Глава 1 Я принимала очередное поздравление с совершеннолетием и новой порцией комплиментов. Отец и мама стояли рядом, даря необходимую поддержку, но, при этом, одновременно давили, не давая забываться или расслабиться. Мама с видом истинной аристократки и легкой надменностью во взгляде рассматривала гостей, благосклонно улыбалась, здоровалась и великодушно принимала поздравления с именинницей. Но не забывала следить за мной, чтобы я не сутулилась, расслабляла челюсти и улыбка, из-за сведенных от усталости мышц, казалась искренней. Отец, преисполненный гордости и достоинства, олицетворял собой непогрешимый авторитет: сегодня его единственная наследница стала совершеннолетней и подготовка приемника практически завершилась. Несмотря на довольно молодой возраст, создавалось впечатление, что папа только и ждал этого момента, чтобы сложить полномочия и передать их мне – той, кого он готовил так долго и, кажется, остался этой подготовкой доволен. Особенно в последние три года, когда ничто более не отвлекало меня от обучения, более строгого, чем прежде. Больше не было Ника, который одним своим присутствием мог разогнать половину замка и отвадить на неопределенное время всех гувернанток и учителей, что неусыпно следили за мной, не выпуская из вида в его отсутствие. Но после того случая три года назад я больше не видела его. Ни разу. И ничто не мешало завершить подготовку, которую отец отчего-то решил ужесточить и ускорить. А я… я не знала, радоваться мне или плакать от этого… Несмотря на то, что обучение выбивало из меня все силы, и вечером я просто проваливалась в сон, стоило только коснуться головой подушки… это отвлекало от ненужных мыслей и бессмысленных сожалений. От мыслей о моем странном друге и таком неоднозначном прощании с ним, после которого я еще неделю не могла нормально дышать из-за сломанных ребер. Я не могла с точностью сказать, что чувствую по поводу случившегося и срыва того, кого считала другом, но оказался неведомым мне монстром, чей образ до сих пор преследовал меня в кошмарах. Эта неопределенность больно давила на виски, сидя словно паразит в голове, что разъедал разум и рушил душу. Потому, наверное, я была только рада дополнительной нагрузке, что так любезно предоставил отец, начиная с моего выздоровления. Времени на посторонние мысли не было, а когда оно появлялось, я просто засыпала не в силах ни о чем думать. И вот теперь силилась банально не уснуть, выслушивая новое, но однообразное поздравление от того, кого, может и знала, вот только в нескончаемой веренице гостей, так и не смогла вспомнить. Ноги немели, спина нестерпимо ныла в потребности ее немного расслабить, щеки сводило, а подбородок уже трясся, отчего улыбка была не столь сиятельной и радушной, как три часа назад. Но один строгий взгляд матери, который я уловила боковым зрением, и я напрягла спину еще сильнее, смирившись с тем, что вытерпеть вечер придется без всяких поблажек. Спустя еще минут сорок гости поредели, а мать великодушно разрешила занять свое место за столом в банкетном зале, что я расценила как сегодняшний главный подарок. Но уже через два часа поняла, как ошибаюсь. После банкета объявили танцы и все переместились в бальный зал. Меня, разумеется, как главную виновницу торжества, потащили туда в первую очередь. Посмотрев на предварительно составленный список тех, с кем я обязательно должна потанцевать по мнению отца, а после и матери, я поняла, что не уйду с этого вечера, не стерев ступни до щиколоток. Подходила новая смена партнера, и я уже с тщательно скрытой обреченностью смотрела на… вероятно, десятого партнера, который подавал мне руку, что сейчас казалось мне просто издевательством. Но уже через секунду меня накрыло чувство тревоги, и я напряглась, ощущая, как сердце в секунду страха замирает, а после пускается в галоп. Тревога была мне знакомой… почти привычной. Я повернула голову в сторону как раз в тот момент, когда тройка беловолосых мужчин вошла в зал. Как и всегда при их появлении все обернулись, затаились, и даже музыканты нервно прошлись смычками по струнам, вызывая неприятную какофонию, что быстро потонула в напряженной тишине. Как и много раз до этого возникла ассоциация с затаившимся лесом, когда на охоту выходил страшный хищник. У нас же в зале их было целых трое. И все безошибочно смотрели мне за спину. Проследив направление, я посмотрела на побледневшую мать, с лица которой моментально пропала вся спесь, уступив место затравленному страху, и отца, что стоял гордо, стойко… но в карих глазах я видела странное смирение. Даже тогда, когда новоприбывшие гости прошли по живому коридору, разошедшихся в стороны гостей, проигнорировали меня и подошли сразу же к отцу. Впервые за долгие годы я услышала голос другого, помимо Доминика, существа: – Поздравляем с совершеннолетием твоей дочери, Каррил, – спокойно и негромко произнес мужчина с самыми длинными волосами из всей тройки, что красивым водопадом спадали на спину, перехваченные сложной заколкой у самых концов на уровне бедер. Отчего-то подумалось, что это не просто аксессуар, а свободная длина, из заколки с заостренными, даже блестящими гранями может причинить серьезный вред здоровью другого существа, о чем мужчине должно быть прекрасно известно. Руки он держал за спиной, а выражение лица было спокойным, величественным, надменным, но в уголках губ мне почудилась злая насмешка, обращенная на моего отца. – Благодарю, – проронил папа бесстрастным, неживым голосом, смотря исключительно на главаря, который стоял в центре своей немногочисленной компании. Второй сопровождающий, с которым я также никогда не общалась, смотрел безразлично и холодно, держался отчужденно и величаво. На лице его застыла маска ледяной брезгливости, словно находиться сейчас в этом месте, среди всех приглашенных нами гостей ему было нестерпимо… мерзко. И третий… по-прежнему с неровно срезанными, взлохмаченными волосами, что свободно падали на плечи с интересом озирался, словно был в этом месте впервые… а после резко обернулся на меня, встретившись со мной взглядом, от которого я вздрогнула. Когда трио мужчин проходили мимо, я не смогла рассмотреть старого друга-знакомого, но сейчас видела, что он изменился. Не могла понять, в чем дело, но понимала, что это – уже не мой друг, которого я запомнила. Черты лица заострились, во взгляде не было привычной рассеянности, и желтые глаза смотрели непривычно пристально. Так, что от его внимания что-то замирало в груди больше обычного и того, что я помнила. Взгляд был тяжелым, который, кажется, пронизывал меня насквозь или… все же прошил? Создавалось впечатление, что он прочел меня, как открытую книгу, заглянув не только в разум, но и в душу. Вынудив вспоминать свои самые страшные и потаенные страхи… секреты и неявные мысли, что гнала от себя все три года. Плечи Ника были ссутулены более прежнего, цвет лица отливал болезненной бледностью, а под глазами залегли лишь первые признаки темных теней, что делали выражение безучастного интереса на лице Ника практически угрозой. Создавалось впечатление, что он зол на меня… Нет, в его желтых глазах читалась почти ненависть. Это шокировало, хотя бы потому, что я не понимала, как один невинный поцелуй может вынудить его так реагировать: злость, досаду, даже брезгливость я могла допустить, хотя и не без собственного сожаления. Могла. Но достойна ли я ненависти? Или мне это только показалось, так как в секунду его взгляд уже совершенно ничего не выражал и смотрел он куда-то в сторону, вновь уйдя в свои собственные мысли, совершенно не связанные с этим реальным миром. За собственными размышлениями я не заметила, как отец что-то вновь обсуждал с главарем беловолосых, а после они решили удалиться из зала. – Праздник продолжается, – оповестил отец громко и выразительно посмотрел на музыкантов, что, переглянувшись, начали неуверенно играть ненавязчивую мелодию, возвращая в зал некое подобие жизни, за которым вновь послышались разговоры и шепотки. Я с тревогой и почти страхом смотрела вслед отцу, что сошел с подиума, уловив его взгляд на меня, брошенный через плечо. И от этого взгляда душу сковал лед от предчувствия… странного, непонятного, но почти обреченного, будто этот взгляд был прощальным. Отчего-то появилась стойкая ассоциация со смертниками, что перед плахой смотрят на своих родных и, вообще, на жизнь, прежде чем покорно принять неминуемую смерть. Контраст между гнетущим молчанием и возобновившимся ровным гулом гостей был столь ошеломительным, что еще несколько мгновений растерянно осматривалась, думая, что мне лишь померещился приход беловолосых. Неосознанно двинулась в сторону скрывшегося со спутниками из зала отца, в яростном, почти обжигающем желании догнать его и… и что? Попросить его не уходить и прогнать этих существ? Потребовать с папы, наконец, рассказать, что беловолосые делают в нашем доме, какие дела связывают отца с этими… монстрами? Я вспомнила, что мою руку по-прежнему держит очередной партнер из танцевальной карты, лишь тогда, когда он прокашлялся, а после слегка сжал мои непослушные пальцы в своей ладони. – Что? – едва не вскрикнула я испуганно, повернувшись к мужчине. Тот смутился моей реакции и сконфуженно промямлил: – Танец… Нас, кажется, прервали… Пока я смотрела на него, пытаясь вспомнить, откуда он вообще взялся, и как бы его туда опять послать, как на наши сцепленные руки легли обнаженные, длинные пальцы без перчаток, которые открывали длинные ногти, по форме напоминающие звериные когти. Мой предполагаемый партнер неожиданно вскрикнул и отнял свою руку, прижав ее к груди, чтобы со страхом и изумлением посмотреть на появившегося словно из ниоткуда Доминика. – Кажется, я успел на начало танца? – устало и немного потерянно, то ли спросил, то ли утверждал Ник, рассматривая мужчину перед собой тем самым взглядом, словно раздавленного жука на окне. Мужчина не ответил, чем, кажется, утомил беловолосого. – Чего-то ждешь? – поднял Ник бровь, отчего мужчина побледнел лишь сильнее и судорожно тряхнул головой, затем, не прощаясь, просто скрылся в толпе гостей, что сплотились друг к другу, образуя полукруг в центре которого были лишь мы с Ником. Доминик моргнул, словно вспомнил о чем-то, и повернулся ко мне, не оставляя сомнений, что вспомнил… обо мне. – Потанцуем, – беспардонно оповестили меня, не особо спрашивая моего желания… как всегда. Для этого мужчины все одно: что позвать танцевать, что «пригласить» на крышу. Не церемонясь, он ухватил меня за локоть и рывком прижал к себе, ловко вписываясь в ритм мелодии. Воздух выбило из легких не только от удара о худощавую, но невозможно твердую грудь, сколько от ошеломления, учитывая, что прежде Доминик не позволял со мной такой близости никогда и прикасался ко мне лишь по особой надобности. Наиболее близко было один единственный раз, когда он «преподавал мне урок», отправив к лекарям. Когда же я попыталась изменить это и сблизиться, он показал свою истинную сущность и сломал мне ребра, едва не убив, после чего пропал на три года… чтобы вернуться, как ни в чем не бывало, словно и не было ничего, как и той пропасти, что образовалась за эти годы злости и тоски. Сцепив до боли челюсти, я попыталась проявить нрав, отстраниться хоть ненамного, чтобы был маневр, увеличивающий вероятность вырваться и отправиться к отцу. – Не дергайся, Птаха. Твои трепыхания бессмысленны. – Пусти! – всхлипнула я и охнула, ощутив, как затрещали кости в моей кисти, которая находилась в хватке Ника. – Доминик, прошу, пусти. – Знаешь, что у вальса очень много вариаций? Почти у каждой расы, народа и цивилизации вальс в той или иной форме присутствует в списке обязательных и традиционных танцев? – словно узнал забавную шутку, посмотрел он мне в лицо, но хватки на моих пальцах не расслабил. Напротив, следом затрещали и ребра, отчего пришлось закусить губу, чтобы не закричать. – Ник, прошу тебя…– смогла я прошептать, прогоняя предательские слезы, но не боли, а давящего чувства безысходности. – Зачем ты это делаешь? – сквозь зубы спросила я, чувствуя, как к горлу подступает паника и сопутствующая ей ярость и злость. – Ты так ничему и не научилась. Ни манерам, ни танцам, ни умению делать необходимые выводы, – тоскливо прокомментировал Доминик и… ослабил хватку, позволяя нормально вздохнуть. И все это не сбиваясь с шага ни на секунду. – Что, по-твоему, я сейчас делаю? – Ты задерживаешь меня, – прошипела я, смотря со злостью в красивые, невероятные и печальные глаза. – Но для чего? С какой целью? – Чтобы не позволить мне добраться до отца. – Близко, но неточно, – вздохнул беловолосый. – Во-первых, я соскучился и имею полное право считать этот танец – компенсацией этих трех лет. – Поэтому мне чуть ребра не сломал? Опять! – не без яда уточнила я, давая понять, что уже не та наивная и преданная девчонка, которая готова была терпеть все его выходки, следуя за мужчиной хвостом. – Мне нравится, как ты кривишься, – без тени смущения, уверенно кивнул Доминик. – Во-вторых, с болью человеческий, да и любой другой, мозг работает с ускорением, быстрее усваивая информацию. – Это что, очередной урок? После того, как мы расстались? Не думаешь, что я не желаю ничему у тебя учиться? – Надменность и заносчивость, коими ты обросла за эти упущенные годы, мне не нравятся, – задумчиво и даже обиженно заявил Доминик. – Твои родители плохо повлияли на тебя, как и ты, не желая слушать мои уроки и предпочтения. Теперь все будет очень медленно… слишком… – вздохнул он, поджав губы и нахмурившись. – Семь лет упорной дрессировки насмарку… – О чем ты? – растерялась я, с тревогой предчувствуя новый виток неприятностей. Вместо ответа мужчина замер и беззвучно пошевелил губами. Я не могла сказать с уверенностью, но мне показалось, что это был обратный отсчет. – Ты уже научилась летать? – моргнул он, спросив меня как бы невзначай. Толком не дав обдумать это, мужчина оттолкнул меня от себя, будто я ему надоела, развернулся и просто молча ушел, не оборачиваясь более ни на кого. Несколько секунд я потерянно смотрела ему в спину, но затем вспомнила о своем желании и, расталкивая гостей, с кем еще недавно была самой любезностью, продирала себе путь к выходу из зала, в коридор, что вел к кабинету отца. – Ты куда-то собралась, Аннабель? – остановил меня строгий голос матери перед тем, как я оказалась у двери, ведущей в коридор. Я обернулась на маму, разглядывая ее красивую, гордую, даже величественную фигуру. Казалось, ее ничего не может смутить. Так казалось, но я видела, как напряженные ее красивые, изящные пальцы, давая понять, что и она нервничает. Осталось лишь понять, что именно ее смутило: появление незваных гостей, их странный уход с отцом или мое самовольство и несоответствие образу прилежной наследницы? – Я хочу увидеться с папой, мама, – стараясь говорить спокойно и с расстановкой, призналась я. – Исключено, – категорично отказала она мне, строго прищурив красивые голубые глаза. – Твое место здесь. Это твой праздник! – Серьезно? – впервые за несколько лет осмелилась я дерзко перебить мать и посмотреть с вызовом. – Как по мне, это чей угодно праздник, но точно не мой. – Я не потерплю этой дерзости, – понизила она голос. – Тебя что, совсем не смущают эти существа? – посмотрела я в лицо матери, в глазах которой заметила нервный блеск и даже испуг. – Тебе ведь тоже страшно! Почему ты бездействуешь? – Тебя это не касается, Аннабель, – коротко оборвала меня мать, а по ее лицу прошлась судорога. – Делай то, что от тебя ждут. Твой отец, я и все эти люди надеемся на тебя. Сегодня ты официально примешь все возложенные на тебя полномочия. – Сегодня? – изумилась я и даже отшатнулась в шоке. – Почему так скоро? У меня был еще месяц на подготовку. – Сегодня. Они так решили, – глухо поведала мама и на секунду опустила взгляд, скорбно поджав губы. Из ее груди вырвался судорожный вздох, но момент был упущен и она быстро надела свою обычную маску светской невозмутимости. – «Они»? – эхом повторила я с недоверием и острой надеждой на то, что ослышалась, посмотрев на мать. – Оставим этот неуместный спор. На нас уже смотрят, – одернула она меня. – Насколько я помню, у тебя еще половина списка партнеров для танца так и остались без внимания именинницы. Займись своими обязанностями и не лезь в дела отца, Аннабель. Это не твоя забота.