Потёмкин не ответил. — Иосиф Ильич! — насторожился Китайгородцев. — Скажите мне, — произнес Потёмкин и чёрная ленточка губ на его лице расползлась бесформенно. — Вам известен человек по фамилии Лисицын, но — не генерал? — Да. — Имя его — как? — Этого человека? — уточнил Китайгородцев. — Да. — Станислав Георгиевич. Тут Потёмкин замер и долго сидел, ничего не говоря. И Китайгородцев молчал, не понимая, что происходит. — Вы лично его знаете? — наконец спросил Потёмкин упавшим голосом. — Разумеется! — кивнул Китайгородцев. — Кто он? — Бизнесмен. — Чем занимается? — Точно не знаю. Но у него недвижимость в Москве. Он человек богатый. Китайгородцев постепенно прозревал. — Это я вам рассказал про Станислава Георгиевича? — спросил он. — Да. — Сегодня ночью? — Да. Что-то действительно случилось. Потому что лицо у Потёмкина было чёрное, как ночь безлунная. — И что я вам рассказал? — осведомился Китайгородцев, заранее обмирая в предчувствии дурных вестей. — Шестнадцатого ноября, — сказал Потёмкин, глядя на собеседника так, словно тот был обречён, — вы отправитесь к Станиславу Лисицыну и убьёте его. — Чушь! — пробормотал растерявшийся от неожиданности Китайгородцев. Всматривался в лицо Потёмкина. — Чушь! — повторил, но получилось совсем неуверенно. Его сбивало с толку выражение лица собеседника. — Или это не чушь, по-вашему?! — ужаснулся Китайгородцев, осознав, что бессмысленно пытаться спрятаться за неверием. — Боюсь, что это правда, — сказал Потёмкин. — Это очень, очень похоже на правду. И я не знаю, что вам с этой правдой делать. * * * До станции, где им выходить, оставалось всего ничего. Китайгородцев стал собираться, двигаясь, как лунатик, и то и дело натыкаясь на препятствия, а Потёмкин неподвижно сидел у окна, опустив голову и будто что-то разглядывал на исцарапанной поверхности стола, и из-за этой его неподвижности Китайгородцев не замечал, наверное, своего спутника до поры до времени, пока в очередной раз не наткнулся на стол. Потёмкин поднял голову. Их с Китайгородцевым взгляды встретились. Потёмкин смотрел строго и отстранённо. Как будто сборы Китайгородцева вызывали у него недоумение и недовольство. Китайгородцев замер, осознав никчёмность всей этой суеты. — Что? — спросил он хрипло. — Не надо ничего, — произнёс Потёмкин едва слышно. Такой шёпот-шелест. — Мы с вами расстаёмся, Анатолий. — А как же… — Расстаёмся! — прошелестел Потёмкин. — Так будет лучше. И мне. И… вам… тоже… наверное… Он, когда говорил про Китайгородцева, запинался, и было понятно: насчёт своего собеседника он не был так уверен, как насчёт себя. И сам Потёмкин, видимо, уловил эту двусмысленность в своих словах. — Это ужасно — то, что я узнал сегодня, — сказал Потёмкин. — Такого лучше бы не знать. Когда я от вас услышал весь этот кошмар, первым моим желанием было сойти с поезда и больше никогда не пересекаться с вами. Честное слово, я вас не обманываю. Глядя на его измождённое и постаревшее за одну ночь лицо, можно было поверить в то, что так и было. — Даже рассказать вам то, что я от вас услышал — на это нелегко решиться. Но я не смог от вас утаить. Не посмел. Вы не так давно спасли мне жизнь. Я в долгу перед вами. А долги надо отдавать. Я вам сказал. Я вас предупредил. Это единственное, что я могу для вас сделать. — Как же так! — пробормотал Китайгородцев, осознав, что остаётся один на один с этой большой бедой. — Что мне теперь делать? — Я не знаю, — сказал Потёмкин и беспомощно развёл руками. Похоже было, что он действительно не знал. — Но это правда? — спросил Китайгородцев, будто на что-то ещё надеялся. — Думаю, что да, — ответил безжалостно Потёмкин. Ложь тут не во спасение. Ложью можно только усугубить ситуацию. — И что — наступит шестнадцатое число, и я действительно пойду убивать Лисицына? — спросил Китайгородцев. И снова Потёмкин ответил: — Думаю, да. — Что это будет? Как произойдёт? — Трудно сказать. Но можно предположить. Этот день для вас начнётся, как обычно. Вы проснётесь, примете душ, выпьете свой утренний кофе. Всё как всегда. И так будет до тех пор, пока вы не обнаружите, что наступило шестнадцатое. Может быть, вы взглянете на календарь. Может, по радио услышите, что сегодня — шестнадцатое. И в тот же момент в вашем мозгу переключится какой-то рычажок. Вы вспомните о том, что вам необходимо убить Лисицына. Срочно. Не откладывая дело в долгий ящик. И вы пойдёте его убивать. — Я уеду, — пробормотал Китайгородцев. — Далеко. В Америку. В Южную. На самый край. И шестнадцатого меня тут не будет. — Это не важно, — покачал головой Потёмкин. — Шестнадцатого там, в Южной Америке, вы вспомните о том, что должны убить Лисицына, купите билет на самолет, вернётесь в Россию и всё равно его убьёте. Не важно, какая будет дата в календаре. Вы всё равно сделаете это. Вы — боцман Торопыгин. Помните его? Год прошёл, и он вдруг включился. — Это гипноз? — Да, это гипноз. — Ладно, раньше я не знал, — сказал Китайгородцев. — Меня загипнотизировали, а я про убийство это — ни сном, ни духом. Но теперь я знаю! Я в курсе того, что был такой гипноз! И я теперь не тварь какая-то безмозглая, я могу размышлять, рассуждать, я могу обдумать, как мне с этим быть, подготовиться, что-то предпринять! Он с надеждой посмотрел на собеседника. — Никаких гарантий нет, — честно сказал Потёмкин. — Может случиться так, что вы, даже зная, ничего с собой не сможете поделать. Всё будет происходить помимо вашей воли. Мозг человека — там тьма загадок. Почти ничего неизвестно. И сам человек над своим мозгом в принципе не властен. Вы можете контролировать свои сны, например? Нет! А гипноз — он как сон. Но только это не сон, это другое. — Хорошо, допустим, — хмурился Китайгородцев. — А если я пойду к Лисицыну и сам его предупрежу? — О чём? — вздохнул Потёмкин. — О том, что вы скоро будете его убивать? — Но ведь что-то надо предпринять! Предупредить! — Зачем? Чтобы он уехал? Так вы всё равно будете его искать. Чтобы он поберёгся? Нанял охрану? Вы хоть понимаете, что его охрана — это ваши будущие палачи? Они убьют вас, когда вы шестнадцатого придёте к Лисицыну. Или даже раньше, — протянул Потёмкин, стремительно прозревая. — А? Что скажете? Если Лисицын решит не искушать судьбу? Захочет проблему решить одним махом. Тогда вы не жилец, — сказал Потёмкин и посмотрел печально. Китайгородцев не был готов сдаваться. Не верилось, что ничего нельзя сделать. Как он однажды в какой-то книжке прочитал: «Из любой безвыходной ситуации всегда есть как минимум два выхода». Два! А для него достаточно и одного. — Вы смогли из меня всё это выудить! — заторопился он, потому что ему вдруг показалось, что он уже нашёл решение. — Вы знаете, как это делается! Вы сами, в смысле, по гипнозу. Вы можете что-то сделать. Запретить мне, например. Или отменить этот приказ. Внушить мне, установку дать такую: про Лисицына забыть, и чтобы это — навсегда! — Я могу, — сказал Потёмкин. — Попробовать. Но я гарантии не дам. Я не смогу вам обещать, что у меня получится. И никто не даст такой гарантии — что вы шестнадцатого не положите в карман нож и не отправитесь к Лисицыну. Потому что когда я ввожу вас в транс, я действую по наитию. Я брожу по закоулкам вашего мозга, как по тёмной комнате — на ощупь, наугад. Я многого не вижу. И даже не догадываюсь. На что-то наткнулся в темноте, пощупал, догадался, что это такое. А мимо чего-то прошёл в полуметре и мне даже невдомёк, что там что-то было. Я не знаю в подробностях, что с вами проделывали. Какие закладки там у вас в мозгу оставили. И самое главное: я не знаю, кто сильнее. Я, или тот, кто проделал это с вами. В этом-то весь ужас: я ничего не могу вам обещать. Я ни в чём не уверен. Развёл руками. Он действительно выглядел беспомощным сейчас. Выпутывайтесь сами, мол. Я умываю руки.