И тут же сам обнаружил, как коряво получилось. Конечно же, шантаж. Никак иначе батюшка теперь не будет это воспринимать. — Местонахождение Михаила мне неизвестно! — произнес отец Алексий. Его голос вновь обрёл твердость. Быстро же он взял себя в руки. — И даже предположений никаких? — поинтересовался Китайгородцев. — Абсолютно никаких! Тупик. Никуда этот разговор не приведёт. — Вы наверняка не в курсе, — сказал Китайгородцев. — Михаил хочет, чтобы я убил Станислава Георгиевича. Отец Алексей недоверчиво посмотрел на собеседника. — Вы не можете не знать о том, что Михаил обладает даром гипноза, — наугад сказал Китайгородцев. Собеседник никак не отреагировал. Возможно, что действительно знает. — Он под гипнозом внушил мне, что я должен убить Стаса. — Я не верю! — нахмурился священник. Казалось, что он даже рассердился. Был оскорблён тем, что его пытались купить на такой дешёвый трюк. — Я бы и сам не верил, — признался Китайгородцев. — Я об этом даже и не подозревал. Случайно обнаружилось. Там, в машине, — он кивнул за окно, — гипнотизёр Потёмкин. Сеансы гипноза даёт, гастролирует по всей России. Это он смог выяснить, что Михаил задумал. Хотите, я позову? Он подтвердит. Батюшка покачал головой. Не хотел. И, похоже, он до сих пор не верил. — Михаил не только это со мной проделывал, — сказал Китайгородцев. — Он ещё дважды под гипнозом заставлял меня кое о чём забыть… Собеседник не проявил видимого интереса. Потому что и это тоже он считал враньём. — Я видел того, кто в доме у Лисицыных живёт, — сообщил Китайгородцев. — Кого они прячут. Батюшка воззрился на него. — Михаил хотел, чтобы я это всё забыл, — сказал Китайгородцев, уже понимая, что батюшка на самом деле о многом знает. — Но мне помогли вспомнить, — он снова указал за окно, где в машине сидел Потёмкин. — Теперь вы понимаете, что про убийство Стаса — это не мои фантазии? Батюшка пребывал в смятении. — Вы, оказывается, знали, что Михаил там прячет человека? — дозревал Китайгородцев. Батюшка знал. А Стас не знал, но подозревал, и жаждал заполучить доказательства. И это может означать только одно… — Это Глеб?! Он жив?! Отец Алексий резко откинулся на спинку стула, будто ему вдруг стало нехорошо. — Я ничего не знаю и ничего вам не скажу! — Так вы не знаете? Или не скажете? — Китайгородцев продемонстрировал, что он всё понял правильно. Собеседник сделал жест рукой, словно умоляя ни о чём его не спрашивать. — Стас искал Глеба, — сказал Китайгородцев. — Он и меня поселил в своём огромном доме, чтобы сделать из меня шпиона. Он хотел, чтобы я подтвердил: Глеб — там, Глеба прячут в доме. Он сам мне говорил об этом. — Про Глеба? — уточнил батюшка, не поднимая глаз. — Он имени не называл. И вообще не прямо об этом сказал. Так, намёками. Я думаю, он хотел его убить. Ведь в Борщёвке у него не получилось? Китайгородцев выразительно посмотрел на собеседника. Батюшка разглядывал столешницу перед собой, но пауза затягивалась, и он поднял, наконец, глаза. — Это не моя тайна! — раздельно и твёрдо произнёс батюшка. Стало понятно, что больше он не скажет ничего. Но эта его фраза Китайгородцеву окончательно всё объяснила. Глеб жив. Батюшка об этом знает. И он сам, вполне возможно, к спасению Глеба руку приложил. — Я прошу вас: уходите! — сказал батюшка. — Мне нужен Михаил… Священник покачал головой. Не скажет. — Уходите! — повторил он. — Ещё один вопрос! — сказал Китайгородцев. — И я уйду, — пообещал он, чтобы сделать собеседника более сговорчивым. — У Станислава Георгиевича есть семья? Жена, дети. Какие-нибудь наследники. — Этого я не знаю! — с чистым сердцем ответил отец Алексей. Кажется, он даже испытал облегчение оттого, что ему не пришлось ни увиливать от ответа в этом случае, ни лгать. — Я остановился в Борщёвке, — сказал, уходя, Китайгородцев на всякий случай. * * * Настроение было под стать ноябрьской московской действительности: сумрачно и мерзко. Вечер. Машины по Тверскому бульвару едва ползли. Шварц вёл машину и злился. И оттого, что пробка автомобильная казалась бесконечной, и оттого, что день сложился так нелепо. Ещё утром они думали, что схватили удачу за хвост и что они в полном шоколаде, а вечером зализывают раны, и понятно, что лузеры они никчёмные. А тут ещё расцвеченный огнями пафосный ресторан «Пушкин». Богатые люди выходили из дорогих машин и скрывались за дверями ресторана. Шварц тоже мог туда зайти, это не вопрос, но он не мог зайти так же вальяжно, как эти уверенные в себе люди. Они зарабатывают кучу денег каждый день, а Шварц только мелочь по карманам тырит, иначе и не назовёшь то, чем он по жизни занимается. Чтобы не расстраиваться, Шварц отвернулся. И уперся взглядом в пацана, который шел мимо застрявших в пробке машин, веером держа в руках диски с базами данных всего на свете: зарегистрированных в ГИБДД автомобилей, прописанных по московским адресам горожан, обладателей телефонов мобильных и стационарных… — Иди сюда! — всполошился Шварц. Пацан, почуявши клиента, ускорил шаг. — Беру! — сказал Шварц. — Что именно? — Всё! Пацан засуетился. — Тут самое свежее! — тараторил он. — Старого не держим! Стрельнул взглядом по сторонам — нет ли какой угрозы. Не заметил ничего подозрительного, склонился к Шварцу и сообщил доверительным тоном: — Есть база данных налоговой. Телефоны, адреса, доходы абсолютно всех. Артисты и министры! Наверняка и ваши данные там есть. — Давай! Сзади уже сигналили. В другое время Шварц непременно показал бы этим торопыгам неприличный жест. Но сейчас ему было не до них. * * * Ни один из зарегистрированных на имя Станислава Георгиевича Лисицына телефонов не отвечал, поэтому Шварц позвонил в офис фирмы, учредителем которой числился Лисицын. Там ему ответили. Женский голос. — Станислав Георгиевич в отъезде. Сейчас положит трубку. — Слушайте меня внимательно! — сказал Шварц. — Важная информация для Станислава Георгиевича! Касательно его безопасности! Это не шутка! Свяжитесь с ним немедленно! Сообщите о моём звонке! Я перезвоню вам через тридцать минут. Он думал, что придётся ждать эти тридцать минут, но женщина вдруг сказала: — Секундочку! Я вас соединяю! Сначала заиграла музыка, потом, секунд через тридцать, в трубке послышался мужской голос: — Алло!