С друзьями детства он встретился не абы где, а в театре. Туда их позвала Маша. За два с лишним года все изменились. Гурам похорошел: немного поправился, и нос с губами уже не казались огромными. Он отпустил волосы, начал одеваться с легким богемным шиком. Эрнест же носил все тот же костюм с выпускного, перестал бриться, и его лицо покрывала клочковатая борода. И Химик, и Лирик делали большие успехи в учебе. И оба все еще оставались девственниками. В отличие от Сени, который, первый раз попробовав в пятнадцать, к двадцати одному году набрался опыта и считался ловеласом. У него даже в армии девчонки были, а уж на гражданке… Спортивному, симпатичному, разбитному Сене Забродину они проходу не давали. Но он ни разу не влюблялся. Увлекался, да, но быстро остывал. Тогда как его друзья продолжали хранить свое чувство к Маше. На представлении они сидели в партере. Сеня скучал, а Химик и Лирик восторгались. Оба приперлись с цветами. Маша оказалась единственной из массовки, кому их подарили. После спектакля они вчетвером пошли в кафе на набережной. Взяли шампанского, но потом заказали еще ситро и пиво. Эрнест не употреблял алкоголь, а у Сени от газиков изжога началась. Да и не признавал он эту шипучку, считал бабским напитком. – Как твой брат поживает? – спросила Маша у Эрнеста. – Хорошо. В Москве, в аспирантуре. – Совсем не приезжает? – Бывает, но редко. Мы в деревне у бабушки обычно встречаемся. Она под Владимиром. Удобно и нам, и ему. – Хоть бы позвонил разок, – немного обиженно проговорила Маша. – Так хорошо общались когда-то… О да, был между ними роман, в который Эрнест не желал верить. Не долгий и для Саши не важный. Они гуляли, в кино ходили, целовались даже, но в семнадцать парень перевелся в московский вуз, а Машеньку с собой не позвал. Он даже не предупредил ее об этом. Просто уехал. Она от Эрнеста узнала о том, что Александр теперь в столице. Стоило ей с родителями на юг уехать. Вернулась, а любимого и след простыл! После кафе они отправились на речную прогулку. Длилась она два часа. На теплоходе они снова пили, уже коньяк, даже Эрнесту его в кофе добавили, пока он в туалет ходил. Маша с Гурамом устроили концерт для всех пассажиров, она пела, он читал стихи. Захмелевший от чайной ложки коньяка Химик истово им аплодировал, а Сеня, не привыкший быть в стороне, зафиналил концерт трюком. Он ладонью разбил доску, а потом и кирпич, невесть откуда взявшийся на теплоходе. И это произвело настоящий фурор. Тогда-то Маша и посмотрела на него другими глазами! И стрельнула из них искрами… Как пулями… На поражение. Одна попала прямо в сердце. Сеня, последний из троицы, влюбился в Марию Лавинскую. Глава 2 Она вышла замуж в двадцать четыре. По советским временам довольно поздно. Зато удачно – за очень большого человека! Химика, Лирика и Физрука она пригласила на свадьбу. А еще Александра Субботина. Но тот не явился, отделался поздравительной телеграммой. А остальные пришли. Даже Гурам, который в Москве остался жить, приехал. Он был с шикарной женщиной за тридцать. Сеня тоже не один заявился, а со своей девушкой. Влюбленность в Машу не мешала ему строить личную жизнь. Парень понимал, что ему нужна другая, скромная, простая, без закидонов и звездных амбиций… Физручка? Пусть так! Он работал, учился заочно и нуждался в боевой подруге, а не в музе… В конце концов, он не Лирик. И не Химик… Последний приплелся один. Все в том же выпускном костюме, разве что при галстуке. Он был разбит, несчастен. Но до тех пор, пока не начались поздравления. Сидящий рядом Сеня увидел, как друг выпивает водку, вытаскивает из-под стола коробку, перевязанную бантом, и насторожился. – Ты что задумал? – прошептал он на ухо Эрнесту. – Ничего. – Не ври. – Он ее недостоин, – простонал тот. – Маша так не считает. – Он же старый, лысый… – Химик снова потянулся к водке, но Сеня отставил бутылку. – Если бы она вышла за другого, я бы понял. Но она стала женой этого хорька! Наверняка он склонил ее к браку. Подключил связи в КГБ… – Ты посмотри, как она счастлива! – Она же актриса. – А он большая партийная шишка. Уже продвинул ее в театре, поставил в очередь на квартиру. Машка вытянула счастливый билет. Так что не дури. – Сеня вырвал из его рук коробку. – Что там? Бомбочка из разряда тех, что ты в детстве подкладывал обидчикам в портфели? – Да, только помощнее. Будет дым и вонь такая, что придется всем покинуть помещение. – Какой же ты дурило, Эрнест! Тебя за хулиганство на пятнадцать суток как минимум посадят. – И пусть. Зато я сорву свадьбу. – Я тебе сорву, – процедил Сеня и силой увел друга из ресторана. Швырнув коробку с подарком в реку, он затолкал Эрнеста в такси. Его нельзя оставлять в ресторане, а то он еще что-нибудь придумает. Когда вернулся в зал, поздравления закончились. За всех друзей речь толкал Гурам. …С мужем Машенька развелась быстро. Когда он перестал помогать ее карьере, а лишь мешал ей. И все же она по-своему его любила, даже готова была ребенка родить, но когда поступило предложение сняться в кино, сделала аборт и умотала в Москву. Тогда в столице жил не только Гурам, но и Семен Забродин. Он учился в высшей школе КГБ. В Энске остался только Эрнест. Но именно он к двадцати шести годам добился самого большого успеха. Лирик работал в журнале штатным автором, писал пьесы, но их ставили в театрах художественной самодеятельности. Физрук еле тянул учебу, поскольку переживал развод. Супруга, которая должна была стать боевой подругой, изменила ему. Думала, Сеня не узнает. Студент высшей школы КГБ! Эрнест Субботин же стал самым признанным молодым ученым страны. Он выигрывал все конкурсы, на которые Химика отправлял его НИИ. Мог бы и за границей всем нос утереть, но институт был закрытым, и его не выпускали. Стал бы членом партии, кандидатуру Эрнеста рассмотрели бы, но он отказывался пройти хотя бы курсы марксизма-ленинизма. А это было обязательным для тех, кто желал вступить в ряды КПСС. Химик мог перебраться в столицу, возглавить там любую химическую лабораторию, получить квартиру, стать академиком… Но Эрнесту все это было не интересно. Он даже докторскую не защитил бы, не надави на него мама. Химику не нужны были регалии, он и так знал, что в любимой науке разбирается лучше всех. Деньги же его вообще не волновали. Как и квартиры. В родительской у него была комната, ему ее хватало. Стань Маша его женщиной, он жил бы иначе. Но коль он одинок, и вряд ли это когда изменится, то Эрнесту достаточно того, что он имеет. Он даже премии свои и призовые не тратил. Зато как были рады родители, когда сообщили, что хотят купить дачку в садовом товариществе, но им немного не хватает. Попросили добавить. И сын снял все, что лежало на счету. Денег хватило на дом на берегу Волги и на то, чтобы поменять старенький «Москвич» на «копейку». Отец, как водитель со стажем, мечтал, конечно же, о «Волге». Но «жигуль» первой модели тоже ценился у автолюбителей. То было хорошее время для всех. Но особенно для Марии. Ее наконец-то взяли в кино! На премьеру она явилась с новым супругом. Вместе снимались, влюбились, поженились через два месяца. Друзей Маша тоже пригласила. Но на сей раз явился только Гурам. И то в надежде засветиться, обзавестись новыми знакомствами. И ему это удалось. Харизматичного молодого мужчину приметила одна влиятельная дама мира кино. Он ее привлек исключительно как самец, но, понимая, что за все в этой жизни нужно платить, женщина протолкнула один сценарий любовника. Его весь перекроили, в титрах Гурама упомянули как соавтора и заплатили, соответственно, копейки. Это его оскорбило. Он распрощался и со своей «мамкой», и с мечтой о кино. Понял, что не создан для него. Как и для корыстных отношений. Через полгода он влюбился так, что на время позабыл о Лавинской. Его очаровала звезда цирка, Гузель Бахтиярова. О, что это была за чаровница! Тонкая, длинноволосая, с маленьким личиком, но огромными раскосыми глазами. Гурам тонул в них как в омуте. Гузель была из семьи потомственных наездников. Выступала вместе с отцом и братом, не уступая им в ловкости и смелости. Когда она выезжала на арену, стоя на своем вороном жеребце, то виделась Гураму богиней бескрайних степей. Чтобы познакомиться с ней лично, он устроился фрилансером в журнал «Советский цирк». О Бахтияровых он написал большую статью. Сам сделал фото. Естественно, почти на всех была Гузель. Лучшую фотографию, на которой Гузель походила на богиню бескрайних степей, он отнес знакомому художнику. Тот нарисовал две картины. Одну Гурам оставил себе, вторую подарил Гузель. Роман у них завязался не сразу. Пришлось за богиней поухаживать. Мария Лавинская в очередной раз развелась, очень искала общения с давним поклонником. За счет него желала поднять свою самооценку. Если бы не Гузель, Гурам воспользовался бы этим и, возможно, добился бы наконец Маши. Но его глаз перестал на нее гореть. Он соглашался на дружеские встречи, но, едва заходили разговоры на личные темы, не мог не упоминать Гузель. Марии это не нравилось. Она обижалась, ведь мир должен был вращаться вокруг нее! Как результат – очередной разрыв отношений… Гурам потерял Машу из виду на несколько лет. И все их посвятил Гузель. Они не жили вместе. Так пожелала она, его богиня. Гузель не собиралась покидать родной дом, где родители, брат с семьей и ее дочка. Да, у Гузели был ребенок от мужа-иллюзиониста, предавшего их обеих. Когда труппа гастролировала по странам соцлагеря, он бежал в ФРГ и попросил там политического убежища. После этого все Бахтияровы стали невыездными. Спасибо, их из цирка не выгнали и четырехкомнатную квартиру не отобрали. Гурам стал проводить все свободное время в цирке. Там, где находилась его любимая. Он помогал, чем мог. Записывал приветствия для гостей, оформлял афиши вместо забухавшего художника, таскал реквизит, но только если об этом просила Гузель. Ради нее он на все был готов, мог даже навоз за конями убрать. Он несколько раз звал ее замуж. Но всегда получал отказ, пусть и в мягкой форме. И Гурам решил сделать предложение на арене цирка. Красиво, торжественно! Во время генеральной репетиции нового шоу. Он намеревался спуститься к любимой из-под купола цирка с шикарным кольцом в коробочке. Он подговорил гимнастов, начал тренироваться. Заказал у знакомого портного белый фрак, а у цветочника два мешка лепестков. Они должны были посыпаться на жениха и невесту сразу после того, как Гурам встанет на одно колено. За пару дней до события Гузель сказала: – Не делай этого! Они лежали в постели. Голые. Он гладил ее спинку. Худую, жилистую, поросшую волосками… Спинку молодой лошадки. У Гузель и косы были жесткими, густыми, как грива. Она походила на животных, с которыми выступала. Поэтому у нее так здорово это получалось. – Хорошо, не буду, – покладисто согласился Гурам и убрал руку с ее спины. Они дважды занимались сексом до этого, и он хотел вздремнуть перед следующим заходом. – Не делай мне предложение! – Кто проболтался? Гимнасты? – Не важно. Отмени все. – Почему? – Чтобы не потерять лица. Я снова скажу «нет». – Но почему? – Он развернул ее к себе. Еще и ночник включил, чтобы видеть лицо. А оно, облитое тусклым, похожим на лунный светом, было просто завораживающим. – Нам же так хорошо вместе, мы третий год наслаждаемся друг другом… – Да. Я обожаю тебя. С тобой все хорошо: заниматься любовью, беседовать, гулять. Ты не только сексуальный, ты умный. Я тебя слушаю порой и диву даюсь. Как ты можешь столько знать? Я даже таблицу умножения не помню… – Это не важно. Для меня ты идеальна. Во всем! – Так давай продолжим наши отношения, – выпалила она и всем телом подалась к нему. – Такие, как сейчас. Будем жить сегодняшним днем и наслаждаться моментами. Гузель обвила его торс ногами. От ее лона шел жар. Она была такой темпераментной, что, когда они занимались сексом, простыни нагревались и намокали. Не от пота – от страсти. – Ты во мне не уверена? – не дал себя соблазнить Гурам. Это было трудно, но он сдержался и оторвал от себя Гузель. – Ни в ком, кроме членов своей семьи. – Понимаю, тебя однажды предали… – Если я и выйду замуж, то только по расчету, – рубанула она. – И этот человек должен будет взять ответственность не только за меня с дочкой, но за всех Бахтияровых. – Вряд ли такой найдется. – Почему же? – очень спокойно возразила Гузель. – Уже есть кандидат. Но он пока в браке. Если разведется и сделает предложение, я его приму. – То есть ты крутишь сразу двумя мужиками? – подскочил на кровати Гурам. – Тремя. Но сплю только с тобой. И хочу продолжать это делать… – Даже вступив в брак? – Она кивнула. – Нет, это неприемлемо! Я не буду делить свою женщину с кем-то.