Глава 1 Три года спустя... ...– Добро пожаловать домой, Птаха, – услышала я нежное и, как всегда, издевательское, стоило только ступить в уже знакомый зал... Воспоминание былых лет было столь стремительным, что на мгновение перехватило дыхание, но отпустило также быстро, не позволяя забыться о здесь и сейчас, хотя место метки в районе ребер неприятно заныло. Я все еще держала умирающего ребенка на руках, прижимая к своей груди и смотря на ненавистное место сквозь пелену подсыхающих слез бессильной злости и отчаяния. И сейчас же пыталась осознать, что уже закрывающийся портал отгородит меня от внешнего мира, запирая в этой «клетке» навсегда. Ведь выбраться из нее вновь мне уже никто никогда не позволит. Но тут портал заискрил по краям, и из узкой воронки в последний момент выскочил черный силуэт, что со скрежетом и высекаемыми искрами затормозил на каменном полу, а затем смазанной тенью кинулся в сторону Доминика… чтобы замереть на месте, принимая облик полутранформированного вампира, удерживаемого невидимой силой беловолосого чудовища, которому для этого даже не потребовалось шевелить бровью. Я почти забыла, насколько Доминик силен. – Я думал, у тебя должно было хватить ума, чтобы отступиться и сохранить собственную жизнь… – склонив голову к плечу, тоскливо прокомментировал Ник появление Рэдоя, рассматривая его со скучающим интересом. – Они… мои… – с трудом, почти не дыша, от давящего на тело со всех сторон воздействия чужой воли, прохрипел Гэврил. В ответ Ник лишь полубезумно улыбнулся, что, как мне было известно, предвещало его срыв. Чего я сейчас позволить категорически не могла. И не только потому, что это грозило колоссальными разрушениями и угрозой жизни всех здесь присутствующих. Меня сейчас интересовало только две вещи – жизнь ребенка и моя жертва, которая не должна стать напрасной! Стоящий невдалеке Таш занервничал и ощерился, интуитивно приготовившись защищаться, а воздух вокруг завибрировал. – Доминик! – громко и резко позвала я, напряженно посмотрев в практически оскалившуюся маску существа, который лишь отдаленно походил на человека, утратив привычный ангелоподобный образ. Существо резким, нечеловеческим движением обернулось и пристально впилось взглядом в мое лицо. – Ты обещал спасти жизнь мальчика. Я требую от тебя выполнения условий, за которые я заплатила честно, – процедила жестко и отчетливо, зная, что прояви я сейчас хоть толику неуверенности, и монстр нападет. Мои слова, к счастью, дошли до сознания Доминика прежде, чем его разум поглотила ярость. Демоническая маска стала пропадать, возвращая ангельски прекрасные черты того, кто был опасней всех на свете. – Дом! – послышался еще один голос, мне незнакомый, и в просторное помещение из бокового коридора быстро вошел неизвестный мужчина, с такими же белыми волосами, как у Доминика, но коротко остриженными. Одежда его была странной и никогда мною невиданной, как и сам мужчина, который без злости или недоумения посмотрел на нашу шайку и сконцентрировался лишь на хозяине данного места. Но в его поведении не было ни раздражения, ни злости, только тревога за Доминика, что поразило больше всего. – Что происходит? – после его взгляд перешел на меня, отчего он сначала нахмурился, а после, кажется, удивился. – Ты нашел ее, – отметил он удовлетворенно. И, наконец, внимание незнакомца привлек мальчик, что безжизненно замер на моих руках. И вот тогда я впервые на моей памяти увидела эмоцию, что таким, как эти существа, никогда не была присуща – волнение и переживание. – Ребенок умирает! – тревожно оповестил он, резко обернувшись к Нику. – Верно, – уже спокойно подтвердил Доминик, и небрежно пошевелил запястьем, отчего все еще рычащего от боли и ярости Рэдоя отнесло к стене, буквально впечатывая того в камень. Послышался мерзкий хруст ломающихся костей и хлюпающий звук разорванных органов. – И умрет, что вероятно. – Что?! – вместе с незнакомцем, который просто переспросил, закричала я. – Ты обещал, что, если я пойду с тобой, ты спасешь ему жизнь! Жизнь за жизнь, Доминик! – ощущая новый виток ярости, выкрикнула я. – Просто непростительная невнимательность. Я никогда не говорил, что спасать его стану я, – слабо и небрежно пожал он плечами, безучастно заглядывая в мое лицо с полуулыбкой, которая могла означать что угодно, но никогда то, о чем бы я думала. – Я говорил, что это сделаешь ты. Но ты, как всегда, слышишь лишь то, что тебе удобно. Горделивая, избалованная девчонка… – У меня нет таких сил! – покачала я головой, падая на колени от резкого головокружения и обрушившегося чувства безысходности и отчаяния. Я вновь повелась на уловку и угодила в ловушку. Он прав: я — отвратительная ученица, учитывая, что так и не научилась на собственных ошибках прошлого. – Как ты мог так меня обмануть? – прикрыла я глаза, в последний раз крепко прижимая к себе уже практически бездыханное тельце. – Вздор, – непривычно резко оборвал он мое самобичевание. Резкость его тона была равносильна пощечине и именно такой эффект произвел на меня, вынудив вскинуть лицо и пораженно распахнуть глаза. – Единственный, кто здесь кого и обманывает, так это ты себя! – Строго посмотрел он на меня. – Я говорю, но ты не желаешь слушать. Такая же ограниченная, слепая и глухая пустышка, способная лишь жалеть себя, какой и была прежде, – брезгливо выплюнул он со злостью и пренебрежением. Эмоции на его лице были такими редкими, что сейчас поразили меня больше самих слов. – Во мне нет такой магии… – упрямо процедила я, смотря на мужчину снизу вверх. – Тогда, почему они мертвы, а ты нет? – птичьим движением склонил он голову к плечу, чем, как и своим вопросом, сбил с толку. – Я говорил, что ребенка можно спасти. Но если ты хочешь это сделать, пора бы начать действовать. Он умрет, и эта смерть будет только на твоей совести. Лишь потому, что ты не пожелала слушать, теша себя своей запоздалой ненавистью ко мне и жалостью к собственной шкуре, – выплеснул он эти обвинения, а после резко выпрямился, словно сказал все, что хотел, и не видел больше необходимости продолжать этот спор. – Дом, – попытался вмешаться незнакомец, но один взгляд Доминика заставил его отступить и напрячь челюсть, отчего на красивом лице заходили желваки. – Это не наша проблема, Демьян, – холодно и безжалостно произнес Доминик, безразлично отвернувшись и от мальчика, и от меня. – Я запрещаю приближаться к ней. Пусть смотрит, как этот ребенок умирает. Быть может, это будет достаточным уроком, который она, наконец, усвоит. Иначе она не понимает. А если не поймет и этот… – начал он, но не закончил свою угрозу, которая была более громкой, чем могли быть слова. Но я вновь ошиблась. – Тогда я избавлюсь и от вампира. Затем от ибрида, – послал он мне маниакальную улыбку. – И так до тех пор, пока не уничтожу всех, кто хоть немного дорог ей. – Это жестоко, – не смолчал незнакомец, так не похожий на привычных… монстров, таких, как Доминик. Этот мужчина был… человечным, что не укладывалось у меня в голове и рвало стереотипы. – Этот урок будет стоить жизни ребенка! – произнес он, словно и не слышал остальной части обещания Доминика. – И это будет не на моей совести, – отвернулся Дом, делая шаг в сторону и собираясь покинуть холл. – Она ошибочно считала мои уроки жестокими, но на самом деле даже не подозревает, что на самом деле – жестокость. – Доминик! – выкрикнула я, чувствуя, как дышать становится невыносимо больно от переполняющих чувств страха и отчаяния. От понимая, что он сейчас действительно просто уйдет, но так и не поможет. Еще больнее делало осознание, что во всем этом несправедливом мире, помочь может только он. Чего он делать не желает, а заставить… убедить… даже просто молить – не поможет. – Доминик! Будь ты проклят, ублюдок! – закричала я срывающимся голосом. – Я не знаю, что делать! Лживая тварь! – рыдала я, опустив мальчика на пол, чтобы увидеть, как жизнь ускользает. Осталась лишь капля тепла, которая вот-вот растворится… – Прошу… Молю тебя… помоги! – сдалась я, вскинув голову, но единственное, что увидела, как мужчины покидают портальный зал, безучастные к моим крикам. За ними, пытаясь вырваться из магических силков, ведомый невидимой нитью, следовал Рэдой, плывя по воздуху и следуя чужой воле. Ему не позволили даже бросить последний взгляд на сына… Таш растерянно переминался с лапы на лапу, смотря то на меня, то на своего хозяина, который отдал приказ идти за ним. Он ступил ко мне, но ледяной приказ, сказанный звучным голосом, остановил ибрида: – Я сказал не приближаться к ней! Вы все равно не поможете. Бросив на меня затравленный и виноватый взгляд… ибрид отвернулся. В схватке за преданность Таша победил его хозяин, и грудь вновь сдавило разочарование и боль очередного предательства. Судорожно, в отчаянной попытке наложила руки на место на узкой грудке, где еще теплились крохи жизненных сил, в глупой и бестолковой попытке удержать их на месте, понимая, как это бессмысленно. Ничто физическое не способно это сделать и сколько бы я ни лила слез, это не спасет и не поможет. – Пожалуйста… пожалуйста… – шептала я, попеременно накрывая руками тело мальчика, в какой-то одержимой и остервенелой попытке сделать хоть что-то. – Вернись! – вновь закричала я, понимая, что Доминик уже, наверняка, ушел, так и оставаясь глухим к моим просьбам, в жестоком и необъяснимом желании наказать, проучить таким страшным, чудовищным способом… – Ненавижу… ненавижу тебя! – рыдала я, уже понимая, что все было напрасно. Все. Я вновь вернулась к тому, с чего все началось, но теперь с полным осознанием, что мой кошмар уже не закончится… Коллекционер не позволит. Как и не позволит умереть, пока сам этого не захочет… – Ненавижу… – выдохнула я и задохнулась, чувствуя, как что-то изменилось. Горло опалило раскаленным воздухом, зрение размылось, а после стало таким резким и пульсирующим, отчего захотелось кричать в боли и страхе. Кости завибрировали, а бегущая по венам кровь начала стремительно нагреваться. Даже с вынужденно закрытыми глазами я все перед собой видела… или просто знала. Касающиеся мальчика ладони отчетливо улавливали, где самый теплый участок тела, а ускользающая жизнь внезапно стала ощущаться физически, как льющаяся кровь… В испуге отскочила и распахнула глаза, тяжело задышав и смотря на свои руки, которые сейчас светились слабым, почти угасающим свечением. – Нет… не-е-ет! – завизжала я в бешенстве и ярости, понимая, что момент упущен, и проблеск той самой магии, о которой толковал Дом, исчерпал себя или, что вероятнее, я вспугнула его своей реакцией и потерей концентрации. А как вернуть все назад я не знала. – Доминик! Помоги! Я не знаю, как это работает! Прошу, я не знаю, как сделать это снова! – смотрела я на свои трясущиеся руки, а после жмурилась, пытаясь вновь воззвать к силе, которую не понимала. – Доминик! Я буду слушаться тебя! Я стану самой покорной, только скажи, что я должна сделать! – позвала, но так и не дождалась ответа. В пустом помещении были только я, почти мертвый мальчик и мое отчаяние. – Ну же! Ну! – рычала я сквозь зубы, сжимая и разжимая кулаки, до боли впиваясь ногтями в кожу, в надежде, что «это» появится снова. Даже не смотря в ту сторону, я поняла, что не успела… на первый взгляд ничего не произошло, ребенок и без того практически не дышал, а сердце билось так редко, что отсчитывать удары было бессмысленно. Я просто ощутила, что жизнь ушла… передо мной лежал уже мертвый трупик того, чью смерть я не хотела допускать, жертвуя своей жизнью и свободой, хоть и призрачной. Но все это оказалось бессмысленно. – Нет! – завизжала я и кинулась на тело ребенка, открыв его рот и делая искусственное дыхание, а после нажимала на грудную клетку в надежде вновь запустить маленькое сердечко. – Нет! – остервенело нажимала я на грудку, рискуя сломать маленькие ребра, а после вновь дышала, внутренне понимая, что уже ничего не поможет. – Нет, нет, нет, не-е-ет! – невнятно бормотала переходя на крик. В отчаянной попытке надрезала собственное запястье о нож, который у меня никто не отобрал, и приложила рану ко рту мальчика, но реакции, закономерно, не было. Слезы текли по лицу, а я понимала, что надежда ускользает, как и силы, вместе с густой кровью, которая сейчас казалась горячей. Очень горячей. Перед глазами пролетели события последний дней: страх, злость, отчаяние, ярость, обида и боль. То, чем были пропитаны эти дни… месяцы… вероятно, годы… Я лгала, изворачивалась, терпела, нападала и убивала лишь бы не оказаться здесь, в этом месте, рядом с тем, кого ненавидела всем своим разумом… Того, кто меня однажды уничтожил. И все же заключила сделку, цена которой оказалась неимоверно велика, особенно, когда выяснилось, что взамен я не получу ничего. И все напрасно. Передо мной труп ребенка, а я вновь в клетке у зверя, для кого не более, чем игрушка. Забавная и поразительно живучая, отчего меня можно было ломать из раза в раз, но так и не дать уйти навсегда. Пусть даже этот уход будет означать – смерть. От злости и клокочущей ярости хотелось кричать, срывая голос. Что-то внутри ломалось, зудело и приносило невыносимую боль, отчего пришлось обхватить голову руками, впиваясь ногтями в кожу, в надежде прекратить этот рев, что оглушающее звучал в сознании. Болезненный ком сжал горло, перекрывая поток воздуха, и я, раздирая глотку ногтями, повалилась на пол, в секунды, то проваливаясь в небытие, то резко возвращаясь к реальности, сквозь агонию боли наблюдая, как мир меняется… Мгновение – и зрение, хоть и мутное, но родное, человеческое, а через секунду я вижу лишь силуэты и окутывающую их энергию, такую живую, теплую, тягучую. На этом фоне отчетливо выделялся совершенно безжизненный трупик маленького существа, которого не сумела спасти, и чего-то большого, массивного, страшного и опасного, что пряталось в тени, там, где люди не могли видеть. И оно надвинулось на меня, отчего я попыталась шарахнуться в сторону, но новый приступ обжигающей боли сковал тело, а меня уже трясло в судорогах от нехватки воздуха. Я не увидела уже ничего, а то, что видела, приняла за галлюцинации, прежде чем решить, что это и есть конец. Не успев подумать, хорошо это или плохо, меня что-то словно ударило в ребра, и глотку обожгло долгожданным кислородом, а «ком» провалился, но лишь для того, чтобы сдавить грудь, начав распирать ее, словно она вот-вот взорвется. Внутри разжигалось пламя, которое плескалось в легких и животе, как расплавленный металл, который вновь начал растекаться по телу, снижая давление и концентрацию, принося долгожданное и такое желанное облегчение. Этого момента хватило, чтобы найти в себе силы подняться на руках и осмотреться. Руки вновь сияли, и свечение усиливалось с каждой секундой. Толком еще не зная, что хочу сделать, приблизилась к телу мальчика и положила ладони на его грудь. От моего прикосновение все еще безжизненное тело вздрогнуло, и я вместе с ним. Стоило отнять руки, увидела, как место, к которому я прикасалось – нагрелось, а новое, немного рассеянное зрение уловило слабые потоки «тепла», что стали стремительно испаряться без моего контакта. Приложила ладони вновь, на этот раз одна на другую, мысленно надеясь, что одного моего волевого желания хватит, чтобы вернуть жизненные силы на место, раз уж они каким-то невероятным образом все же стали образовываться над трупом вновь. Тело под моими ладонями задрожало, а затем стало нагреваться. В какой-то момент тельце мальчика выгнулось, зеленые глаза с налившимися кровью белками раскрылись, а из распахнутого ротика с отросшими клыками вырвался сиплый хрип. Не успела обрадоваться или поразиться, как мальчишка передо мной стал биться в судорогах и кричать, извиваться, словно пытался вырваться. Но это перестало иметь значение. Мой собственный жар перестал чувствоваться так остро, напротив, мне стало холодно и хотелось согреться. Я просто не отдавала себе отчета, что происходит, где нахожусь, мне хотелось… тепла… И единственным его источником оказался мальчик. Отстраненно замечала, как сияние на моих ладонях начало искрить, а рубашка на груди ребенка тлеть. Я заворожено наблюдала, как тонкие ручейки «тепла», стали подниматься по моим пальцам, ладоням, пока я совершенно не обращала внимания на крик мальчика, по чьему лицу текли уже только слезы, смывая кровавые потеки. Азатем я встретилась с зелеными глазами, полные боли, ужаса и паники, так походившими на мои в свое время, когда разочаровалась в ком-то, кому так наивно доверилась. Я отшатнулась резко, отрывисто, перекатилась по полу подальше и только после этого увидела, как обожженного малыша с уродливыми волдырями по всей груди, по форме напоминающими мои ладони, невидимая сила поднимает вверх, прежде чем материализоваться тем странным беловолосым Демьяном, который все же ослушался Доминикака и вернулся. Он прижал к себе плачущего мальчика, посмотрел на меня тяжелым взглядом, а после молча растворился в воздухе вместе с ребенком. Тем временем я опустила взгляд, чувствуя что-то неладное: мои руки горели, и языки пламени поднимались от ладоней, к локтям, перекидывались на туловище. Сколько я ни пыталась его сбить, он разгорался лишь сильнее. Оперлась на каменный пол и с ужасом поняла, что и он начинает гореть! Огненными ручейками пламя распространялось по всему помещению, пока я сама даже не ощущала боли. В какой-то момент я поняла, что нежусь, купаясь в этом пожаре, более не боясь, что сгорю. Разум вновь начал предавать меня, принося вместо себя желание тепла. Того, что давало мне пламя – было недостаточно. Оно пожирало одежду, ревело в каменном помещении, но не приносило облегчения, заставляя меня желать, чтобы огонь поглотил больше пространства и более не затухал. В какой-то момент я поднялась на ноги, не обращая внимания на полностью сгоревшую одежду на мне и счастливо, пьяно засмеялась, чувствуя себя.. живой, целостной и более не одинокой. Лишь что-то навязчивое, но невнятное не давало предаться полному восторгу. Я слишком поздно ощутила опасность и не сумела среагировать.