Было довольно очевидно, что содержание лекции разжевывалось, объяснялось простыми словами для широкой аудитории. Уильямсон говорила о том, как по системе действий можно определить тенденции, о попытках вычленить из огромного массива данных, который выглядит как полный хаос, связи между вещами, сведения о том, что было причиной, а что – следствием. Она медленно торила путь, говорила певучим голосом, в глазах ее почему-то было смущение, пока она приводила примеры из разных областей: вирусные эпидемии, голосование на референдумах, языковой анализ поиска в интернете. Обмены или приступы прямо не упоминались. В некоторых частях лекции она слишком часто моргала – волновалась и избегала смотреть в камеру. В те редкие моменты, когда она все же смотрела в камеру, между объяснениями о статистических дополнениях к дефектным базам данных и еще одним трехмерным графиком, который отражал тенденции движения пешеходов в часы пик в мегаполисах мира, было очевидно, как велика разница между ней и Тамар. Кармен Уильямсон была мягкой, как сливки, которые томно расплываются по сладкому профитролю. Тамар была как жареный миндаль, который взрывается у вас во рту, и вы неожиданно для себя обнаруживаете внутри орешка каплю меда. Уильямсон состояла из окружностей и дуг, Тамар – из углов и выступов. Наблюдать за Уильямсон – как смотреть в светлое прозрачное озеро, настолько прозрачное, что можно увидеть точку где-то на дне, в глубине, в которой пузырится раскаленная лава. Тамар была как большой ворох веток и колючек – только если вы наберетесь терпения и будете тихо ждать, вам удастся услышать, как внутри щебечут три птенчика, ждут, пока мама снова будет их кормить. Тело Кармен не особенно подходило Тамар – вдруг я это заметил. И все же действительность сильнее, чем то, что должно быть, и уже сейчас было видно: после того как Тамар оставила попытки двигаться как Кармен, ее угловатая душа стала делать движения Кармен более острыми – локти, подбородок, уголки глаз. Когда Тамар открыла рюкзак, который я принес, и своими резкими движениями стала вынимать оттуда бумаги, что-то во мне радовалось тому, как ее душа сливается с новым телом, но одновременно я сожалел, видя, как из этого тела уходят жесты Кармен. – Что мы, в сущности, ищем? – спросила она меня, вынимая листы и раскладывая их на кофейном столике. – Понятия не имею, – ответил я, – статьи, интересные примечания, письма, графики. – Вот график, – сказала Тамар и разложила на столе нечто, что выглядело как чертеж высокотехнологичного теннисного мячика. Где-то я его уже видел. Где же? Она вынула из сумки мой внешний диск. – Что там? – спросила она. – Ничего, – ответил я. – Я хотел скопировать туда разные файлы с ее компьютера, но увидел, что было на экране, потом пришла эта журналистка – и я забыл об этом. Спешил сюда. – Вот еще одна статья. – Она вынула скрепленную пачку листков. – Что это значит, черт возьми? «Четырехмерный анализ преобразования Глэйсера при приступах по всему миру»? – Не знаю, но тут есть слово приступ. Может быть, это стоит прочесть. – «Определение точек экстремума тенденций обмена». – Выглядит интересно. – Эта таблица? Заголовок – «Возможные квантовые завихрения при приступах в тысяча девятьсот девяностых – двухтысячных годах». – Нам придется попробовать это прочитать. – «Циркуляр для штатных сотрудников, тема – новые правила парковки. Паркинг „Гольдшмит“»? – На это явно можно забить. Тамар покачала головой и встала: – Я хочу кофе. Тебе принести что-нибудь? И тут в дверь три раза постучали. Мы посмотрели друг на друга. Наш телохранитель. Видимо. Что-то в этих словах нам вдруг показалось странным. – Минуту! – крикнул я. Тамар снова уселась, закусила губу. Я подошел к двери. – Кто там? – снова крикнул я. – Иоганн Себастьян Бах, – ответил мужчина из-за двери. Я посмотрел на Тамар. – О’кей, – сказал я. Глаза Тамар были широко распахнуты. Она отрицательно покачала головой. – Что случилось? – спросил я ее беззвучно, одними губами. Она встала, подошла ко мне, взяла меня за руку и отодвинула немного в сторону. – Нутром чую недоброе, – прошептала она. – Это не твое нутро, – прошептал я. – Может, в этом дело? – Нет-нет, – прошептала она. – Дан? Дан Арбель? – сказал мужчина из-за двери. – Сейчас, – откликнулся я. – Только… подождите секундочку. – Подожди. Мы доверяем ему? – Мы разве не определились? – прошептал я в ответ. – Что тебя напрягает? – Интуиция, так пойдет? – Мы не можем ориентироваться только по инту… – Что-то в нашей беседе меня напрягло. Со Стоуном, – сказала она. – Я хотела поговорить об этом, как только он ушел, но забыла. Что это было? В дверь снова постучали. – Минуту, – крикнул я. Она подняла палец, давая понять, чтобы я замолчал. Закрыла глаза и глубоко вздохнула. – Звонок, – сказала она наконец. – Он не звонил, – сказал я. – Он стучал в дверь. – Звонок Стоуна. Почему мы не слышали звонка, когда он обменялся обратно? – сказала она. – Все время я чувствовала, что что-то там не клеится, но не могла понять, что именно. Когда эта самая Сильвия ушла, а Стоун вернулся в свое тело – почему мы не слышали, чтобы его браслет звенел, как во время двух предыдущих обменов? Я перевел взгляд на дверь. Снова постучали, на этот раз сильнее. Тамар подошла к столу, взяла циркуляр для штатных сотрудников на тему новых правил парковки на паркинге «Гольдшмит» и сложила вдвое. – Скажи, что идешь открывать, – прошептала она мне. – Иду! – крикнул я. Она подала мне знак подвинуться в сторону, а сама прокралась и встала около двери. Она немного приподняла руку, в которой держала сложенную бумагу, – на уровень дверного глазка. У Кармен Уильямсон была красивая белая деревянная дверь, вокруг глазка располагались несколько рекламных магнитов – пиццерии, кафе. Четыре выстрела прошили эту слабую дверь без труда. Да-да. Телохранитель, блин. Твою мать, мерзавец. Дверь задрожала: тот, кто был с другой стороны, стал по ней колотить. Тамар в ужасе попятилась, один листок выпал у нее из рук. Чтобы ворваться сюда, ему нужно будет несколько секунд, не больше, это уже очевидно. Мы оба побежали. – В спальню! – закричал я. Послышались еще несколько выстрелов, замок выбили, он полетел куда-то вглубь комнаты. Что делать, когда ты находишься в квартире на высоком этаже, а кто-то пытается ворваться через единственную входную дверь? Куда именно убегать? Если ты веришь, что в жизни все как в фильмах, то ровно под твоим окном окажется мусоровоз с открытым кузовом, в котором полно мешков мусора, набитых исключительно мягкими материалами, и карниз окажется достаточно широким, чтобы ты мог выйти наружу, пройти по нему, прижимаясь к красно-кирпичной стене, и пролезть через окно к ничего не подозревающей старушке из соседней квартиры, которая сидит и вяжет. В худшем случае окажется, что водосточная труба находится как раз у твоего окна и что ты можешь слезть по ней, потому что стыки между отрезками трубы находятся аккурат там, где ноге удобно держаться. Но мы были не в фильме. Когда я крикнул Тамар бежать в спальню, я надеялся только, что мы сможем закрыть за собой дверь и выиграть несколько секунд. Как мы используем эти несколько секунд, было совершенно непонятно. А вот Тамар, как выяснилось, как раз верила в то, что показывают в фильмах. Она побежала в спальню, я за ней. И тут я остановился. Рюкзак. Документы. Наш шанс понять, кто пытается ликвидировать Кармен Уильямсон. Я побежал назад, в гостиную, схватил рюкзак одной рукой, а другой стал наскоро запихивать в него бумаги, которые мы уже выложили на стол. Я успел застегнуть рюкзак и закинуть его на спину, когда дверь выбили – и мне стал виден тот, кто стоял за ней. Он был огромным. Короткие черные волосы с проседью, армейская стрижка, скулы, которыми можно отбивать шницели; короткая черная обтягивающая футболка, открывающая огромные бицепсы, будто живущие своей жизнью, пока он целился в меня; светлые глаза, монументальный нос, как склоны горы, по которой могут съехать только самые отважные сноубордисты; толстый ремень с простой прямоугольной пряжкой, высокие армейские ботинки. Короче говоря, ничего особенного. Просто какой-то киллер-бодибилдер-робот, которого прислали из будущего, – мраморная скульптура с холодными стальными глазами и без жира. Он поднял мускулистую руку и навел на меня пистолет. И не смог решиться. Эта секунда, за которую он мог бы расплескать мой мозг по стене, пришла и ушла. Он опустил руку, сжал губы, коротко выдохнул и снова поднял. Я не стал ждать, чтобы увидеть, нажмет ли он на спуск на этот раз. Я схватил то, что попалось под руку, – подушку со спинки дивана – и запустил ему в морду. Она полетела по какой-то аэродинамически странной траектории, заслонила ему поле зрения, и, когда я снова бросился в коридор, пуля, которая предназначалась мне, попала в стену за моей спиной[35].