. — Полтора часа! — отсмеявшись, напомнил Анатолий. — Ты понял, Ильич? А теперь живенько давай мне запасные ключи от гостевых комнат! Богданов только вздохнул в ответ. …Китайгородцев дождался, пока всех гостей препроводили в тапаевский особняк. После этого они с Костюковым отправились к гостевому дому. По дороге Анатолий вводил товарища в курс дела. — Смотрим быстро, но внимательно. На что обращать внимание? На оружие! Честно говоря, я сомневаюсь, что оно есть, но тем не менее… Далее. Психотропные вещества. Лекарственные препараты. Любые порошки и жидкости, которые можно идентифицировать как потенциальный яд. Документы. Крупные суммы денег. Средства связи. Карты местности, планы строений. Вообще всё то, что может оказаться в багаже потенциального киллера. — Ты до сих пор думаешь, что киллер здесь? — Уверенности у меня несколько поубавилось, — признался Анатолий. — После того, как пропал тапаевский охранник… Они придут извне! Оттуда, из-за забора. Я почти в этом уверен. Но следы! Следы у лаза! Кто-то туда подходил! Кто-то приближался к забору! Кто-то из тех, кто здесь, рядом с нами! Телохранитель Китайгородцев: «Комната Виктора… Тут не осторожничать… Всё равно беспорядок… Гильзы… Двенадцатый калибр… Патрон… Пыж фабричный… Ещё патрон… А вот и пачка… Он бы тут настрелялся от души… Нож-выкидушка… Кольцо от гранаты… От той самой… Верхняя одежда… Портмоне… Сто семь рублей… Негусто… Паспорт… Пастухов Виктор Тимофеевич…28 декабря 1977 года… Город Норильск Красноярского края… Прописан… Временно по месту учебы… Семейное положение… Без штампа… Другие карманы… Ключ от английского замка… Автобусный билет… Дата… Это он сюда ехал… Больше ничего… Теперь — сумка… Рубашка, ещё рубашка… Нижнее белье… Шприц… Еще пачка патронов… Не распечатана… Презервативы… Записная книжка… Фотографии… Пастухов и ещё один парень, приблизительно его возраста… Где-то на отдыхе, пьют пиво… Не подписана… Девушка… Не Аня… Ага, вот… «Витюха! Не забывай своего Галчонка!»… Девяносто девятый год, если верить надписи… Два парня в камуфляже и с оружием… Без подписи… Еще фото военного… Лейтенантские погоны у него… Без подписи… Группа военных, лежат на траве, что-то вроде привала, а вот и Пастухов среди них… Третий справа… Автомат в руках… Так он воевал?.. Что это может быть?.. Семьдесят седьмого года рождения… Чечня?.. Теперь — записная книжка… Фамилии, фамилии… Телефоны… Адреса… Так, смотрим букву Т… Тапаева Аня… Адрес… Телефон… Ничего особенного… У него женские имена занимают половину книжки. Что там у нас дальше?.. Ещё один шприц… Одноразовый, но им пользовались уже раз тридцать… А это что в целлофане завернуто?.. Чёрт побери! Это же — уши! Высушенные человеческие уши…» ⁂ В комнату заглянул Костюков. — Ты у кого был? — спросил Анатолий. — У Юры. — А-а, понятно. Паспорт второй видел? — Видел. Должанский Александр Александрович. — Согласись, они похожи. — С Шалыгиным? Да. Я тоже обратил внимание. Думаешь, он его держит как запасной? — Слабо верится, особенно если знать Юру, — признался Китайгородцев. — Но как один из вариантов можно рассматривать. У этого Шалыгина вообще какая-то ужасная цепочка совпадений. И на всё есть объяснение. Второй паспорт — так он ему случайно, видите ли, достался. Следы ношения оружия — так ему ту рубашку подарил друг. А если ещё вспомнить, что он в долгах как в шелках и лучшего объекта для вербовки просто не придумать — ну, готовый же киллер, черт побери! А вот не верится! — Не верится, — согласился Костюков. — Я вообще в его вещах ничего интересного не нашел. Пожитки бомжа, честное слово. Старые лезвия. Расческа со сломанными зубьями. Книжка какая-то… Детектив. Так потрёпана! Последних страниц нет совсем, а вот таскает ее с собой. Зачитал до дыр. Носки… Ни одного целого, и все — вразнобой, ко многим нет пары. Газовый баллончик… — Газ? — насторожился Анатолий. — Срок годности — до двенадцатого месяца девяносто шестого года, Толик! У него нет ни одной нормальной вещи… А что это у тебя в руках? — Уши. — Ты шутишь? — Нисколько. — Вот подонок! — сказал в сердцах Костюков. — Что с ним будем делать? — Думаю, его надо сдать ментам. За уши эти ему ничего не будет. Уши — чеченские, судя по всему, это ему простят… — Воевал? — Похоже, что да. А сдать его надо в его же собственных интересах. Пусть посидит в камере, пока мы отсюда клиента не вывезем. А там его и выпустят. Он, понимаешь, держит в мыслях хозяйскую дочку похитить. Как джигит. — Любовь, да? — Ага. Вот представляешь, что будет, если он в очередной раз уколется и решит свой план осуществить? — Ты прав… — То-то и оно. Ладно, поехали дальше. Ты с Юрой закончил? — Закончил.