Олигархиня Колонкова после той встречи в ее квартире на Спиридоновке больше на горизонте не появлялась. То ли охладела к идее о собственной книжке, то ли глубоко переживала гибель дочери, то ли считала Богоявленского в чем-то виноватым. Он позвонил ей сам и долго ждал, чтоб ответила. Наконец она откликнулась. – Елизавета Васильевна, мне срочно и непременно надо с вами поговорить. Об убийствах вашего зятя и дочери. Так как я под домашним арестом, приезжайте, пожалуйста, ко мне. В любое удобное для вас время. Они договорились на завтра на семь вечера – очень скоро для столь занятой особы. Значит, одной из самых богатых женщин страны стало любопытно, что он хочет ей поведать. В назначенный срок Колонкова появилась на пороге, но не одна. Вместе с ней пожаловала ее старшая внучка – Лиза-младшая. Подобного поворота поэт не ожидал. Сохраняя гостеприимную мину, он пропустил обеих благородных дам в крошечную прихожую. Конечно, квартира его была далеко не столь роскошная, как обиталище богатейки, но стыдиться ему нечего. Он пригласил бабушку и внучку пройти в гостиную. Там он заранее сервировал чай на две персоны – но теперь сбегал на кухню, принес еще одну чашку и десертную тарелку. Потом – разогретый заварочный чайник. – О, зефирчик! – непосредственно воскликнула девочка, оглядев стол. – Обожаю зефир! – Лиза! – строго заметила бабушка. – Помни, что сказала Юлия Геннадьевна: не налегать на сладкое. – И пояснила поэту: – Мы танцами занимаемся. – От одной штучки ничего не случится. – Вы нас извините, Юрий Петрович, что приехали вместе… – начала Колонкова. Девочка ее перебила: – Это я, я уговорила бабушку, чтобы она взяла меня с собой! Мне так нравятся ваши стихи, Юрий Петрович! Я восхищаюсь вами! – Да, но я собирался поговорить с вашей бабушкой о вещах, которые совершенно не предназначены для детских ушей. – Ничего! Я уйду в другую комнату. Здесь же есть еще хотя бы одна комната? Или, на худой конец, кухня? Я надену наушники и буду слушать музыку. И еще читать – вы же мне дадите какой-нибудь сборник ваших стихов? Лучшее, избранное? – Договорились. Богоявленский разлил чай. – А о чем вы собираетесь говорить? – полюбопытствовала Лиза-старшая. Поэт бухнул без обиняков: – Я хотел вам рассказать, кто убил вашего зятя и дочку. – Как интересно! – округлила глаза девочка. Скулы ее между тем почему-то покраснели, а к глазам подступили слезы. – И у вас есть доказательства? – вопросила Колонкова. – Или только догадки? – Догадки. Но они более чем весомые. – Кто же, кто же, кто же? – подалась вперед Лиза-младшая. – Скажите, скажите! Нам так интересно. Ну, кто? «Какого черта, – подумал он. – Все равно ей сразу же станет известно. А сейчас есть прекрасная возможность проследить за реакцией». И он сказал, глядя прямо на девочку, в стиле Порфирия Петровича из «Преступления и наказания»: – Как кто? Вы, Лиза, и убили-с. Сцена смешалась. Колонкова стала грозно приподниматься. – Да что вы такое говорите?! А девочка, услышав столь грозное обвинение, вдруг обхватила голову руками, потом закрыла ими лицо и бурно заплакала. И сквозь поток слез прокричала: – Нет! Нет! Нет! Это не я! – Вы сошли с ума! – проревела Елизавета Васильевна. А поэт стал увещевать девочку: – Я не сделаю вам зла. И никому вас не сдам. Понимаю, что у вас не было другого выхода. Но Лизонька-младшая только мотала головой, закрыв лицо руками, и бормотала: – Это не я, это не я. – Перестаньте клеветать на ребенка! Что вы творите! Да я вам голову оторву, изжарю на медленном огне! Но поэт, невзирая на вопли Колонковой, обращался только к девочке: – Признайтесь во всем, и вам сразу станет легче. Все пройдет. И никто вас не накажет. Ни бабушка, ни кто другой. – Я не могу больше! – выкрикнула девочка-подросток, оторвав руки от своего лица, а потом, захлебываясь в слезах, прокричала: – Да, это я, это была я! Бабушка кинулась к ней, стала обнимать и целовать залитое слезами лицо. – Да что ты, мое сердынько. Да не убивайся ты. Дядя просто шутит! – А между утешениями бросалась на хозяина: – Что за бред вы тут несете! Как можно пугать ребенка! Да вы просто сумасшедший. Вас надо в смирительный дом отдать! Душераздирающая сцена продолжалось еще несколько минут. Но девочка, сквозь слезы и всхлипывания, бормотала: – И ничего он не сумасшедший! Это я, я во всем виновата. Я их обоих убила! Андрея, а потом маму! Наконец истерика закончилась. Колонкова-старшая напоила девочку валерианой, а потом увела в спальню Богоявленского. Долго с ней сидела, они о чем-то шептались. Потом Лиза-младшая наконец уснула, а Елизавета-старшая – потрясенная, подавленная – вышла наконец в гостиную. – Вы жестокий человек! – отчитала она его. – Негодяй! Вы не должны были говорить ей это! Прямо в лицо! Она же ребенок! Поэту хотелось возразить, что этот ребенок совершил два хладнокровных убийства, в которых сознался, – но оставил свое мнение при себе. – Давайте, рассказывайте. Что вам от меня надо? Деньги? Вы же понимаете, что я никогда не позволю, чтобы мою Лизочку хоть в чем-то официально обвинили. И я заткну вам рот тем или иным способом, так и знайте! – Я бы попросил мне не угрожать. Лучше б сказали спасибо, что я к вам постучался, а не прямиком к следователю Поджарову. – Ладно, к делу. Цена вопроса? – Никакой особой цены. Я надеюсь только, что, когда вам вернут после следствия вещи вашего покойного зятя, вы подарите мне тот самый перстень, который сняли с его пальца и подложили в мои вещи. – И это все? – Да, это все. – Хорошо же. Если все пойдет благополучно, вы его получите. – Договорились. – А теперь поведайте мне, откуда взялись ваши подозрения? С чего вы вдруг решили, что девочка замешана? Богоявленский подумал, что миллионерша проявляет интерес не просто так. «Она понимает: коль догадался я, могут и другие. И она не желает, чтобы кто-то повторил мой путь. Планирует уничтожить все возможные улики и замести любые следы. Хорошо же. Я не против. Тоже не готов, чтобы двенадцатилетнюю девочку карали и распинали». И он начал: – Я думаю, все началось год, полтора назад. Старшая внучка ваша – девочка милая, кокетливая, хорошенькая. Они проводили много времени с вашим зятем. Даже на съемки вместе ездили, так ведь? Она им восхищалась… В итоге, если бы ваш зять давал показания в суде, я думаю, он бы сказал, что девочка сама его соблазнила… А как там было на самом деле – полагаю, с ней предстоит серьезно поработать детским психологам… А вам уж точно не надо выяснять у нее никаких подробностей… Я же особые между ними отношения заметил в тот самый вечер на дне рождения Грузинцева. Ваша внучка, думая, что никто не видит, однажды взглянула на своего отчима – и в одном взгляде перемешалось многое: и боль, и ненависть, и затаенная злоба, и горечь, и своеобразная любовь. Просто на отчима так не смотрят. – Ну, взгляд к делу не пришьешь, – с удовлетворением заметила Колонкова. – Ваша внучка очень талантливая и образованная девочка. Я не знаю, она ли надоумила вашего зятя приобрести пушкинский перстень (или вашу дочь, чтобы она потом зятю его подарила). Но факт тот, что Лизонька – единственная, наверное, из всей вашей семьи, кто знал, что это за печатка и какова ее судьба. Во всяком случае, она прочла мою статью, посвященную кольцу, в глянцевом журнале. И когда я появился у вас на горизонте, решила связать меня с тем кольцом и в итоге подставить. – Тоже недоказуемо. Богоявленский не стал говорить, но тот самый журнал «Аристократ» с его давней статьей о перстне, валявшийся в будуаре Влады, многое ему рассказал. Как и переписка в вотсапе между Елизаветой-старшей, ее дочерью и Лизой-младшей, которую он мельком увидел в компе в день убийства вдовы. По тем диалогам явно было заметно: с Лизонькой что-то не в порядке. Он продолжил о другом: – Лизонька – единственная из всех присутствовавших на дне рождения Грузинцева, кому не делали, в поисках следов яда, смывы с кистей. Эту информацию мой адвокат подтвердил. Как говорится, надо исключать невозможное. Значит, аконит в чашку отчима попал именно из Лизиных рук. – Не провели следаки экспертизу с Лизой, значит, упустили, – довольно заметила Елизавета Васильевна. – Поезд ушел, фарш не провернешь назад. Поэт развел руками: «Мол, не могу не согласиться», – и продолжил: